что значит чистое искусство по фету
Что значит чистое искусство по фету
«Поэзия Афанасия Фета как канон «чистого» искусства. Противостояние современности»
В эпоху, когда злободневность и натурализм надёжно фиксируются в литературных тенденциях на первом месте, Фет, будто нарочно, продолжает воспевать природу, любовь и мимолётные впечатления, уходя от насущного в «мир стремлений, преклонений и молитв» и оставаясь равнодушным к насмешкам современников. Эта верность убеждениям и становится основополагающим звеном нового направления – «чистого» искусства. Он помещает эстетический идеал в стихотворное пространство, оберегая его от посторонних вторжений. Но даже когда Тургенев, будучи представителем натуральной школы, в защиту Фета пишет о том, что «не бесполезное искусство есть дрянь», а Толстой отмечает новаторство поэта, ревностные поборники реализма находят, что поставить ему в укор, высмеивая несоответствие частной жизни Фета с поместьем и военной службой его возвышенной лирике.
Эстетическая концепция «Искусство ради искусства» была сформулирована в середине XIX века как реакция на тенденцию к материализму в литературе. Она составила оппозицию натуральной школе Белинского, провозглашавшей критическое отношение к окружающему миру и внимание к общественно-значимой тематике. Пока приверженцы критического реализма боролись против приукрашивания реальности, А. А. Фет, родоначальник и апологет «чистого» искусства, утверждал самоценность художественного творчества и проповедовал независимость искусства от политики, идеологии и других злободневных проблем. Он считал высшей целью искусства создание красоты и говорил о неуместности нравственных и социальных наставлений в поэзии.
Однако такая позиция вовсе не означала, что Фета не волновали насущные проблемы. Ради дворянского титула Фет всю жизнь посвятил военной службе, а под конец стал помещиком. Отмена крепостного права, противостояние дворянства и революционной демократии не только меняли уклад жизни людей, но и влияли на тенденции в литературе. Тем не менее, Фет не отражал своей практической деятельности в поэзии, чтобы не осквернить красоту и гармонию, а все прозаические элементы жизни выносил в публицистику и мемуары.
И. С. Тургенев в одном из писем назвал Фета «жрецом чистого искусства». И действительно, его поэзия определила канон этого литературного направления. Притом она не ограничивается слепым следованием принципам, а отражает суть целой философско-эстетической концепции. Фет жил установкой, что истинное предназначение поэта — «исцеление от муки». Недаром единственное спасение от тоски и уныния поэт, в котором современники отмечали депрессивность и склонность к хандре, находил в искусстве. Аполлон Григорьев подмечал, что «с способностью творения в нем росло равнодушие. Равнодушие ко всему, кроме способности творить».
В воспоминаниях Фет писал: «Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо помимо красоты». В творчестве он твёрдо придерживался этого убеждения и с воинствующим эстетизмом отстаивал свою истину. Хотя если в ранние годы разногласия между писателями мало занимали его, то позже высказывания стали категоричней: «произведение, имеющее какую бы то ни было дидактическую тенденцию», он называл «дрянью».
И такая точка зрения имела вес в обществе. Даже Тургенев, принадлежавший к литераторам натуральной школы, соглашался с Фетом в отношении творчества: «Видите ли: мне предоставляет утилитарность, политику, а сам берет бесполезность, пену, искусство, т. е. высочайшее la part du lion*, ибо не бесполезное искусство есть дрянь, бесполезность есть именно алмаз его венца!»
Но нужно заметить, что при этом поэзия Фета не бесполезна, а созерцательна. Он был настоящим импрессионистом русской лирики, чувствовавшим и запечатлевавшим красоту природы в её самых жизнерадостных и чистых красках. Сам он называл это качество поэтической зоркостью и ставил на первое место в литературном таланте.
Лирика Фета определила канон «чистого» искусства. Помимо принципиальной отстранённости от повседневной жизни, ей свойственны тончайший психологизм и едва уловимые, но чрезвычайно насыщенные образы, затрагивающие все органы чувств. Для того времени поэзия Фета считалась новаторской. Л. Н. Толстой отмечал его лирическую дерзость, заключающуюся в предпочтении ощущений логике до такой степени, что порой последовательность сменяющихся впечатлений кажется и вовсе не мотивированной.
