Что будет если сжечь библию
«Сжечь книгу». Что потом?
Данная статья является ответом на вопрос одного из читателей паблика RLN.FM.
Вот этот вопрос: «Имеет ли человек право купить Библию или Коран и публично их сжечь? Будет ли его поведение являться противоправным? Ведь если человек купил книгу, эта книга — его собственность, и он может делать с ней всё, что пожелает, не так ли? Если христиане отреагируют на подобный поступок болезненно и потребуют от государства наказать «хулигана», будут ли они считаться этатистами и леваками? Как вы относитесь к закону о защите чувств верующих?»
На вопрос отвечает Александр Станкевичюс, правоконсервативный активист, предприниматель, христианин-католик.
Могу вас огорчить, поскольку простого однозначного ответа у меня нет. В силу того, что здесь, с либертарианской и христианской точки зрения возможны несколько вариантов, достаточно либертарных и достаточно христианских.
Для начала, дадим объективную оценку поступку такого человека. Поступок этот, согласитесь, глупый, безобразный и направлен на реакцию окружающих — либо позитивную со стороны таких же его единомышленников, либо негативную со стороны тех, кто порицает подобное деяние.
Далее. Отвечая на первый вопрос о наличии права купить что-либо и сжечь — да, имеет. Ничего в естественном праве не выступает против этого. В конце концов, если Бог является источником и автором естественного права, то Он однозначно допускает и противление Его словам, в том числе и путем сжигания Библии. На подобной свободе выбора основана вся христианская позиция о спасении.
С другой стороны, надо понимать, что порядки в отношениях между людьми возникают естественным образом путем длительного отбора наилучших из них и с ними придется считаться, если вы не хотите подарить государству прекрасную возможность регулировать вашу жизнь. Когда дело касается нематериальных благ, которые имеют свойство распространяться как идеи достаточно свободно и которые, тем самым, становятся собственностью всех, проблема усложняется. К таким благам относятся культура, философия и религия. Как вы понимаете, сама конкретная книга как таковая, купленная в конкретном магазине за определенную сумму, будет принадлежать её покупателю и он имеет право делать с ней что пожелает. Но с другой стороны, если эта книга содержит в себе те самые блага, о которых я говорил выше, в дело может вступить пересечение интересов многих собственников. Если вы сжигаете книгу у себя дома и этого никто не видит — здесь пересечения нет. Но если вы делаете это публично, то это как раз тот самый случай пересечения. И тогда в дело вступают два фактора:
— отношение к данному деянию окружающих.
— принятые естественные порядки в местности, где было совершено публичное сожжение Библии.
Таким образом, если кто-то изволит подать в суд на сжигателя книг, он будет иметь право это сделать. Так же, если в местности порядки установлены таким образом, что за сжигание Библии следует наказание — здесь уже не на что жаловаться. Поскольку порядки эти выступают своего рода договором по отношению к каждому лицу, согласившемуся добровольно проживать в местностях, где они действуют. О последствиях он знает заранее.
Тем не менее, это все формальная сторона дела. На мой взгляд, христиане ни в коем случае не должны обращаться к кесарю с жалобой на такого человека, это сильно напоминает поведение иудеев, подававших жалобы римским властям на христиан. Тогда что делать христианам? Во-первых, мы прекрасно знаем, что Бога это деяние не оскорбит. Церковь это не оскорбит. Библию это тоже не оскорбит, ведь это вечная книга, которая может существовать даже в условиях полного отсутствия материального носителя — в умах людей. Возможно, ему не хватает Евангелия и тут в дело должна вступить не сила позитивного закона, а сила Евангелия.
Насчет последнего вопроса. Оскорбить чувства христиан довольно сложно, особенно таким образом. В силу своей принципиально открытой системы для любого человека, не являясь кастой или закрытой группой, христианство ориентировано не на сохранение за собой ряда привилегий от государства, а на максимально широкое распространение.
Как вы понимаете, если бы христиане писали жалобы властям, вместо того, чтобы проповедовать, христианство так и не стало бы единственной, до сего дня, действительно общемировой религией (да, это так, христианство единственная религия, либо представленная во всех странах мира, либо бывшая на определенном этапе истории широко представленная в каком-либо уже не христианском регионе мира).
