Что было так ненавистно в моцарте сальери
Моцарт и Сальери: некоторые размышления над драмой А.С. Пушкина
В этом году исполняется 215 лет со дня рождения А.С. Пушкина. Вновь и вновь мы приникаем к животворным источникам его творчества. И в том числе к «Маленьким трагедиям».
Творчество Пушкина во многом мистично. Дерзну сказать: временами христологично. Христологическим характером во многом обладает и драма «Моцарт и Сальери».
Понятно, что Пушкин оказался заложником черной легенды относительно Сальери: у того не было никаких причин для зависти Моцарту. Реальный Сальери был талантливым признанным композитором, состоявшимся человеком, счастливым семьянином, капельдинером Венской капеллы. Отравление Моцарта ему приписали. Кто и зачем? Трудно сказать. Темна вода во облацех…
Впрочем, есть одна версия. Если Моцарт действительно был отравлен, что не исключено, то его убийцами (и клеветниками Сальери) могли явиться масоны, с которыми знался Моцарт и чьи «таинства» и посвящения он безжалостно осмеял и освистал в «Волшебной флейте». Отступничества ему могли не простить… А дальше – дело техники. Пустить слух о причастности Сальери, из слуха сделать молву, из молвы – априорную истину. «И вот – общественное мненье». Оно оказалось столь могущественным, что довело Сальери до сумасшествия, в одном из припадков которого он признался в убийстве Моцарта. С юридической точки зрения ясно, какова цена подобному признанию. Но, увы, ведь всем известно…
Итак, в прямом смысле пушкинский Сальери не историчен. Но, однако, его образ является глубоко историчным в другом смысле и плане. Он – зеркало эпохи Французской революции и наполеоновских завоеваний.
В трагедии много следов т.н. Великой Французской революции
В трагедии много следов т.н. Великой Французской революции. Один из них – насмешливые слова Моцарта о своем божественном призвании. «Но божество мое проголодалось». Это явная аллюзия на слова предпоследнего царя ацтеков Монтесумы: «Боги жаждут». Понятно чего – крови. Их процитировал Камиль Демулен, говоря о Робеспьере и революционном терроре незадолго до своей гибели, а затем и казни Робеспьера. Как известно, т.н. Великая Французская революция послала на плаху многих гениальных ученых, писателей и поэтов. Среди них был и великий химик Лавуазье; отправляя его на плаху, судьи объявили: «Революции не нужны химики». Казнен был и знаменитый французский поэт Андре Шенье, которому Пушкин посвятил свое проникновенное стихотворение. В этом революционном контексте по-иному прочитывается гибель Моцарта: его убивает посредственность, представитель духовного третьего сословия, для которого непереносима аристократия духа. Характерна эгалитаристская логика Сальери с его мнимой заботой об общем благе:
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет…
Как тут не вспомнить Петрушу Верховенского из «Бесов»! «Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов; не надо высших способностей! Их изгоняют или казнят. Цицерону отрезается язык, Копернику выкалываются глаза. Шекспир побивается каменьями. Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство».
Сальери – воплощение революционного духа, протеста против несправедливости земной и небесной. Этот протест присутствует с самого начала драмы:
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
И вопль обвинения, обращенный к самому Богу:
О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного.
Как здесь не вспомнить притчу о работниках виноградника: «Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной» (Мф. 20: 10–12).
Социальная сторона подобного обвинения очевидна: земные богатства достаются не труженикам, а «гулякам праздным», «безумцам», «прожигателям жизни».
Здесь уместно задуматься: каков был механизм атеизма времен Французской революции, и почему вчерашние добрые католики бросались бить статуи святых и гадить в храмах? Объяснения можно предложить самые разные: одно из наиболее убедительных – извращенная жажда справедливости, оборотная сторона которой – зависть. Почему, если Бог есть, Он позволяет, чтобы праздные люди богатели и роскошествовали, а труженики разорялись, нищенствовали и угнетались? Христианину ведом ответ на этот вопрос, но он закрыт для того человека, у которого всё – здесь и сейчас и сосредоточено в сей бренной материи.
Однако трагедия пушкинского Сальери гораздо глубже. Ему ведомы духовные глубины, он знает, что такое неземная красота, и тем страшнее его страдания, что не он является творцом такой красоты. Его терзает зависть, и он сам понимает, насколько отвратителен и некрасив этот грех.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто! А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую…
И вот оборотная сторона притчи о работниках виноградника: ропотник-работник становится Каином, братоубийцей. Ведь Сальери убивает не просто своего друга, он убивает собрата по искусству и только потому, что Бог не призрел на его, Сальери, многочисленные труды и жертвы, возделывание музыкальной нивы в поте лица, а призрел на «гуляку праздного», беспечного «пастуха» Моцарта.
В характере пушкинского Моцарта много от Авеля. Он кроток, простодушен, чужд всякой гордости, в отличие от гордеца Сальери. Он подлинно смиренен и вежливо с юмором отстраняет всякие разговоры о своем «сверхъестественном» призвании. Он любит жизнь в самых, казалось, незатейливых ее проявлениях: радостно возится на полу со своим сыном, с восторгом слушает музыку слепого скрипача, более похожую на скрип. В отличие от Сальери, он живет не для себя, а для других, не задумываясь об этом. И при этом он – творец, ясный, светлый, жизнерадостный, обыкновенно-спокойный. К нему применимы слова Христа: «И научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим».
И в этом контексте внутренний поединок Моцарта и Сальери приобретает иной смысл: это оппозиция Христос – Каиафа, Спаситель – фарисеи. По особому воспринимаются слова Сальери:
Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить – не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой…
Как тут не вспомнить слова Каиафы: «Вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11: 49–50)!?