Примечателен способ фиксирования этих состояний: уже упомянутая нелогичность отражается и в выборе средств- заметное преобладание существительных и прилагательных над глаголами, постоянное перечисление, обращения «в пустоту»:
Сновиденье,
Пробужденье,
Тает мгла.
Как весною
Надо мною
Высь светла.
В стихотворениях Фета эти приёмы отражают пойманное, замершее в движении мгновение. Так создаётся ощущение, что мир поставили «на паузу», которая «снимется» тотчас же после прочтения стихотворения.
Кстати, музыкальность — ещё одна характерная черта «чистой» поэзии. Особое поэтическое содержание, единое возвышенное настроение и определённые приёмы придают стихотворениям певучесть, благодаря которой многие из них были увековечены в романсах.
Такая чрезвычайная романтичность лирики Фета и вызывала ироническую усмешку у радикально настроенных современников: они вменяли ему в вину отрешённую и нереалистичную возвышенность стихотворений, настаивая на том, что читатели ждут от поэта освещения актуальных тем. Активнее всех пытался «подцепить» и «уколоть» Фета поэт-сатирик Дмитрий Минаев, посвятивший ему цикл стихотворных пародий «Лирические песни с гражданским отливом» и многочисленные другие стихи, которые были опубликованы в разных литературных журналах. «В тихую звёздную ночь» у Минаева оказываются сладки не «уста красоты», а «в сметане грибы»; «шёпот, лёгкое дыханье, трели соловья» обращаются в «топот, радостное ржанье, стройный эскадрон». Здесь Минаев не обходит стороной и разительный контраст между военно-помещичьей жизнью Фета и его лирикой, в которой он намеренно обходит стороной любые упоминания о своей деятельности. Минаев же пытается высмеять перед читателем эту часть биографии поэта:
Однако шутки прекратились, когда в 80-ых годах XIX века агрессивная борьба консерваторов и демократов закончилась провалом народнических течений, что повлекло за собой соответствующую реакцию: разочарование, уныние, равнодушие, отсутствие идей. Социальные настроения мгновенно отразились на поэзии: интерес к гражданской лирике значительно ослаб, да и сама она потеряла свойственную ей конкретику и непререкаемую убеждённость.
Л. Розенблюм. А. Фет и эстетика чистого искусства
Феномен Фета заключался в том, что сама природа его художественного дара наиболее полно соответствовала принципам «чистого искусства». «. Приступая к изучению поэта, — писал Белинский в пятой статье о Пушкине, — прежде всего должно уловить, в многообразии и разнообразии его произведений, тайну его личности, т. е. те особности его духа, которые принадлежат только ему одному. Это, впрочем, значит не то, чтоб эти особности были чем-то частным, исключительным, чуждым для остальных людей: это значит, что все общее человечеству никогда не является в одном человеке, но каждый человек, в большей или меньшей мере, родится для того, чтобы своею личностию осуществить одну из бесконечно-разнообразных сторон необъемлемого, как мир и вечность, духа человеческого» (курсив мой. — Л. Р.).
Стихотворение Фета «А. Л. Б ой» (1879) написано в размере лермонтовской «Думы» и в жанре исповеди:
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?5
Строки эти звучат полемически, как бы от имени друзей-единомышленников («мы»): «Мы» — не потерянное поколение, «мы» не уйдем бесследно и бесславно, ибо служили добру и жертвовали красоте. Можно спросить, чем жертвовал Фет? Многим, и прежде всего — популярностью, оставаясь в течение долгого времени поэтом для сравнительно узкого круга ценителей искусства.