Последний момент. Может показаться, что у нас получилось некоторое противопоставление установившихся в определенном месте порядков и христианства. Что должен выбрать консервативный христианин? Кто-то скажет, что первое имеет приоритет. И окажется прав, но лишь отчасти. Я добавлю следующее: христиане действуют по принципу «не человек для закона, а закон для человека». Это значит, что нам не стоит утяжелять бремя провинившегося земными законами, когда ему все равно отвечать перед единственным справедливым и легитимным Царем и Судьей в мире. Так что лучше человеку помочь, не так ли?
Как православные сожгли …Библию
Автор: Леонид Спивак
Переводчики — почтовые лошади просвещения.
Родившись 4 марта 1787 года в семье сельского дьякона в Лужском уезде Санкт-Петербургской губернии, Герасим Петрович Павский уже десяти лет отроду по воле отца начал свою священническую карьеру. Выбор, как выяснится в будущем, снайперски точный – богословие оказалось его судьбой и предназначением. Вначале он окончил Александро-Невскую семинарию, а затем поступил в только что созданную Санкт-Петербургскую Духовную академию. Вот здесь-то и проявилось его необычное для здешних мест и нравов увлечение – особая любовь к еврейскому языку.
Сам Герасим Павский, которого после окончания Духовной академии оставили на кафедре преподавать иврит, вспоминал: «Язык я узнал наилучшим образом, как никто не знал из моих соотечественников и даже из чужеземцев… Удалось узнать много, что противно толкованию наших мудрых толковников. А думать противно нашим толковникам беда, великая беда!»
Язык разврата и театра
После изгнания Наполеона образованная часть русского общества жаждала особых культурно-просветительских инициатив.
…Сейчас в это трудно поверить, но в России еще относительно недавно Библии на русском не существовало, а богослужения велись на малопонятном простым людям старославянском. Скажем, Пушкин, да и сам Александр I прочли ее по-французски. Поэт Василий Жуковский, находясь в Германии, тайно пытался переводить Библию на русский, что по тем временам считалось опасным вольнодумством.
Но особой ненавистью к инициативам Библейского общества отличался адмирал А. С. Шишков, в ту пору президент Российской академии. Добиваясь закрытия общества, Шишков писал:
«Обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количество людей принесло бы более вреда, чем пользы. Наставлять земледельческого сына в риторике было бы приуготовлять его быть худым и бесполезным или еще вредным гражданином».
Шишков считал «кощунством» перевод сакральных старославянских текстов, «языка духа», на современный русский – «язык разврата и театра». (Получается, что этот Шишков, как унтер-офицерская вдова, сам себя высек, припечатав родной язык как вульгарный и «бездуховный»).
Рука еврея
Иврит, как известно (по причинам идеологическим, а проще говоря из-за государственного, да и бытового антисемитизма), в Государстве Российском был полузапрещен, его замалчивали, будто этого явления культуры вовсе не существовало.
Как это ни смешно, но идея признания иудейских текстов в качестве подлинного языка Библии …приводила в бешенство Митрополита Филарета, который как-то написал, что «самой принужденностью состава слов и смысла [чтение это] обнаруживает повреждение текста, в котором не без причины можно подозревать неблагонамеренную руку еврея, искавшего средства уклоняться от силы пророческого свидетельства о распятии Господа».
Упертого славянофила бесило и то, что идея перевода Библии на русский (как и сама идея Библейского общества), пришла из Англии, «гнездилища всех ересей, сект и революций».
Вообще о состоянии умов охранителей народной нравственности можно судить по инициативам известного литератора М. Л. Магницкого, еще одного из противников русского перевода Библии. В 1819-м его послали, с правами попечителя, ревизовать Казанский университет. Так вот, в своем беспрецедентном по торжествующей глупости отчете он обвинил руководство университета в «безбожном» направлении преподавания и предлагал «торжественно разрушить» само здание университета (!).
В результате по доносу этого «культуртрегера» были уволены лучшие профессора, а преподавание римского права заменили изучением Кормчей книги. Магницкий, не стесняясь обвинений в мракобесии и отсталости, предлагал уничтожить предмет философии в российских университетах, а перевод Ветхого Завета с иврита называл «соблазнением в жидовство».
Ничего не напоминает?