Образ Сальери связан с масонской «математической традицией»
Распятие Христа Каиафа оправдывает спасением иудейского народа (но прежде – сословия священников и фарисеев). Убийство Моцарта Сальери оправдывает спасением избранного – жреческого – сословия композиторов. Если мы вспомним, что Сальери, прежде всего, – математик, проверяющий алгеброй гармонию, и впишем в контекст Французской революции, то всё встает на свои места. Образ Сальери связан с масонской «математической традицией», в том числе и с образом циркуля; Бог для масонов – Архитектон вселенной, но на последних ступенях посвящения Богом может стать человек. Соответственно, Сальери может символизировать Каиафу новейших времен – масона-революционера, истребляющего аристократию духа, и одновременно – новейшего Каина-братоубийцу, носителя революционного террора.
Но и к Каину-Сальери приходит возмездие. Характерна концовка:
Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные.
“Моцарт и Сальери” А. С. Пушкин — тест с ответами
Литературные произведения приходится читать не только в школе но и в университете. Преподаватели используют различные методики, для проверки усвоенных знаний. Одним самых популярных способов проверки знаний является тестирование. Изучите материал на этой странице и он подготовит вас к тесту. Внимаете в тесте правильные ответы выделены символом [+].
В каком году было написано произведение «Моцарт и Сальери»:
Автор произведения «Моцарт и Сальери»:
Произведение «Моцарт и Сальери» относится к этому литературному жанру:
Произведение «Моцарт и Сальери» вошло в этот цикл произведений:
[-] б) «Маленькая трилогия»
[+] в) «Маленькие трагедии»
Звучание какого музыкального инструмента впечатлило маленького Сальери:
Моцарт хотел развеселить своего друга Сальери это шуткой:
[-] а) пародией на одно из произведений Сальери
[-] б) рассказом о вчерашнем вечере в трактире
[+] в) фальшивой игрой уличного скрипача
Трактир, в котором обедали Моцарт и Сальери, назывался:
[+] а) трактир Золотого Льва
[-] б) трактир Серебряного Волка
[-] в) трактир Лесного Медведя
Кто заказал Моцарту создать “Реквием”:
[-] а) знакомая цветочница
[+] в) человек в черном
Моцарту казалось, что:
[+] б) черный человек преследует его
[-] в) его талант на исходе
Слова: «Он же гений, как ты да я. А гений и злодейство – две вещи несовместные» принадлежат:
Кто из героев произведения, делится своим вдохновением: «Вдруг: виденье гробовое, Незапный мрак иль что-нибудь такое… Ну, слушай же»
[-] а) человек в черном
Необходимо указать, кто из героев восхищается игрой своего знакомого: «Какая глубина! Какая смелость и какая стройность!»:
Необходимо указать, о каком драматурге Сальери сказал: «Не думаю: он слишком был смешон Для ремесла такого»:
Кем был Сальери:
Укажите верное утверждение о размышлениях Сальери в начале пьесы:
[-] а) Сальери утверждает, что он гений
[+] б) Сальери утверждает, что стал ремесленником в искусстве
[-] в) Сальери говорит, что стал настоящим художником
Какое средство выразительности использует А. Пушкин: “Звуки умертвив Музыку я разъял, КАК ТРУП. ”
Что произошло с Сальери после того, как «великий» Глюк открыл новые тайны искусства:
[-] а) он стал ему завидовать
[+] б) он стал его учеником
[-] в) он бросил заниматься музыкой
Чего достиг Сальери:
[+] а) его музыка нашла отклик в душах людей, он прославился и стал самым знаменитым
[-] б) ничего не достиг: ни успеха, ни славы
[-] в) ему улыбнулась слава, но он стал завидовать известным композиторам
Кого Сальери называет «безумцем, гулякой праздным»:
Как называется развернутая реплика героя в драматическом произведении, с которой начинается данная сцена:
Укажите название изобразительного средства: “Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских…”:
Укажите название средства иносказательной выразительности: “И никогда на шепот искушенья Не преклонился я, хоть я не трус…”:
Что случилось после того, как Сальери, в совершенстве овладев ремеслом музыканта, разъял музыку:
[-] а) он открыл тайну музыкальной гармонии
[+] б) он решился творить
[-] в) он умертвил музыку
Что произошло с Сальери, когда появился Моцарт:
[-] а) он взял Моцарта к себе в ученики
[-] б) он искренне восхищался его искусством
[+] в) он стал страшно ему завидовать
Что было так ненавистно в Моцарте Сальери:
[-] а) у него было несметное количество поклонниц
[+] б) то, что он вел разгульную жизнь, а его музыка были даром свыше, а не результатом каторжного труда
[-] в) он был легкомыслен и вел себя высокомерно
Что Сальери сказал Моцарту после того, как он сыграл свое новое произведение, которое сочинил во время бессонницы:
[+] а) что он бог, который не знает о своей божественности и поэтому не достоин сам себя
[-] б) что произведение сыровато, и ему нужно больше над ним работать
[-] в) он всячески хвалит его и предлагает Моцарту послушать музыку, над которой он трудился всю жизнь
Как погиб Моцарт:
[-] а) Моцарт заболел смертельной болезнью
[-] б) Сальери ранил его на дуэли
[+] а) Сальери завидовал Моцарту
[-] в) Моцарт назвал творчество Сальери бессмысленным
Что чувствует Сальери когда убивает Моцарта:
[+] б) он ждет его смерти с чувством исполненного долга
[-] в) раскаяние. Он хочет повернуть время вспять
Драма “Моцарт и Сальери” относится к числу наиболее известных произведений А.С. Пушкина. Вместе с тем хрестоматийность драмы, стереотипы восприятия, связанные с ней, не способствуют пониманию ее подлинного образного смысла.