В начале декабря 1847 года Белинский писал своему другу Боткину, будущему теоретику «чистого искусства» и единомышленнику Фета, о различии их убеждений: «Стало быть, мы с тобою сидим на концах. Ты, Васенька, сибарит, сластена — тебе, вишь, давай поэзии, да художества — тогда ты будешь смаковать и чмокать губами. А мне поэзии и художественности нужно не больше как настолько, чтобы повесть была истинна, т. е. не впадала в аллегорию и не отзывалась диссертациею. Для меня дело — в деле. Главное, чтобы она вызывала вопросы, производила на общество нравственное впечатление. Если она достигает этой цели и вовсе без поэзии и творчества, — она для меня тем не менее интересна, и я ее не читаю, а пожираю».
Но до широкой полемики об эстетических принципах «чистого искусства» было еще далеко. Она развернулась в период острой общественной борьбы конца 50-х — начала 60-х годов и в этом аспекте достаточно хорошо изучена. Из статей сторонников «чистого искусства» наиболее известны: «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» А. Дружинина, направленная против «Очерков гоголевского периода русской литературы» Чернышевского («Библиотека для чтения», 1856, т. 140), «Стихотворения А. Фета» В. Боткина («Современник», 1857, № 1), которую Л. Толстой назвал «поэтическим катехизисом поэзии» (письмо Боткину от 20 января 1857 года), а также статья самого Фета «Стихотворения Ф. Тютчева». В ряду этих программных выступлений статья Фета выделяется тем, что это — слово поэта, в котором эстетическая теория формулируется как результат своего художественного опыта и как обретенный в собственных художественных исканиях «символ веры».
Можно оспорить суждение Фета, можно вспомнить, что и сам он в дальнейшем, особенно после увлечения Шопенгауэром, не избегал открытых философских высказываний в поэзии, но важно понять главную эстетическую устремленность Фета: создание образа красоты есть цель искусства, и она лучше всего достигается, когда поэтическая мысль, в отличие от философской, не выражается непосредственно, а светит в «бесконечной глубине» произведения.
Эстетическая концепция Фета, и, как бы ни избегал он сам подобных определений, это была именно концепция — отчетливо формулируемая система взглядов, вызревала постепенно. Так, в путевых очерках «Из-за границы» (1856—1857) Фет говорит о тех потрясающих впечатлениях, которые пережил он в Дрезденской галерее перед «Сикстинской Мадонной» Рафаэля и в Лувре перед статуей Венеры Милосской. Главная мысль Фета — о непостижимости этих вершинных явлений искусства для рационалистического познания, о совсем иной природе поэтической идеи. «Когда я смотрел на эти небесные воздушные черты, — пишет Фет о Мадонне, — мне ни на мгновение не приходила мысль о живописи или искусстве; с сердечным трепетом, с невозмутимым блаженством я веровал, что Бог сподобил меня быть соучастником видения Рафаэля. Я лицом к лицу видел тайну, которой не постигал, не постигаю и, к величайшему счастью, никогда не постигну». И далее — о Венере: «Что касается до мысли художника, — ее тут нет. Художник не существует, он весь перешел в богиню Ни на чем глаз не отыщет тени преднамеренности; все, что вам невольно поет мрамор, говорит богиня, а не художник. Только такое искусство чисто и свято, все остальное — его профанация». И наконец — как обобщение: «Когда в минуту восторга перед художником возникает образ, отрадно улыбающийся, образ, нежно согревающий грудь, наполняющий душу сладостным трепетом, пусть он сосредоточит силы только на то, чтобы передать его во всей полноте и чистоте, рано или поздно ему откликнутся. Другой цели у искусства быть не может, по той же причине, по которой в одном организме не может быть двух жизней, в одной идее — двух идей»12 (курсив мой. — Л. Р.).