Православные жгут Библию
…Однако Герасим Павский, человек идеи и твердого характера, шел свои путем – он, ко всему прочему, первым в России создал грамматику еврейского языка для учебных заведений и некоторое время был законоучителем в Царскосельском лицее. Пушкин и другие лицеисты, вспоминая учительство Павского, отзывались о нем с неизменным уважением.
Став одним из директоров Библейского общества, Павский занимался переводами с иврита и окончательным редактированием текстов Ветхого Завета. Главной целью своей жизни он считал сохранение не только структуры оригинала, но и эмоциональной выразительности древних текстов.
К 1825 году Павский сотоварищи успели закончить русские переводы, до книги Руфи включительно.
Ко времени этого высочайшего указа тираж в пять тысяч экземпляров Ветхого Завета на русском, отныне запретный, был уже отпечатан.
Синод, ничтоже сумняшеся, немедленно распорядился уничтожить все пять тысяч экземпляров.
Представляете себе это ночное аутодафе?
Православные (так и хочется сказать «православнутые»), осенив себя крестным знамением, на тачках подвозят священную Книгу книг и бросают в огонь все пять тысяч образчиков величайшего культурного наследия! Вот уж кто настоящие кощунники…
Мокроступы и тихогромы
Главным же поборником чистоты русского языка был некто адмирал Шишков, который называл старославянский «исшедшим из уст Божиих». Президент Российской Академии в пылу полемики, видимо, подзабыл, что церковнославянская Библия – все же перевод еврейского изобретения.
Лысенковщина, как выяснилось, имела своих предшественников.
Эти уродливые лексические выверты, слова-инвалиды, были бы, в сущности, безобидны (мало ли кому медведь на ухо наступил), но Шишков, к несчастью, возглавляя цензурное ведомство, объявил настоящую войну русскому языку, запрещая «чуждые веяния» и не считаясь с естественными заимствованиями, которых полно в любом языке.
Василий Жуковский, называвший Герасима Павского «другом просвещения», в 1826 году рекомендовал образованного священника и педагога в качестве законоучителя самому наследнику, цесаревичу Александру Николаевичу, будущему императору Александру II.
По свидетельству современников наследник и его сестры прощались с отцом Герасимом со слезами на глазах. В дневнике Пушкина в феврале 1835 года появилась запись:
«Филарет сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. – Павский отставлен от великого князя. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета. Жаль умного, ученого и доброго священника!»
Богословский подвиг
На склоне лет Павский в своей автобиографии вспоминал о работе над переводом, о колоссальном труде, деле его жизни:
«В богословии я должен был лицемерить, лукавить, притворствовать, а здесь – говорить правду, и только изредка, чтобы не оскорблять лукавых, промалчивать».
Некоторые исследователи сравнивают его работу с подвигом Иеронима, который в VI веке перевел на латынь всю Библию. Пушкин писал в своем дневнике:
«Павского не любят. Шишков, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в числе членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в «корнях» президента».
Поэт имел в виду книгу Шишкова «Славянорусский корнеслов», в которой тот утверждал, опровергая Павского, что, дескать, русский язык – первооснова мировых языков.
Павский же, в отличие от самодеятельных и необразованных волюнтаристов, держался, будучи зачинателем русской библейско-исторической школы, строгих принципов. Основой Святого Писания он считал иудейские масоретские рукописи.
Слово «масорет» происходит от ивритского מסורה, масора, что означает «традиция». Еврейские ученые-книжники в школах масоретов из поколения в поколение с особым тщанием переписывали священные тексты. А чтобы при переписывании случайно не вкралась мельчайшая ошибка, в каждом книжном свитке подсчитывались слова и буквы.
Так, количество букв в Пятикнижии Моисеевом равно 305607, в прочих книгах — 846600, а сумма букв всего Ветхого Завета составляет 1152207.
Такой маниакальный перфекционизм и невероятное усердие книжников-масоретов могут показаться излишними, но именно благодаря им мы и по сей день располагаем надежным и достоверным текстом Библии.