Начало “Моцарта и Сальери” имеет особое значение для понимания символики драмы, сути исходного противоречия, которое является пружиной драматического действия и источником смысловой энергии, обусловливающей развертывание пушкинского текста:
Монологи Сальери посвящены его самооправданию, он стремится, хотя и безуспешно, к внутренней гармонии, к преодолению конфликта между своей индивидуальной волей и системой этических оценок, принятой людьми, путем смещения нравственных акцентов, приведения объективной картины мира в соответствие со своими субъективными устремлениями. Столкновение различных ценностных систем отсчета обусловливает внутреннюю диалогичность монологов Сальери при внешнем отсутствии собеседника. Наиболее явно это выражается в использовании вопросительных и повелительных предложений, обращений и восклицаний, которыми насыщены монологи Сальери.
Сальери всячески подчеркивает оправданность и полезность поступка, который он намерен совершить:
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет,
Оно падает, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем?
По сути дела, вся речь Сальери есть своего рода умолчание, “посылка сигналов с целью утаивания замыслов отправителя информации” (Н. Винер). Однако весь парадокс, что “получателем информации” выступает сам Сальери, который пытается утаить истинную природу своих намерений от самого себя.
В “Моцарте и Сальери”, как во всяком драматургическом тексте, образ автора, авторская оценочная позиция выражается опосредованно – через реплики и монологи действующих лиц.
Широко распространено мнение, что позиция Пушкина, в основном, совпадает с позицией Моцарта, в котором исследователи склонны видеть alter ego, проекцию самого автора. Безусловно, драма построена так, что все симпатии читателей остаются на стороне Моцарта, который весь открыт, чистосердечен, полностью лишен рефлексии и по своему отношению к миру и поведению напоминает ребенка (вспомним: “играл я на полу с моим мальчишкой”, или реплику Сальери, обращенную к Моцарту: “Что за страх ребячий?”).
Слова Моцарта обращены к Сальери, однако читатель (зритель) воспринимает и другой их смысловой план, о котором не подозревает чистосердечный герой Пушкина.
Так, трагический смысл приобретает в контексте драмы реплика Моцарта: “Прощай же”, за которой стоит всезнающий автор. Явственно проступает второй авторский план и в словах Сальери: “Так улетай же! Чем скорей, тем лучше” ; “продолжай, спеши Еще наполнить звуками мне душу…”; “Ты заснешь надолго, Моцарт” и др.
Опережающая события точка зрения автора наиболее ярко появляется в следующем кратком монологе Моцарта:
При всей видимой однозначности и определенности этих оценочных акцентов, авторская оценочная позиция в “Моцарте и Сальери” далеко не исчерпывается ими. Нельзя не заметить, что в роли коммуникативно активного персонажа в драме выступает Сальери, и анализ его речевой сферы играет особо важную роль для понимания смысла пушкинского текста. Образ Сальери, безусловно, выходит за рамки образа аллегорического злодея и завистника.
Пушкину чужда односторонняя тенденциозность, “черно-белый подход” к характеристике своих персонажей. Как уже было показано на примере анализа речевой партии Сальери, образ его глубоко противоречив. Зависть Сальери и порожденное ею убийство абсолютно иррациональны. Отравление Моцарта, если руководствоваться обычным здравым смыслом и хладнокровным расчетом, абсолютно нецелесообразно: Сальери ничего не выигрывает от смерти Моцарта, более того, он утрачивает источник высокого наслаждения, и его непроизвольная реплика, имеющая двойной смысл (“Постой, Постой, постой. Ты выпил. без меня?”), выдает глубокое подспудное желание умереть вместе с Моцартом. Главный герой трагедии Пушкина – Сальери, а не Моцарт. Гибель Моцарта остается “за кадром”, Сальери же гибнет духовно у нас на глазах, сокрушенный темными стихиями собственного подсознания. Осознание собственной гибели, трагического несоответствия его поступка тем внешним целям, которые он преследовал, отражено в последнем монологе Сальери:
Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда.
А Бонаротти? Или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы – и не был
Убийцею создатель Ватикана?
Здесь существует возможность для истолкования выражения “гений и зло-действо – две вещи несовместные” в духе сверхчеловеческой идеи: гений стоит “по ту сторону добра и зла”. Как замечает А.А. Тахо-Годи, “прекрасный мир героев и художников Возрождения нес в своих недрах идею обожествления человека, а значит, и вседозволенность, и аморализм сильной личности3.
Глава 6. Моцарт и Сальери.
Глава 6. Моцарт и Сальери.
Сальери:
. Но правды нет и выше
Сальери:
(незадолго до убийства)
Уже во второй строке “Маленькой трагедии” Сальери говорит об этом так прямо, что даже не читая трагедию дальше, можно сделать вывод о том, что мы имеем дело с человеком, находящимся в состоянии крайнего душевного напряжения. Ведь фраза “правды нет и выше” означает то, что он, Сальери, потерял Бога.
Представьте себе идеального читателя, который впервые открывает “Маленькую трагедию” Пушкина под названием “Моцарт и Сальери” и с удивлением обнаруживает, что если первое имя в заглавии пушкинской трагедии ему о многом говорит, то второе – почти ни о чем.