В 1861 году в спор между демократической критикой и сторонниками «чистого искусства» включился Достоевский. Его статья «Г. — бов и вопрос об искусстве» («Время», 1861, № 1) рассматривала проблему с замечательной ясностью и полнотой. Прежде всего Достоевский объявляет, что не придерживается ни одного из существующих направлений, поскольку вопрос «ложно поставлен». Утверждая, что искусство требует свободы творчества и вдохновения, и тем выражая сочувствие сторонникам «чистого искусства», Достоевский показывает, что они противоречат своим же принципам, не признавая за обличительной литературой права на такую же свободу. Идеал «высшей красоты», эстетический восторг перед красотой Достоевский глубоко разделяет, и как эталон «чистого искусства» в его рассуждениях представлен именно Фет (в памяти Достоевского не только стихотворения Фета, но и его статья о Тютчеве, о чем свидетельствует текст). И хотя потребность красоты в искусстве вечна, а следовательно, всегда современна, возможны такие трагические моменты в жизни общества, когда «чистое искусство» окажется неуместным и даже оскорбительным (фантастическое предположение о том, как на другой день после Лиссабонского землетрясения в газете «Лиссабонский Меркурий» появляется стихотворение «Шопот, робкое дыханье…» и о несчастной участи замечательного поэта, которому впоследствии потомство все же воздвигнет памятник).
Для звуков сладких и молитв, —
А. Григорьев пишет об односторонности каждой из борющихся партий: демократической критики («теоретиков») и «обиженной» критики (защитников «чистого искусства»), «упорно верующей в вечность законов души человеческой». «Всякий принцип, как бы глубок он ни был, — утверждает А. Григорьев, — если он не захватывает и не узаконивает всех ярких, могущественно действующих силою своею или красотою явлений жизни, односторонен, следовательно, ложен Найдется ли когда-нибудь всесторонний принцип, — я не знаю и, уж конечно, не мечтаю сам его найти»19 (курсив мой. — Л. Р.).
«Одностороннему» принципу «чистого искусства» всю жизнь был верен Фет и довел его до такой духовной полноты и поэтического совершенства, до таких художественных открытий, что, казалось бы, правота взглядов Достоевского и А. Григорьева могла стать очевидной. Однако общественная борьба имеет свои законы, и дискуссия вокруг позиции Фета разгоралась.
Внимание критиков всегда привлекало то обстоятельство, что мир Фета отчетливо разделен на сферу практической жизни и сферу красоты. И если первая подчинена суровой необходимости, вторая предполагает истинную свободу, вне которой немыслимо творчество. Это раздвоение было замечено давно, но объяснялось по-разному.
Современники Фета из демократического лагеря, несмотря на разногласия между собой, находили здесь причины исключительно социальные. Так, Салтыков-Щедрин один из разделов хроники «Наша общественная жизнь» («Современник», 1863, № 1—2) озаглавил: «Г-н Фет как публицист». Здесь он пишет:
«Помните ли вы г. Фета, читатель? того самого г. Фета, который некогда написал следующие прелестные стихи:
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайной,
Перстам послушную волос златую21 прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать.
(Далее стихотворение Фета цитируется до конца. — Л. Р.)
Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь!
Опять и опять я люблю тебя,
Я совсем не шутя говорю, что эти стихи прелестны: по моему мнению, других подобных стихов современная русская литература не имеет. Ни в ком решительно не найдет читатель такого олимпического безмятежия, такого лирического прекраснодушия. Видно, что душа поэта, несмотря на кажущуюся мятежность чувств, ее волнующих, все-таки безмятежна; видно, что поэта волнуют только подробности, вроде «коварного лепета», но жизнь, в общем ее строе, кажется ему созданною для наслаждения и что он действительно наслаждается ею. Но увы! С тех пор как г. Фет писал эти стихи, мир странным образом изменился! С тех пор упразднилось крепостное право, обнародованы новые начала судопроизводства и судоустройства, светлые струи безмятежия и праздности возмущены, появился нигилизм и нахлынули мальчишки. Правды на земле не стало; люди, когда-то наслаждавшиеся безмятежием, попрятались в ущелия и расседины земные, остался один «коварный лепет», да и то совсем не такого свойства, чтобы его
Однако все примеры, приведенные Брюсовым, относятся ко времени 1860-х годов и позднее: самый ранний из них — «И как-то странно порой прозреваю» (из стихотворения «Измучен жизнью, коварством надежды») — 1864 год. Предыдущее творчество Фета еще не было связано с немецкой классической философией, но эстетические принципы поэта сложились к этому времени вполне определенно.
