что значит любить себя в православии
Что значит любить себя?
Современный мир исказил многие понятия, и самое, пожалуй, основное из них – любовь. А что значит любить себя? Где истинный ответ на заданный вопрос? Об этом размышляет владыка Даниил.
Апостол Павел писал: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16). С момента грехопадения в душу пришел «ветхий» человек и заслонил собой образ Божий. Наша задача – «ветхого» человека умалить, чтобы внутренний обновился. Но этого не бывает без труда. Любовь к себе должна быть праведная, то есть правильная. Сделаем такое сравнение. Врачи заботятся о здравии человеческого тела. Они часто входят в противоречие со своими пациентами. Многие ведь твердят, что к докторам ходить не надо, они только мешают жить так, как хочется: если нельзя пить, курить, объедаться, зачем такая жизнь? Врачи же ратуют за здоровый, правильный образ жизни. Они понимают, что человека, получающего удовольствие, угождающего своему чреву, поедающего чипсы, «сникерсы» и запивающего их колой, ждут печальные последствия. Так же священнослужители, являясь врачами человеческих душ, говорят духовным чадам: то, что тебе сейчас приятно, на самом деле не полезно, это погубит.
В уголовном кодексе есть статья за убийство человеческого тела, но, к сожалению, у нас нет наказания за убийство человеческой души. Убийство души другого человека – страшный поступок. Человек с убитой душой становится изгоем, он не может построить семью, поскольку крайний эгоист и не способен ни с кем ужиться…
Господь сказал Своим ученикам: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мною» (Мф. 16: 24).
Мы должны бороться против всего неправильного. Отвергнуться себя, иными словами, отлучить себя от всего нечистого, греховного, дьявольского. Тогда человек восходит на крест, и страдания, самораспятие становятся «чистилищем», очищением. Праведная любовь – любовь к себе как к образу Божию, к себе такому, каким ты вышел из рук Божиих. То есть нужно полюбить оригинал. В Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры как-то раскрыли старинную икону, а под ней оказался еще более древний и более ценный образ, его реставраторы и оставили. Сейчас есть технология, когда можно снять и сохранить оба изображения, но мы должны сохранить оригинал. В советское время на досках, на которых были написаны иконы, изображали упитанных, дородных трактористок, с оскалом, чтобы не говорили, что в СССР плохо живется. И вот такая безвкусица была намалевана на месте иконы. Мы понимаем, что это наносное, убираем его и возвращаемся к оригиналу. Человек вышел из рук Божиих замечательным, совершенным, но грех испортил его.
Мы должны любить всех, это высшая точка. Но сколько человек дошло до нее? Слышал такое: вот, сосед мой в храм ходит, а меня не любит. Но в храм как раз за тем и ходят, чтобы научиться этой любви. А учеба происходит не за три дня, и не за три месяца, и не за три года. В любви много ступеней, чтобы достигнуть самой высокой, нужно много лет. Мы знаем заданное направление и в этом направлении движемся. Господь, как читаем в Евангелии от Луки, сказал: «Аще кто грядет по Мне и не возненавидит душу свою, не может быть Мой ученик» (Лк. 14:26). Возненавидит не душу, которую Он создал, а тот образ, который привнесен грехом человека страстного, эгоистичного, гадкого. Мы должны его вытеснить и вырастить человека, способного на жертву, на добрые дела, слова. А начинается это с чего? Конечно, хочется сразу на сотый этаж перескочить. Но у нас лифта нет, есть лестница, по который идем своими ножками. Взойти на последний этаж можно только постепенно, и начинается это с доброй мысли. Именно с этого начинается наше спасение: заставлять себя по-другому думать. Мы должны жалеть другого человека. Если родители постоянно ссорятся, скандалят, какой ребенок у них вырастет? Есть поговорки на этот счет: «от лисы лисенок, от свиньи поросенок», «яблочко от яблоньки» и так далее. И вот вырос такой убогенький, и ему тяжелее, чем другим, быть добрым, тяжелее нести свой крест. Значит, нужно пожалеть человека, сказать: «Господи, помоги ему, а я не замечу, что он нагрубил, отвечу ему по-хорошему».
Человек должен не только за внешностью смотреть, но и следить за своими мыслями, сердечными пожеланиями, словами. А что у меня на сердце? Неприязнь, раздражительность, злоба, зависть. Что с этим делать, есть ли лекарство в аптеке? Нет, и к самому лучшему профессору придешь, не выпишет рецепт. Но, оказывается, лекарство есть. Оно в церкви, почему люди туда и приходят. Это не просто аптека, а целый стационар, где лечат. Ведь сердце только своими силами изменить невозможно. Часто сделаешь что дурное, совесть гложет, и что делать? Обратиться к Богу. Когда? Тут же. Нет возможности идти в храм прямо сейчас, незамедлительно обращайся к Богу: «Занесло меня, неправильно сделал, Господи, прости и помоги». Сердце свое нужно омывать, очищать, изменять и таким образом одухотворять.