И вот наш (напомню, идеальный) читатель раскрывает музыкальную энциклопедию, чтобы узнать, кто он, второй участник трагедии, имя которого написано рядом с именем великого Моцарта. Итак, Антонио Сальери:
“. скрипач, клавесинист, органист, композитор.
сочинил 41 (. ) оперу, которые ставились во всех оперных театрах Европы. великий реформатор оперы. гениальный кавалер Глюк (один из величайших реформаторов оперы) считал его своим лучшим последователем, педагог, в числе шестидесяти (!) учеников которого Бетховен (. ), Шуберт (. ) Лист (. ),
влюбленный в своего учителя Фр. Шуберт сочинил для него юбилейную кантату,
потрясенный его педагогическим талантом Л. Бетховен посвящает ему три первые сонаты для скрипки и фортепиано. В своей музыке Сальери драматичен, трагичен, комичен (градации творчества: от заупокойной мессы “Реквием” до миниатюр под названием “Музыкальные и гармонические шутки”).
организатор специальных благотворительных концертов, все доходы от которых поступали вдовам и сиротам умерших музыкантов Вены.
занимал крупнейшие музыкальные посты, которые только существовали в то время в Вене.
друг великого комедиографа Бомарше. ” и т.д. и т.п.
“Вот это личность!”, – прочитав все это, думает наш идеальный читатель!
Теперь, когда я столько узнал об этом, без сомнения, выдающемся человеке, еще более интересно будет читать об общении двух гениев.
Сколько добра о святом искусстве нам предстоит познать!
Сколько музыкальных и литературных потрясений нам предстоит испытать! Открываем книгу:
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма”.
Вот это да. Учитель Шуберта, благотворитель, Мастер, композитор, итальянец-католик утверждает, что он. потерял Бога.
Потеряв же Бога, нужно либо искать Его, либо жить без Бога.
И жить со всеми вытекающими из этого последствиями, (пушкинский!) Сальери стал искать своего Бога.
. После того как Моцарт сыграл Сальери только что написанную им музыку и спросил у него: “Что ж, хорошо?”
Сальери произнес фразу, свидетельствующую не только о его потрясении музыкой, но указывающую на то, что Сальери – на пути к потерянному им ранее Богу:
и какая стройность! (3)
Ты, Моцарт, Бог,
и сам того не знаешь; (. )
(Цифры, естественно, мои. Антонио Сальери подсознательно указывает на триединство – Отец, Сын и Дух. Ибо глубина – это Бог-Отец, смелость – Бог-сын – Иисус, осмелившийся воплотиться на злобной Земле в человеческом облике, а стройность – разумеется, Бог-Дух).
Прямо на наших глазах происходит чудо!
Потерявший Бога (пушкинский!) Сальери его находит.
И этот Бог – Моцарт.
Что же ответит на это Моцарт?
Или скажет, например, так:
“О, Сальери! Я недостоин сих похвал!”
или, к примеру, такое:
“Что слышу я! О, друг Сальери!
Музыкой оправдать твое доверье!”
Или просто подойдет к Сальери, обнимет его, и, может
быть даже расплачется.
Нет! Не подойдет и даже не поблагодарит (Иначе это был бы не Моцарт и не Пушкин. А Пушкин чувствует Моцарта как самого себя. Ибо абсолютно родственные души)
Наоборот, произнесет слова, которые мгновенно расставят все точки над “i”
и заставят А. Сальери немедленно принять решение об убийстве Моцарта:
Ба! Право? Может быть.
Но божество мое проголодалось (подписывает смертный
приговор самому себе)”.
Послушай: отобедаем мы вместе (приговор)
В трактире Золотого Льва (место исполнения приговора)”.
Он, Сальери, накормит и напоит голодное “божество”, он отомстит Моцарту за то, что Моцарт “недостоин сам себя” (слова Сальери).
Пусть миру останется божественная музыка, но не этот, абсолютно не похожий на свою музыку, шут.
Но сколько же крупных заблуждений царит вокруг “Маленькой трагедии” об отравлении! Разберемся в нескольких важнейших.
Антонио Сальери – посредственность.
Говорить так – значит не верить Моцарту. Ибо Моцарт, рассуждая о приятеле Сальери великом французском комедиографе Бомарше, говорит буквально следующее: “Он же гений, Как ты да я”.
Называя Сальери гением, Моцарт не лукавит, не заискивает перед Сальери, ему это незачем, да и не в его стиле. Моцарт в этом убежден (от себя добавлю, что это совершенно справедливо, ибо личностей такого огромного масштаба в музыкальной культуре Европы очень немного). Пушкинский Сальери, безусловно, тоже гений. Доказательством этого служит его первый монолог, где он невероятно современно, глубоко и точно описывает творческий импульс, процесс, психологию творческой личности, идеи самоотречения во имя достижения высших целей. Под этим монологом вполне могут подписаться величайшие представители науки и искусства всех времен.
В XX веке много говорят о психологии творчества.
Одной из слагаемых гениальной личности является так называемая легкость генерирования идей, то есть способность отказаться от скомпрометированной идеи, с каким бы трудом она ни была выношена раньше.
Величайший пример подобного проявления гениальности у Сальери – в его первом монологе:
“. Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?”.
В образе Сальери перед нами предстает человек самого высочайшего уровня.
Ибо, согласитесь, очень немногие способны, как Сальери, встретив подлинного новатора, отречься от всего в своем собственном творчестве и начать сначала, пойти за ним! Итак, Антонио Сальери стал поклонником и последователем великого оперного реформатора Кристофа Виллибальда Глюка.