Именно они, утверждающие служение красоте как высшую цель свободного искусства, давали возможность Фету отъединить поэтическое творчество от практической деятельности. И так было всегда, от начала и до конца пути. Идейная и художественная эволюция Фета, обогащение его лирики философской проблематикой, новые открытия в области поэтического языка происходили в пределах одной эстетической системы. Более того, Фет глубоко ощущал не только нераздельность своего художественного мира на всем протяжении пути, но и целостность прожитой им духовной жизни, от юности до старости.
Всё, всё мое, что есть и прежде было,
В мечтах и снах нет времени оков;
Блаженных снов душа не поделила:
Нет старческих и юношеских снов.
В уже упомянутом письме к К. Романову от 4 ноября 1891 года Фет признавался: «Я с первых лет ясного самосознания нисколько не менялся, и позднейшие размышления и чтения только укрепили меня в первоначальных чувствах, перешедших из бессознательности к сознанию».
Среди позднейших «размышлений и чтений», как известно, значительное место принадлежало Шопенгауэру. Философ привлек Фета представлением о целостной и всегда равной себе картине мира, о свободном художественном созерцании, чуждом практическим интересам. В 1878 году Фет начал переводить главный труд Шопенгауэра «Мир как воля и представление».
Действительно, поэтический мир Фета, несмотря на глубину страданий, горечь утрат, в целом оптимистичен, нередко даже приподнято, вдохновенно оптимистичен. Но это — результат не внутреннего отстранения от шопенгауэровского пессимизма, а его психологического, философского преодоления. Так, стихотворение «Измучен жизнью, коварством надежды,/Когда им в битве душой уступаю. » ( ) открывается эпиграфом из Шопенгауэра, а заканчивается совсем другим настроением:
И этих грез в мировом дуновеньи,
Как дым, несусь я и таю невольно,
И в этом прозреньи, и в этом забвеньи
Легко мне жить и дышать мне не больно.
Стихотворений безнадежно горьких, которые встречают ся у всех больших поэтов, у Фета очень немного. Одно из них — «Напрасно!» ( ), написанное еще до знакомства с Шопенгауэром, завершается так:
Бессилье изведано слов к выраженью желаний.
Русские поэты школы «чистого искусства» в XIX века, эстетические принципы (на примере творчества А. Фета, Ф.Тютчева, А. Толстого).
Просмотр содержимого документа
«Русские поэты школы «чистого искусства» в XIX века, эстетические принципы (на примере творчества А. Фета, Ф.Тютчева, А. Толстого).»
Русские поэты школы «чистого искусства» в XIX века, эстетические принципы (на примере творчества А. Фета, Ф.Тютчева, А. Толстого).
К середине XIX века в русской поэзии отчетливо обозначаются и, поляризуясь, развиваются два направления: демократическое и так называемое «чистое искусство». «Чистое искусство, или «искусство для искусства» – это условное название ряда эстетических представлений и концепций, общий внешний признак которых – утверждение самоценности художественного творчества, независимости искусства от политики, общественных требований, воспитательных задач.
К так называемой школе «чистого искусства» современники причисляли А.А. Фета, А.Н. Майкова, А.К. Толстого, Н.Ф. Щербину, Л.А. Мея, Я.П. Полонского, А.Н. Апухтина, А.А. Голенищева-Кутузова, К.К. Случевского, К.М. Фофанова и др.
В мировоззрении и эстетических принципах представителей «чистой» поэзии есть много общего – того, что их сближает и составляет сущность направления. Это – большая или меньшая степень недоверия к демократическому лагерю, общее понимание сущности и задач искусства, строгое разграничение «низкого» и «поэтического» в действительности, ориентация на сравнительно узкий круг читателей, противопоставление реальной действительности свободному миру поэтической мечты, сосредоточенность на изображении внутреннего мира человека, погруженность в глубины духа, напряженный интерес к страстям, тайнам души человеческой, тяга к интуитивному и бессознательному, повышенное внимание к единичному, неповторимому в человеке.