А поскольку древнееврейский язык постепенно выходил из употребления и в ежедневном обиходе не использовался, масореты выполнили еще одну колоссальную, нечеловеческую работу, снабдив все слова Книги знаками гласных звуков. Это было необходимо, поскольку в иврите графически изображаются только согласные. Современный человек всецело обязан масоретам, ибо сегодня мы знаем, как произносились слова в библейские времена…
Иеромонах в погонах
…В конце 1841 года на имя иерархов Русской Православной Церкви поступил анонимный многостраничный донос, подробный и велеречивый. Как позднее выяснилось, автором его был иеромонах Агафангел, будущий архиепископ Волынский. Доносчик с притворным гневом фарисея резюмировал:
«Змий начал уже искушать простоту чад святой православной церкви и конечно станет продолжать свое дело, если не будет уничтожен блюстителями православия. ».
Речь шла о новых переводах Павского с иврита. Выяснилось, что еще во времена преподавания отца Герасима в академии, студенты записывали его лекции, а затем размножали их литографским способом. Эти литографированные экземпляры раздавались самым близким людям по предварительной подписке, но спрос на историко-филологические лекции «ученого священника» всё возрастал и возрастал.
После того как к делу подключился обер-прокурор Синода граф Н. А. Протасов, в отношении Павского было начато следствие. Комиссию возглавил его давний недоброжелатель митрополит Филарет Московский.
Пушкин в дневнике отзывался о нем как о «старом лукавце», а историк С. М. Соловьев писал, что Филарет хитростью «мог превзойти самого ловкого иезуита».
Отцу Герасиму учинили суровый допрос. Вставили в вину перевод Песни Песней «в рационалистическом духе», но были обвинения и посерьезнее: Павский, дескать, назвал книгу Ионы «повестью» и располагая еврейские тексты, не следовал порядку, в котором они расположены в Ветхом Завете, руководствуясь принципом хронологии.
Иеромонах Агафангел донес начальству, что, мол, там, где слово «Мессия» всегда передавалось как «Христос», Павский перевел «Помазанник», что, возмущается иеромонах, является «умолчанием имени Иисуса Христа в Пророчествах» и потому представляет собою «злоречие древнего змия».
Филарет лично трижды допрашивал протоиерея, вырвав у него покаянные письменные признания.
«Дело Павского, – писал через семьдесят лет профессор Санкт-Петербургской Духовной академии И. Е. Евсеев, – вызвало темные силы доносителей, и при чтении его, например, в митрополичьем архиве, получается впечатление, будто находишься в душной атмосфере сыскного отделения».
От заточения в отдаленный монастырь Павского спасло лишь то, что он был давно «отставлен от преподавания» и не имел отношения к распространению своих лекций.
Как выяснило следствие, экземпляры его переводов обнаружились не только у студентов, но и у архиепископов Литовского, Тульского, Курского, Саратовского, Харьковского, да и множества других духовных лиц (!)
Мало того, они даже попали в Соединенные Штаты Америки! И вот тут началось обширное дело об изыскании и изъятии во всех епархиях «испорченных еврейских текстов».
Так во второй раз научные труды Герасима Павского были приговорены к сожжению…
За два месяца до смерти Пушкин написал Чаадаеву:
«Что касается духовенства, оно вне общества, оно еще носит бороду. Его нигде не видно, ни в наших гостиных, ни в литературе, оно не принадлежит к хорошему обществу. Оно не хочет быть народом. Наши государи сочли удобным оставить его там, где они его нашли. Точно у евнухов – у него одна только страсть к власти. Потому его боятся… Религия чужда нашим мыслям и нашим привычкам, к счастью…»
Он один стоил Академии
Остаток дней Герасим Павский жил уединенно и в общественной жизни не участвовал. Углубленно занимался безопасной областью науки – русской филологией.
Итогом его кабинетного затворничества стала публикация «Филологических наблюдений над составом русского языка», которая вышла в четырех томах в сороковые годы. За этот гигантский труд он удостоился премии Академии наук, но в саму Академию его избрали лишь в 1858-м, когда на престоле уже восседал его воспитанник Александр II.
Как сказал Белинский, гонимый Павский «один стоил Академии».
Уже сильно немолодой Герасим Петрович тоже недвусмысленно высказался по поводу своего позднего членства в Императорской Академии:
«Не делали академиком пока работал, а сделали, когда уже не в силах продолжать ученые занятия». Хорошо хоть не посмертно, и на том спасибо.