Но через несколько строк идет еще более потрясающая информация: Сальери называет имя итальянского композитора Пиччини, который:
“Пленить умел слух диких парижан”.
И опять то же слово – слово, которым Сальери характеризует Глюка. Неужели у Пушкина и у его героя Сальери столь беден словарный запас, если Глюк “открыл пленительные тайны”, а Пиччини тоже “пленить умел”. Но ведь это же интереснейший намек Пушкина на самую бескровную войну в истории Европы – войну глюкистов и пиччинистов.
Музыкальную войну между сторонниками музыкальной реформы Глюка с его антично-строгой, порой даже суровой музыкой и поклонниками итальянца Никколо Пиччини, который, приехав из Неаполя в Париж, поразил Европу мягкой лирической пластичностью своих мелодий.
Но зачем Пушкину нужно, чтобы А. Сальери упоминал так много имен в столь крохотной пьесе? У Пушкина ничто не бывает случайно. Просто отношение Сальери к войне глюкистов и пиччинистов – это пребывание “над схваткой”. Сальери так любит музыку, что не может находится на чьей-либо стороне. Он на стороне самой музыки, он восприимчив к любым позициям, если выигрывает музыка. Представляете себе, о какого масштаба личности идет речь у Пушкина? И этот человек – посредственность?
Сальери сердится на Моцарта только потому, что Моцарт привел к нему слепого нищего скрипача, который своей плохой игрой портит моцартовскую же музыку.
Здесь мне предстоит приложить немало усилий, чтобы доказать, что и здесь не все так просто.
Потому что после того, как слепой скрипач закончил пародировать музыку Моцарта, Сальери не хочет реагировать, как Моцарт, то есть смеяться:
“И ты смеяться можешь?”
Ужель и сам ты не смеешься?”
Обратите внимание, с кем сравнивает итальянец Сальери Моцарта:
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери”
С самим Рафаэлем Санти и с самим Данте Алигьери!
Для итальянца Сальери, образованнейшего человека, нет и ничего не может быть выше этих имен двух величайших итальянцев в истории искусства.
Но, следовательно, в своем утверждении я не прав.
Сальери действительно негодует по поводу плохой игры скрипача. Ведь речь идет о творении искусства соизмеримого с живописью Рафаэля Санти и поэзией Данте Алигьери, которых нельзя ни “пачкать”, ни “бесчестить пародией”.
. Но я ведь не отрицаю, что и поэтому тоже. Я просто считаю, что у Сальери есть еще куда более серьезная причина для негодования.
И лежит эта причина не столько в том, КАК старик играет,
но еще больше в том,
ЧТО он играет и ЧТО с легкой руки Моцарта
ему ДОЗВОЛЕНО пародировать.
Ведь не случайно несколько позднее Сальери скажет
“Ты, Моцарт, недостоин сам себя”.
Чтобы понять, что имеет в виду Сальери, послушаем
“Проходя перед трактиром, вдруг,
Услышал скрыпку. Нет, мой друг, Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал. Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete, Чудо!”
Что же это за музыку разыгрывал слепой скрипач в трактире? Voi che sapete (вы, кто знаете) – это первая из двух арий Керубино в опере Моцарта “Женитьба Фигаро”.
Керубино пятнадцать лет. Он – паж Графа Альмавивы – влюблен во всех прелестниц замка. Этот мальчишка настолько полон любви ко всем женщинам, что ни о чем другом говорить (петь) просто не может.
Тем, кто хорошо знает эту оперу, покажется, что я преувеличиваю, но я просто убежден, что тайный главный герой оперы Моцарта “Женитьба Фигаро” – Керубино.
У него, как и у официального главного героя, Фигаро, две арии.
Но если обе арии Керубино посвящены главной теме его жизни – любви (в том числе ария voi che sapete, которую пародирует нищий в трактире), то Фигаро “вынужден потратить” одну из двух своих арий на Керубино. Ведь ему нужно успокоить несчастного мальчишку, которого граф застал в спальне графини, и которого он хочет выгнать из замка и отправить служить в свою гвардию.
“Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный. ” И это даже не ария, а, я бы сказал, прелестнейшая музыкальная “дразнилка”.
Но Керубино – главный герой оперы не потому только, что так хочется пишущему эти строки, а потому, что он, вообще – самый любимый оперный герой Моцарта.
Скажу больше: Керубино – моцартовский двойник. Он, как и его автор, постоянно находится в состоянии вечной влюбленности во всех и вся.
Он, как и Моцарт, не знает ни минуты покоя.
У него, Керубино, промежуток между смехом и слезами не больше, чем в музыке Моцарта.
Наконец, он подросток, то есть находится в самом непредсказуемом возрасте – переходном. Керубино непредсказуем, как и сам Моцарт.
Когда Моцарт привел нищего старика-скрипача играть для Сальери пародию на чудеснейшую арию Керубино, Моцарту оставалось жить (согласно пушкинской версии) несколько часов.
И Моцарт уже пишет Реквием.
Значит, к тому времени уже создана Сороковая симфония, где в качестве главной партии первой части – минорный вариант первой арии Керубино.
В конце жизни Моцарту, как никогда, нужен этот чудный, словно само воплощение жизни, мальчишка.
Ведь Керубино – его Ангел-хранитель.
Сальери знает о музыке Моцарта все,
и когда Моцарт, забавляясь, позволяет слепому скрипачу пародировать то, что, с точки зрения Сальери, для самого Моцарта является святым, Сальери не до смеха.
“Что пользы в нем? Как некий Херувим Он несколько занес нам песен райских. ”
Вот он где, пушкинский тайный знак.