«Чистым» лирикам свойственна умиротворенность и идилличность. Можно сказать, что одна из констант их целостного мировидения – идиллический хронотоп, который они по-разному осмысливали в процессе творчества. Идиллический топос явился смысло- и структурообразующей доминантой художественной картины мира поэтов.
«Чистое искусство» – это искусство «целесообразное без цели», одухотворенное возвышенным идеалом, обращенное по преимуществу к проблемам бытия, к постижению сокровенной сути мира, искусство, свободное от каких-либо внеположных ему целей.
А. А. Фет. Основной поэт и идеолог «Чистого искусства». О полном несоответствии Фета «духу времени» говорил Писарев, утверждая, что «замечательный поэт откликается на интересы века не по долгу гражданства, а по невольному влечению, по естественной отзывчивости». Фет не только не считался с «духом времени» и пел на свой лад, но он решительно и крайне демонстративно противопоставлял себя демократическому течению русской литературы XIX века.
Музыка, любовь, природа слиты в поэтическом мире Фета и неотделимы друг от друга. Одним из ярких примеров этого является стихотворение «На заре ты ее не буди. ». Оно лишено сюжета, но есть героиня. Фет не раскрывает ее внутреннего мира, не описывает ее полностью, а как бы фотографирует отдельные моменты, рисует картину. В этом заключается импрессионизм поэзии Фета. Импрессионизм — передача впечатления, основанная на своих субъективных, изменчивых ощущениях и переживаниях. Фет был способен запоминать переживания, мгновенные состояния души, окружающей природы. Его поэзия иррациональна, чувственна. Образы его стихотворений неопределенны, расплывчаты, и часто Фет передает не их изображение, а свое собственное ощущение, свои впечатления. Прозвучало над ясной рекою//Прозвенело в померкшем лугу,//Прокатилось над рощей немою,//Засветилось на том берегу. В этом стихотворении поэт подчеркивает, что природа для него — это отражение чувств человека, очертания, вспышки, нерассудочность. Изображение уступает ощущениям.
Фет не просто описывает, а создает нужную для содержания форму, необычную, новую, он экспериментирует. Сад весь в цвету,//Вечер в огне,//Так освежительно радостно мне!//Вот и стою,//Вот и иду.//Словно таинственной речи я жду. В этом стихотворении Фет использует чередование коротких и длинных строк, а также стихотворение наполнено синтаксическими параллелизмами, повторами, характерными для его поэзии.
Как определенный жанр в поэзии можно выделить пейзажную лирику Фета. Нужно отметить, что полного описания пейзажа в стихотворениях нет — пейзаж как бы раздроблен. Например: «Шепот, робкое дыханье…». Это стихотворение написано одними назывными предложениями, перед нами создается полная картина свидания. Природа является отражением чувств человека, его психического настроения.
Поэзия и действительность для Фета оказываются двумя разными, диаметрально противоположными мирами: мир Фета-человека, его мировоззрения, его житейской практики, общественного поведения и мир фетовской лирики, по отношению к которому первый мир является антимиром.
Творчество Ф. И. Тютчева — одна из вершин русской классической поэзии. Любовь и природа — вот два основных мотива “чистого” искусства Тютчева, а одной из ярких примет его творчества является преобладание пейзажей.
Особенно привлекают поэта переходные, промежуточные моменты природы: он изображает осенний день, с грустью напоминающий об ушедшем лете: Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора — Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера. Или же осенний вечер, как первый предвестник холодной зимы: Есть в светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть.
Характерные начала его стихотворений: “Как хорошо ты, о море ночное. ”, “Люблю грозу в начале мая. ” или “Как весел грохот летних бурь. ” — красноречиво говорят о том восторге перед величием и красотой, многообразием и бесконечностью природного царства, которым насквозь проникнуто творчество Ф. И. Тютчева. Природа в его стихах разнообразна, насыщена звуками, красками, запахами. Тени сизые сместились, Цвет поблекнул, звук, уснул — Жизнь, движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул.