Себя возлюбить означает жить правильной жизнью. Человек – социальное существо, он в связке, он не одиночка, у него есть родственники, друзья, значит, он должен помочь еще и им. Мы отвечаем за этих людей. Каждый христианин – воин, который воюет против духов злобы поднебесных, поэтому должен себя правильно любить, правильно жалеть и правильно относиться к ближним.
Материал из журнала «Вестник Архангельской митрополии» №4/2016
Христианская любовь к… себе
На алтарь нежной и трогательной влюбленности в самого себя эгоист легко отправляет и детей, и родителей, и всех, кто имел несчастье ему довериться. Никакие сомнения и тревоги не омрачают высокое эгоистическое чело. Зачем? Ведь они могут доставить боль, а разве для этого он родился? Все в самом себе радует эгоиста несказанно. У его ног лежит целый мир. Весь этот мир создан лишь для того, чтобы эгоисту было хорошо. Бог, люди, добро и зло, — лишь разменная валюта, на которую эгоист покупает главное — собственное счастье. Спорить с эгоистами трудно, почти невозможно. Что может предложить мне христианство, кроме мрачного самоуничижения, беспросветного презрения к самому себе и медленному погружению на темное дно покаяния? — риторически вопрошает продвинутый эгоист. И зачем мне это надо? — тут же отвечает он сам себе. Зачем мне погружаться на дно покаяния, если я хочу реализовать себя полностью, во всех своих проявлениях, каковы бы они ни были? А уж если мои проявления вам не нравятся, это, извините, ваши проблемы!
И вот тут эгоист серьезно ошибается.
Дело в том, что предложение христианства не только не сводится к самоуничтожению, но прямо ему противоречит. Утверждая вертикальное измерение ценности человеческой жизни и четко различая добро и зло, христианство предлагает полюбить себя, но — лишь в хорошем, а никак не в плохом. Главная проблема эгоиста в том, что, будучи целиком сконцентрированным на себе, он не различает в себе добра и зла. Ему совершенно все равно, за счет чего или кого он достигнет успеха. Успех, возросший на скандале, на любой мерзости, он все равно считает успехом и остается очень доволен. Его мало волнует даже то, что он постепенно теряет самого себя, распадается как личность. Выбрав в качестве точки отсчета собственное удовольствие, эгоист перестает видеть, что на самом деле он тяжело и страшно болен.
Но, вопреки ложному мнению, христианство вовсе не призывает нас похоронить себя в вечном раскаянии. Напротив, христианство требует от нас полюбить самих себя, но только не во всем, а в лучшем. Христианская любовь к себе строится на том же надежном и крепком фундаменте, что и наша любовь к самым дорогим и близким людям. Зная недостатки любимых, мы выделяем, культивируем и мысленно целуем их достоинства, их внутреннюю красоту.
Представим себе обычную и знакомую каждому ситуацию. Мы долго прожили с любимым человеком, мы видим, как медленно и неуклонно он теряет красоту молодости, стареет, слабеет физически. А между тем для нас этот человек по-прежнему дорог. Глядя на состарившихся родителей, мы видим их молодыми, такими, какими мы запомнили их в детстве и полюбили. Они не становятся для нас стариками, напротив, расцветают в лучах нашей любви, обнаруживая всё больше достоинств. С изменением их облика мы все отчетливее видим в них юношеские черты вечного совершенства. Еще бы — ведь это самые важные для нас люди! Не только родители, но и мужья, жены, дети — все они требуют от нас этого взгляда любви, различающего и выделяющего лучшее. Именно за это лучшее в них мы и держимся, прощая ошибки и срывы, пусть даже они и доставляют нам множество проблем.
Но если мы можем так любить других, то почему бы не обернуть этот взгляд любви к самим себе? Именно это и предлагает сделать христианство — увидеть и полюбить себя в хорошем, отказавшись от дурного и поборов его. Вот так, цепляясь за лучшее в себе, мы только и сможем идти ко Христу.
Христианство призывает нас посмотреть на самое главное — на Христа и на образ Бога в других людях и в себе самом. Нужно постараться полюбить в себе именно то, что стремится к Нему, что способно помочь нам соответствовать этому поразительному, по-настоящему подлинному образу.
Именно для того, чтобы стать настоящим, ты говоришь себе сам: я не люблю в себе вот такие и такие черты. В Церкви это называется покаянием, то есть работой по избавлению себя от уродства, которое ты в себе открываешь и которое мешает тебе обрести подлинное лицо. Смысл христианской любви к себе — в желании обрести лицо, с которым человек сможет войти в вечность. Речь идет о том совершенном облике, включающим все — и тело, и душу, и дух. Облике, который, как верят христиане, способен воскреснуть для блаженной вечности с Богом. А потому христианство — религия любви — предлагает человеку единое отношение не только к Богу и ближним, но и к себе самому. Эта любовь, устремленная в будущее, любовь к тому, какими мы можем и должны стать в глазах Бога, любовь, которая предполагает не блаженную «тупую» расслабленность, а напряженное и радостное творчество в течение всей жизни.