Умер Павский 7 апреля 1863 года, а в его бумагах нашли неоконченную объемистую рукопись под названием «Материалы для объяснения русских коренных слов посредством иноплеменных». Это был первый опыт создания этимологического словаря в России.
В 1876-м, через семь лет после смерти Павского и с соизволения императора Александра II издана наконец Библия на русском, та самая, которой пользуются и по сей день. По настоянию Филарета Московского русский перевод с иврита был сделан не дословно, как того хотел Павский, а «приведен в соответствие» с привычными древнегреческими и церковнославянскими переводами.
Но даже это, «компромиссное», издание русской Библии вызвало протест консерваторов. Ректор Санкт-Петербургской Духовной академии епископ Феофан был настолько убежден в порочности «новомодной Библии», что надеялся довести это «синодальное сочинение» до «сожжения на Исаакиевской площади», сетуя: «Совсем все обмасаретились, отпротестантились… Помилуй нас, Господи! Гибнет Православие».
Как видите, синодальная истерия власть предержащих церковников преследовала ученого и подвижника Павского и после смерти…
Какая, однако, ирония: многолетний гонитель Павского, митрополит Филарет Московский (Дроздов), был канонизован Русской Православной Церковью, и в 1994-м его мощи перенесли в храм Христа Спасителя, главный собор официального православия.
Зато место захоронения Герасима Петровича Павского на кладбище Фарфорового завода в Санкт-Петербурге со временем было утрачено…
Сжечь Библию?
В советские годы достать Библию было невероятно сложно. Порой казалось, что сделать это почти что невозможно. Вспоминается, что архимандрит Таврион (Батозский) советовал своим прихожанам переписывать Евангелие от руки и дарить детям. Кому-то удавалось купить дореволюционное издание Библии у букинистов (разумеется, с рук – в букинистические магазины ее не принимали), кому-то посчастливилось раздобыть Библию или Евангелие, выпущенные Издательским отделом Патриархии (моя бабушка Ольга Николаевна сумела купить такое Евангелие в Ростове Великом – в Москве их в свободной продаже не было – и была несказанно рада). Иной раз Библию на свой страх и риск привозили из Европы – отец рассказывал, как отец Антоний Эленс из Медона однажды приехал в Москву с чемоданом, наполненным Евангелиями в переводе епископа Кассиана (Безобразова), а людей, у которых он должен был остановиться, не было дома – и он целый день ходил по Москве с этим чемоданом, ни на мгновение не выпуская его из рук. В те годы было категорически запрещено привозить в СССР Священное Писание. В «перестройку» этот запрет чуть смягчили: было разрешено ввозить в СССР «одну Библию и одно Евангелие» (помнится, была такая формулировка). «Ну, как ты понимаешь, я вез гораздо больше», – улыбаясь, сказал мне отец, вернувшись летом 1988 года из Парижа. Я очень удивился: «Как же ты не боялся?» Он снова улыбнулся: «Ну, я на всякий случай обернул бумагой книги с крестами на обложках»…
Но что мы видим сегодня? Времена меняются, меняются стремительно, и вот мы видим, что во Владивостоке суд постановил уничтожить Библии, изъятые у миссионеров «Армии Спасения». Уничтожить… Это кажется невозможным. Это не укладывается в голове. Но это реальность. Суровая реальность сегодняшнего дня. Это печально известные «поправки Яровой» – мол, на книгах нет маркировки религиозной организации. Но какая маркировка может быть на Библии? Библия не бывает православной, католической или протестантской – это просто Библия. Она одна. Одна для всех христиан и вообще для всех людей. И эту Книгу приговорили к сожжению…
Это страшно. Это кажется преддверием чего-то по-настоящему жуткого. Этот прецедент сделает возможным варварское уничтожение священных текстов (защищенных, к слову, современным российским законодательством от признания их экстремистскими материалами). Вот когда чувства верующих, о которых сегодня так много говорят, должны не просто «оскорбиться» – они должны побудить людей броситься на защиту своей святыни!
Сможем ли мы достойно ответить на этот вызов, брошенный одновременно и свободе совести, и вере христианской? Не промолчим ли?
Если бы кто-то в России, как в США, сжег «Коран».