Творческая судьба поэта необычна: это судьба последнего русского романтика, творившего в эпоху повсеместного торжества реализма и все-таки сохранившего верность заветам романтического искусства. Так же, как и Фета, его относят к поэтам “чистого” искусства, искусства, чуждого агрессии, грубости.
Его стихи наполнены чувственностью, нежностью, любовью, любовью к родной русской природе, любовью к женщине. Женские образы в стихотворениях Тютчева полны какой-то нереальности, женственности, любви, они напрямую отождествляются с природой. Как, например, стихотворение, посвященное его последней любви — Елене Денисьевой: Сияет солнце, воды блещут, На всем улыбка, жизнь на всем, Деревья радостно трепещут, Купаясь в небе голубом. Поют деревья, блещут воды, Любовью воздух растворен, И мир, цветущий мир природы, Избытком жизни упоен. Эти строки перекликаются со многими стихами о природе, где сказано: В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык.
Ф. И. Тютчев — поэт поистине “чистого”, светлого искусства. Его поэтическое слово воплотило в себе неисчерпаемое богатство художественного смысла, оно полно глубокого философствования, размышлений о сущности бытия. На протяжении всего творческого пути поэт не утратил свойственного ему мирового, космического, вселенского духа.
Особенности поэзии «чистого искусства»: Поэзия намеков, догадок, умолчаний. Стихи не имеют сюжета: лирические миниатюры передают не мысли и чувства, а «летучее» настроение поэта. Искусство не должно быть связано с жизнью. Поэт не должен вмешиваться в дела бедного мира. Это поэзия для избранных.
Основные темы поэзии «чистого искусства»
Природа в стихотворениях поэта:
русское лето сверкающим жгучим воздухом, синим, подернутым дымкой небом, золотыми переливами зреющей ржи под ветром, лиловым дымом заката, ароматом скошенных цветов над меркнущей степью
русская осень пестрыми лесными косогорами, птицами, потянувшими вдаль или порхающими в безлистных кустах, стадами на вытоптанных жнивьях
русская зима бегом далеких саней на блестящем снегу, игрой зари на занесенной снегом березе, узорами мороза на двойном оконном стекле
Явления природы у А. А. Фета описываются детальнее, предстают более конкретными, чем у его предшественников. В стихах Фет описывает не только традиционных птиц, получивших привычную символическую окраску, как орел, соловей, лебедь, жаворонок, но и таких, как лунь, сыч, черныш, кулик, чибис, стриж и др, и каждая птица показана в ее своеобразии.
Природа лишь объект художественного восторга, эстетического наслаждения, отрешенного от мысли о связи природы с человеческими нуждами и человеческим трудом.
Особенности пейзажной лирики стремление к фиксации изменений в природе; наблюдения об изменениях в природе постоянно группируются и воспринимаются как фенологические приметы; изображение более частных, более коротких и более конкретных отрезков сезонов; точность и четкость делает пейзажи Фета строго локальными: как правило, это пейзажи центральных областей России. Фет любит описывать точно определенное время суток, приметы той или иной погоды, начало того или иного явления в природе.
Что сближает поэзию Фета с импрессионизмом? преклонение перед чистой красотой; нарочитая красивость, даже банальность; постоянное употребление таких эпитетов, как «волшебный», «нежный», «сладостный», «чудный», «ласкательный»; стремление передать предмет в отрывочных, мгновенно фиксирующих каждое ощущение штрихах; поэта интересует не столько предмет, сколько впечатление, произведенное предметом
Фет говорит: «Для художника впечатление, вызвавшее произведение, дороже самой вещи, вызвавшей это впечатление».
Что такое природа в стихотворениях Фета? сумрачные осенние дни; первый весенний цветок
томительный среднерусский полдень; короткая северная ночь; плач комара; хриплый призыв коростеля.
«Поэт тот, кто в предмете видит то, что без его помощи никто не увидит».
«Целый мир от красоты».
«Нельзя перед вечной красотой не петь, не славить, не молиться»
Любовная лирика Что такое любовь? «самоубийство» «блаженство и безнадежность» «поединок роковой» «буйная слепота страстей» это стихия
Стихи, вошедшие в «Денисьевский цикл»