Он, Пушкин, устами Сальери идентифицирует Моцарта с его героем.
Ведь Херувим – это Керубино по-итальянски.
Итальянец Сальери никак не может забыть и простить
Моцарту то, что тот издевался над собственной святыней,
наплевал в собственную купель, позволив нищему слепцу
из трактира пародировать то, что для Моцарта должно
А ведь эта ария Керубино неимоверно глубока и очень
А что касается музыкознания и классического психоанализа, то исследование каждой музыкальной и поэтической фразы арии подростка-Керубино – настоящий материал для докторской диссертации.
Как для музыковеда, так и для ученого-психолога.
Сальери – гениальный музыкант,
психолог и хорошо все это чувствует.
Кроме того, можно себе представить, что Сальери не раз слушал эту арию, сидя в ложе Королевской оперы, и он, безусловно, шокирован подобным шутовским поведением Моцарта:
“Ты, Моцарт, недостоин сам себя”.
(Вот он – главный постулат обвинения, –
в нем в полном объеме заложен и дух грядущего наказания.)
Пушкин вначале тоже так думал, поэтому первоначальные наброски назвал: “Зависть”.
Но по мере того как замысел “Маленькой трагедии” все больше прояснялся, Пушкин понял, что не зависть Сальери к Моцарту – основание для убийства последнего. Иначе весь смысл трагедии сводился бы к банальнейшей ситуации:
А ведь “Моцарт и Сальери” – одна из грандиознейших мировых идей на уровне не только литературы, но и научной психологии; в том числе, как мы уже замечали раньше, психологии творчества.
И правда, чем больше углубляешься в пьесу, тем меньше подлинных оснований для убийства.
Конечно же, основания есть, но они куда более глубоко запрятаны на психологическом уровне, чем об этом пишут многие исследователи.
Премьера в стокгольмском театре состоялась только, когда мы нашли эти подлинные основания для убийства. Ибо главных причин убийства две – политическая и психологическая. И тогда перед нами – подлинно современный театр.
Для того чтобы это понять, сравните стиль речи Сальери – выдающегося музыкального деятеля и Моцарта – “рядового музыканта”:
. дерзнул в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить.
И в голову пришли мне две, три мысли
Сегодня я их набросал.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья.
Нет – так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница меня томила
показать Сальери свою музыку).
Твое мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.
. играл я на полу
С моим мальчишкой.
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей
Я слушал и заслушивался – слезы
Невольные и сладкие текли.
Представь себе. кого бы?
Ну, хоть меня – немного помоложе;
Влюбленного
– не слишком, а слегка –
С красоткой или с другом хоть с тобой
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Можно приводить бесконечное число примеров, но уже ясно, что разница в менталитете Моцарта и Сальери катастрофически огромна. Они словно представляют разные галактики.
Стиль Сальери – это стиль выдающегося деятеля, руководящего работника, который даже наедине с собой говорит так, как будто выступает перед широкой общественностью. Речь Моцарта – само естество.
Сальери – великий музыкальный жрец, первосвященник, посвященный. Моцарт же во всех внешних проявлениях – рядовой музыкант. Но весь ужас Сальери в том, что именно моцартовская музыка – есть музыка высшего начала, божественного озарения.
И, что еще ужасней, лучше всех это дано понять именно Сальери.
Получается, все, что принес в жертву музыке Антонио Сальери – самоотречение, бессонные ночи, отказ от радостей жизни, отказ даже от любви – оказалось необходимым не для того, чтобы самому создать великую музыку, но только воспользовавшись всеми своими знаниями, оценить подлинное величие музыки другого композитора. Здесь я хочу процитировать блестящую мысль режиссера Юрия Ледермана.
“Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я”.
И здесь Моцарт произносит самоубийственную для него фразу:
“Ба! Право? Может быть. Но божество мое проголодалось”.
“Послушай: отобедаем мы вместе
В трактире Золотого Льва”.
И только после того как Моцарт уходит, Сальери разрабатывает для себя моральное оправдание или, лучше сказать, основание для убийства Моцарта.
Решение принято неожиданно и к тому же Сальери –
не профессиональный убийца, а посему
убийство нужно оправдать
не личными причинами,
но, как это делает всякий политик,
общественной необходимостью.
“. я избран,
чтоб его остановить. ”
И здесь – гениальное пушкинское открытие.
Сальери – один из величайших эгоцентристов в истории литературы
В первом монологе, который звучит на сцене не более пяти минут, Антонио Сальери 29 раз использует все формы личного местоимения.
Но он же перестает быть эгоцентристом в своем втором монологе. Здесь появляется местоимение третьего лица множественного числа.
Вместо “Я” – “МЫ”.
“. я избран,
Остановить – не то мы все погибли,
Мы все,
жрецы, служители музыки”.
Этот гениальный Пушкиным выверенный повтор словно
попытка Сальери убедить самого себя:
И к тому же ОН ИЗБРАН”.
“Наследника нам не оставит он”
“Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас,
чадах праха, после улететь!”
“Так улетай же! Чем скорей, тем лучше”.
И главная причина того, что Моцарта необходимо уничтожить, выявляется пушкинским Сальери подсознательно гораздо раньше, чем она приходит в его голову в форме конкретного решения. Обвинительный приговор еще без объявления меры наказания звучит в этой, как я думаю, ключевой фразе всей трагедии.
“Ты, Моцарт, недостоин сам себя”.
Как избавиться от этой нелепости? Как привести в гармонию дух Моцарта и его тело?
Сальери принимает решение:
отделить безобразное моцартовское тело от его великого духа.
Тело Моцарта должно умереть, а его дух – остаться.