Еще три дня назад во всем мире кипели страсти, вызванные намерением пастора церкви евангелистов из Флориды Терри Джонса сжечь 11 сентября Коран. Так пастор хотел выразить протест против плана строительства мечети на месте разрушенных башен-близнецов.
Какими бы не были цели пастора, его намерение вызвало недовольство не только в исламских странах (в ряде мусульманских стран Азии проходили многотысячные протесты), но и на Западе. Вмешался даже президент США Барак Обама. Он призвал пастора не сжигать Коран, и пастор последовал просьбе президента.
Правда, два других пастора-евангелиста — из штата Нью-Йорк и Теннеси — реализовали то, что задумывал их коллега из Флориды. Они все-таки сожгли по экземпляру Корана.
Отставив моральную сторону этого события, а также соображения религиозного характера, мы решили разобраться, какие правовые последствия могут быть у подобного действия в России. Что было бы, если кто-то в нашей стране сжег Коран или любую другую священную книгу (например, Библию)? Кроме того, интересно узнать, как в Европе, предположим, в Германии, законодательство классифицирует подобные действия и предусматривает ли какое-либо наказание за них.
За оперативными разъяснениями мы обратились к нашим коллегам в юридическое бюро «Виртус-Лекс» и юридическую компанию «Юков, Хренов и партнеры».
Сожжение священной книги квалифицируется в России как преступление
Представители и той, и другой компании сразу заметили, что Конституция РФ прямо запрещает ограничивать права граждан по признакам национальной, расовой и религиозной принадлежности. Сожжение Корана или, скажем, Библии, Торы, можно расценивать как оскорбление национальных или расовых чувств, традиций, убеждений, отношения к той или иной форме религии. А значит, можно говорить о преступлении.
Причем согласно пункту «е» части 1 статьи 63 УК РФ, религиозный или национальный мотив является отягчающим обстоятельством при совершении преступления.
По мнению юристов, учитывая многонациональность нашей страны, население которой исповедует разные религиозные учения, а также сложившуюся политическую обстановку, любое неуважение на религиозной почве, призыв к отказу от той или иной религии может стать искрой, из которой разгорится «пожар».
Между тем, федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» устанавливает равенство всех российских граждан во всех областях нашей жизни, независимо от их религиозной принадлежности. Этот закон также запрещает как принуждение к религии, так и принуждение отказаться от исповедуемой религии.
Имеет значение, как именно, при каких обстоятельствах сжигалась книга
На это обратила внимание управляющий партнер юридического бюро «Виртус-Лекс» Юлия Мешкова. Она предположила, что священную книгу человек может сжечь, допустим, у себя во дворе, либо просто на улице, поддавшись своему эмоциональному настрою и стремясь выразить лишь собственное мнение о религии.
Наказание за деяние в таком случае будет не столь серьезным. Максимум, что можно инкриминировать, — это хулиганство (нарушение общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу, совершенное по мотивам расовой, национальной или религиозной ненависти).
И совсем другое, если Коран или Библия сжигается публично, демонстративно, с привлечением общественности и СМИ. Как сказал Сергей Смирнов, юрист юридической компании «Юков, Хренов и Партнеры», в таком деянии налицо признаки состава преступления, предусмотренного частью 1 статьи 282 УК РФ. Объективной стороной состава преступления являются действия, направленные на возбуждение вражды либо ненависти по религиозному признаку.
За это предусматривается штраф в размере от 100 тыс до 300 тыс рублей или в размере заработной платы либо иного дохода осужденного за период от одного года до двух лет. Допускается и лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет. Суд может приговорить обвиняемого и к обязательным работам на срок до ста восьмидесяти часов, либо к исправительным работам на срок до одного года. Самая крайняя мера — лишение свободы на срок до 2 лет.
Также такое публичное «мероприятие» может быть признано несанкционированной массовой акцией. Во-первых, она должна быть организована и проведена в соответствии с ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях». А во-вторых, существует императивный законодательный запрет на осуществление экстремистской деятельности при проведении публичных мероприятий.
Особенно плохо, когда сожжение — дело рук священнослужителя
Такие действия Батюшки, Раввина, Муфтия, Ламы, по мнению Сергея Смирнова, могут квалифицироваться как деяние, совершенное лицом с использованием своего служебного положения (по пункту «б» части 2 статьи 282 УК РФ).