То есть все земное поведение этого тела, его слова, поступки, шутки, шутовство никак не соответствуют рожденной моцартовским духом Музыке, ее божественности, ее эзотеричности, ее избранности.
И сия нелепая, дикая ошибка должна быть исправлена. Сальери это понимает.
Но он (повторяю) не убийца.
Необходимо, чтобы все это шутовство дошло до края, до омерзительного моцартовского:
“Божество мое проголодалось”,
чтобы темпераментный итальянец “первосвященник
от музыки” принял мгновенное и роковое решение:
“отобедаем мы вместе”.
Да еще – страх, что Моцарт может не прийти, ведь он,
“Гуляка праздный
И может даже здесь подвести”.
Поэтому обязательный Сальери добавляет:
И в этом “Я Жду смотри Ж” – звуковое доказательство того, что, как Сальери не хотел признать себя “змеей растоптанной”, пушкинская звукопись показывает, Сальери именно змей, приближающийся к совершению греха равновеликого первородному.
Но уже не в роли соблазнителя, а в роли убийцы Бога.
“Моцарт и Сальери” – пьеса о трагедии В.А. Моцарта.
Нет, нет, и еще раз нет.
А если и да, то только в понимании режиссера театра оперетты.
Эта пьеса – о трагедии Сальери.
Моцарт написал свой “Реквием” и отправился в Вечность.
А вот Сальери предстоит испить полную чашу страданий. И не потому только, что Моцарт поделился с Сальери мыслью о том, что “гений и злодейство – две вещи несовместные”. И даже, если последние слова всей пьесы звучат как запоздалое осознание Сальери того, что, совершив убийство, он навсегда вычеркивает себя из иерархии Гениев:
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные”
то не это основная причина его трагедии. Эта фраза часто приводится в пушкиноведении как доказательство трагического осознания Сальери того факта, что после убийства он якобы лишился места на Олимпе. На мой взгляд, это доказательство далеко не самое главное. Существует еще один эпизод, куда более серьезный.
Сразу же после того как Моцарт выпивает отравленное Сальери вино, последний произносит, пожалуй, самую невероятную, самую нелепую и странную фразу всей трагедии:
Тот, кто хоть раз выступал на сцене, знает как сложно произнести одно и то же слово три раза подряд. Здесь же, в сцене отравления, звучащее из уст Сальери обращенное к Моцарту троекратное “постой” воспринимается чуть ли не как театр абсурда.
когда замысел реально осуществлен,
Ведь именно это трижды повторенное слово – кульминация всей трагедии в целом и трагедии Сальери в частности.
Но вот именно об этом моменте пушкинисты, словно сговорившись, молчат. Заметим, мысль Моцарта, произнесенная им незадолго до того как он выпивает вино с ядом:
“гений и злодейство –
две вещи несовместные”
не останавливает убийцу.
Более того, мысль Моцарта о несовместимости гениальности со злодейством даже как бы подстегивает Сальери и вызывает у него чувство иронии и нетерпенья:
Гений и злодейство – две вещи несовместные.
Ты думаешь?
Ну, пей же”.
Что совершило переворот в душе убийцы, когда он вместо радости от удачного осуществления (слава Богу, свершилось, справедливость восстановлена) вдруг кричит троекратное:
А вот что случилось!
“Моцарт хочет выпить: за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии. (Пьет)”
Вот это да. Именно в этот момент Сальери понимает – сейчас произойдет самое страшное:
Сальери – человек образованный, он не может не знать,
что такое слава Герострата.
В одно мгновение Сальери осознает какую Глыбу Вечности он сейчас двигает к обрыву.
В одно мгновенье все его жертвы, труды, бессонные ночи, отказ от жизненных радостей, отказ от любви, вся его слава композитора, все будет заменено одним определением:
Антонио Сальери – убийца Моцарта.
“Постой, постой, постой. ” – кричит Сальери, –
И понимает, что, да! – выпил! свершилось!
и сделать ничего уже нельзя!
И в одно мгновенье осознав, что его троекратное “постой” может вызвать подозрение даже у простодушного Моцарта, спохватившись мгновенно, как бы взяв себя в руки, добавляет:
И словно в довершение сальериевского мучения, добрый друг и “единомышленник” Антонио Сальери – Вольфганг Амадеус Моцарт внезапно говорит Сальери то,
что ему, Сальери, как раз-то и хотелось услышать:
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов”.
Господи, господи, господи. – наконец-то.
Сальери слышит именно то, что он мечтал услышать от Моцарта все эти годы.
Ах, если бы Моцарт сказал все это вовремя, а не после отравления.
А ведь такое время было!
Даже в пределах текста “Маленькой трагедии”. Читатель сам может произвести этот эксперимент.
Давайте сделаем текстовую перестановку.
Когда Антонио Сальери, услыхав гениальный набросок Моцарта, находит Бога:
“Ты, Моцарт, Б о г,
и сам того не знаешь;
то, если бы Моцарт вместо своего издевательского и хулиганского: “Ба! Право? Может быть. Но божество мое проголодалось”.
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов”.
Но есть в “Маленькой трагедии” и еще очень важный знак, свидетельствующий о том, что не Сальери уничтожил Моцарта, а наоборот:
Моцарт не оставил Сальери ни одного шанса для того, чтобы жить дальше, находясь в гармонии с самим собой и в уверенности, что он, Сальери, выполнил свой долг.
В предсмертном монологе Моцарт говорит:
“Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов”.
Уже отравленный, Моцарт причисляет Сальери к самому священному кругу “жрецов, пренебрегающих презренной пользой”.
И говорит он это после того, как Сальери в своем обвинительном монологе оправдывает убийство, которое ему предстоит совершить именно отсутствием “пользы” от того, что Моцарт существует:?
“Что пользы, если Моцарт будет жив
(курсив всюду мой. – М.К.)
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство?
Нет; Оно падет опять как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он”.
И поскольку Сальери не пренебрег “презренной пользой”, наоборот, оправдывал убийство “бесполезностью” Моцарта и “полезностью” своего преступления, он осужден отныне никогда не причислять себя к немногочисленным “избранным, счастливцам праздным”.
И еще одна удивительная пушкинская деталь:
Сальери осуждающе называет Моцарта “гулякой праздным”.
Моцарт же радостно причисляет Сальери к своему уровню “счастливцев праздных”.
Какая риторика! Но и какой приговор!
А приговор этот произносит простодушный Моцарт. И тот факт, что Моцарт даже и не подозревает, что это приговор (ибо он действительно уверен, что Сальери, как и сам Моцарт, относится к “избранным счастливцам”), делает этот приговор куда страшнее, чем если бы Моцарт знал правду.
Итак, пушкинский Сальери теперь не просто убийца, он – плебей, он – ничтожество.
И как человек, и как творец.
Имя Сальери навсегда входит в историю человечества. “Свершилось” то, о чем он мечтал всю свою жизнь. Бессмертие! Но какой ценой!
Но, все же, сколько бы я не перечитывал “Маленькую трагедию”, для меня это непостижимо:
осознать, что пушкинский Сальери – убийца.
Ибо многое в образе пушкинского Сальери свидетельствует о том, что Антонио Сальери – не злодей, а прежде всего выдающийся мастер.
Художник, знающий цену мастерству, творчеству, самопожертвованию.
И кто, как не он, в этом мире до конца, по-настоящему понимает, кто такой Моцарт.
Ибо все в пушкинской трагедии правда:
и зависть Сальери по отношению к Моцарту,
и сальериевское несогласие с моцартовским шутовством как формой поведения гения,
и уверенность Сальери в его праве учить Моцарта нормам поведения.
И сальериевская уверенность в том, что он, Сальери, – истина в последней инстанции
(в том числе и в области всего, что касается понимания подлинного величия музыки Моцарта)
И сальериевская вера в то, что, убив Моцарта, он спасает всех остальных.
Но все это не вело ни к какому убийству.
Слишком хорошо знает Сальери, что такое музыка Моцарта. И этот парадокс делает “Маленькую трагедию” Пушкина одной из самых трагедийных трагедий в истории мировой литературы.
И здесь я обязан предложить или, лучше сказать, закрепить один из вариантов моей попытки ответа на мой же собственный вопрос:
КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?
(Особенно, если учесть то, что мы знаем сегодня: реальный Сальери никогда не убивал Моцарта. Но ведь в этом случае вся пьеса Пушкина выглядит сегодня как клевета?!)
“Маленькая трагедия” прежде всего – ТРАГЕДИЯ САЛЬЕРИ, ибо, как и в шекспировских трагедиях,
Ромео должен был подождать всего несколько секунд, чтобы обнять живую Джульетту.
Правда пришла слишком поздно.
Но, чтобы не получилось, что это моя единственная, а точнее, окончательная версия, могу добавить, что я до сих пор не могу отдать предпочтение какой-нибудь из них. Я просто предлагаю их на ваше рассмотрение.
Читайте и перечитывайте трагедию,
слушайте музыку Моцарта
и продолжайте исследования.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Менуэт из оперы «Дон Жуан» В. Моцарт
Менуэт из оперы «Дон Жуан» В. Моцарт
Моцарт
Моцарт Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) – австрийский композитор, один из величайших гениев музыки. • Ни высокий интеллект, ни воображение, ни то и другое вместе не творят гения. Любовь, любовь и любовь – вот в чем сущность гения. • Самое необходимое, самое трудное и
Глава 4. Первый разговор о Моцарте (Моцарт и Смерть)
Глава 4. Первый разговор о Моцарте (Моцарт и Смерть) “Папа, Вы не представляете себе что это за ужас, каждый вечер ложиться в постель со страхом, что утром я не проснусь”. (из письма Моцарта к отцу) Моцарт (за фортепиано) Представь себе. кого бы? Ну, хоть меня – немного
Б. А. Кац Неучтенные источники «Моцарта и Сальери» (Предварительные заметки)
Б. А. Кац Неучтенные источники «Моцарта и Сальери» (Предварительные заметки) 1. ТОМ МАРМОНТЕЛЯ«Творческая история „Моцарта и Сальери“ и хронология работы Пушкина над текстом во многом темна» (Алексеев 1935: 523). Это откровенное признание кажется справедливым и спустя
ВСТРЕЧА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Вольфганг Амадеус Моцарт или доказательства бессмертия
Вольфганг Амадей Моцарт 1756—1791
Вольфганг Амадей Моцарт 1756—1791 Видели ли вы когда-нибудь, как мчится гепард или ягуар (конечно, зверь, а не машина)? Это удивительные животные — они бегают так быстро, так грациозно и так легко. О чём бы они подумали, если бы за ними попытался угнаться человек? Наверное, если
Вольфганг Амадей Моцарт и Карл Филипп Мориц
Вольфганг Амадей Моцарт и Карл Филипп Мориц 1В литературе о Моцарте, особенно популярной, часто приводится один отрывок из его письма, заключающий в себе редчайшее по своей ценности свидетельство композитора о своем творчестве и о своем слухе, на котором его творчество