Санкция за это такая: штраф от 100 тыс до 500 тыс рублей или в размере заработной платы либо иного дохода осужденного за период от одного года до трех лет. Кроме того, священнослужителя суд может лишить права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до 5 лет, приговорить к обязательным работам на срок от 120 до 240 часов, либо к исправительным работам на срок от 1 года до 2 лет, либо лишить свободы на срок до 5 лет.
Говорить и делать — не одно и то же
Когда человек лишь заявляет о намерении совершить что-либо (как пастор Терри Джонс), это является лишь стадией формирования преступного умысла. Этого недостаточно, чтобы привлекать к уголовной или к административной ответственности. Она применяется, если определенные действия, направленные на реализацию умысла и подпадающие под объективную сторону правонарушения, были совершены.
Такой порядок в России в принципе совпадает с положением многих других стран.
В Германии скорее всего не накажут даже за публичное сожжение священной книги
В немецком уголовном кодексе существует понятие «деяний, оскорбляющих религиозные взгляды людей». Однако, полагают эксперты, законодатели вряд ли имеют в виду именно случаи публичного сожжения религиозных книг. При этом уголовное законодательство однозначно предусматривает наказание за оскорбление памяти усопших или религиозных церемоний.
Ничего конкретного не говорится о подобных случаях и в параграфе 166 Уголовного кодекса Германии. Здесь речь идет о наказании (до трех лет тюрьмы) за довольно абстрактное «публичное оскорбление религиозных объединений и представлений».
Немецкие юристы подводят под эту статью нашумевшие карикатуры на пророка Мухаммеда или публичные оскорбления церкви и попытки представить ее как преступную организацию.
Тем не менее, тот, кто решил бы сжечь религиозные тексты публично, с привлечением прессы, при этом не высказываясь против самой религии, по мнению юристов, вряд ли подлежит наказанию. Эксперты полагают, что ситуация могла бы быть квалифицирована в соответствии с параграфом 166 Уголовного кодекса Германии только в том случае, если бы церемония сожжения сопровождалась публичными лозунгами, оскорбляющими религию, например, такими как «ислам — порождение дьявола».
Германия: сожжение Корана или Библии — молчаливый протест, если только не перечислены все, кого конкретно оскорбляют
Есть еще одно положение в немецком законодательстве, которое может помочь при рассмотрении предполагаемого сожжения Библии или Корана: параграф 130 немецкого Уголовного кодекса, где идет речь о разжигании розни по какому-либо признаку. Однозначно наказанию подлежат действия, нарушающие общественное спокойствие и мир или влекущие столкновения одних общественных групп с другими.
Если проанализировать немецкую судебную практику, выясняется, что под действие этой статьи подпадает, например, публичное отрицание холокоста или требование выдворить всех иностранцев за пределы страны. Однако в нашем случае это положение законодательства тоже неприменимо, так как публичное сожжение священных текстов скорее всего будет классифицировано как молчаливый протест против конкретной религии.
В немецком уголовном кодексе оговорено и наказание за оскорбление личности (параграф 185). Однако публичное сожжение священной книги вряд ли подпадает под действие этой статьи. Дело в том, что здесь оскорбляется интерес религиозной общины как таковой, а не конкретных верующих.
Немецкие суды неоднократно высказывались за то, что «христиане» или «мусульмане» сами по себе не могут быть объектом оскорбления. Другое дело, если сжигающий поименно перечислит всех тех, кого он оскорбляет (список имен, согласитесь, скорее всего будет не слишком коротким), сжигая Библию или Коран. В таком случае параграф 185 уголовного кодекса может быть применен. Но вряд ли кто-то будет во всеуслышание перечислять фамилии конкретных граждан перед тем, как сжечь священную книгу.
Таким образом, получается, что публичное (даже в присутствии прессы) сожжение священных книг, не сопровождаемое экстремистскими лозунгами или прокламациями, подстрекающими к уничтожению конкретных представителей той или иной религии, вряд ли может стать причиной тюремного заключения. Конечно, это оскорбит чувства верующих или будет осуждено как неэтичное деяние, однако судебные перспективы у подобного дела в Германии, скорее всего, минимальны.
Авторы: Александр Московкин, Лев Миров