Любовь к себе: где ошибка?
Полюбить себя. Этот призыв сегодня буквально растворен в воздухе. Гламурные журналы посвящают этой теме обширные статьи, рекламные ролики предлагают нам «побаловать себя новым удовольствием», потому что «мы этого достойны». Противоречат ли эти установки христианству? Может ли христианин любить себя, и если может, то в чем смысл этой любви? Ведь само слово «любовь» можно понимать по-разному. О том, с какими подменами любви может встретиться человек на своем жизненном пути, рассказывает старший преподаватель Высшей школы психологии (Москва) Андрей ФОМИН.
Что только не называют любовью!
— Заповедь говорит: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк. 10: 27). Из последних слов как будто следует, что человек призван полюбить и себя. В то же время Христос призывает нас «отвергнуться себя» (Мф. 16: 24). Какой же любви к себе ждет от нас Господь?
— Давая нам заповедь любви, Господь имел в виду совсем не любовь к своим пристрастиям. Дело в том, что «я» и «мои интересы» — это совсем не одно и то же. Мы вообще не являемся суммой наших интересов, желаний, установок. Если мы будем ставить свои интересы превыше всего, мы будем любить не себя, а свои интересы. А для того чтобы полюбить себя, надо вначале найти себя, надо понять, что за внешним фасадом социальных ролей в нас скрывается нечто живое и ценное, что мы так хорошо ощущали в детстве и что, к сожалению, с годами чувствуется все слабее. Это то, о чем в Евангелии говорится как о внутреннем человеке, человеке сокровенного сердца, а в книге Бытия это называется душой живою; это то, без чего жизнь человека теряет всякий смысл, несмотря на все ее внешнее благополучие. А вот отделить правильную любовь к себе от прочих, весьма порочных качеств, маскирующихся под любовь, — это действительно очень сложная задача.
— Что же может скрываться под маской любви?
— Например, себялюбие, когда человек придает очень большое значение своим потребностям и требует, чтобы его желания выполнялись в первую очередь. Не важно, какие это желания, важно, что человек любой ценой стремится к комфорту. Такой человек подвержен низшим страстям, таким как чревоугодие, сребролюбие, блуд, гнев. Давайте возьмем самый банальный пример. Алкоголик — зачем он пьет? Любит он себя или нет? С одной стороны, ради удовлетворения своего желания он готов пойти на любые жертвы. Он говорит: я имею право отдыхать, как я хочу, а все остальное меня не волнует. Если вы скажете, что он вредит самому себе, разрушает свое здоровье, он найдет массу самых убедительных возражений. Он скажет, что работа убивает его в сто раз больше, что алкоголь для него — единственная возможность снять стресс, что он имеет право после тяжелого дня хоть немножко позаботиться о себе, иначе его просто хватит инфаркт. Наверное, он считает, что он любит себя — он же стремится вот сейчас сделать себе благо. Но дело в том, что ведь речь о самом себе здесь не идет. Человек говорит о состоянии тела, о нетерпимом состоянии своей души, которое надо каким-то образом заглушить. Но он не задается вопросом, кто он таков по сути, не пытается разобраться, почему он пьет, что, собственно, у него болит. Просто он ощущает свою жизнь как умирание, а когда выпьет — наоборот, испытывает прилив сил, вдохновение приходит.
А что такое сумасшествие? Это такая степень гордыни, когда человек замыкается на себе и все, что происходит вокруг, ему безразлично. Среди таких пациентов, кстати, много людей, которые жили только для себя, а иногда еще и родители жили только для них — любили, ублажали, боготворили. Очень часто та же самая шизофрения возникает из-за того, что человек сконцентрирован на идее собственной гениальности, на собственных талантах. Вот что может получиться результате культивирования собственной личности.
— Есть еще такое понятие, как самолюбие. Как будто то же слово, означающее любовь к себе.
— Самолюбивый человек свою идею о самом себе, тот идеальный образ, который он сам себе нарисовал, путает с собой настоящим. Например, он мечтает стать художником и убежден в том, что действительно наделен неординарными способностями. Такой человек возненавидит всякого, кто скажет, что он бездарность. В святоотеческой литературе самолюбие называется либо гордостью, либо тщеславием. В чем разница? Тщеславный человек хочет, чтобы окружающие воспринимали его как великого художника, ему нужна слава. Гордый готов умереть в безвестности. То, что его не признали при жизни, будет лишь подтверждением его гениальности — дескать, не доросли еще. Вот такие, казалось бы, разные чувства, а по сути ведь — одно и то же. А если гордость, тщеславие не удовлетворяются, то итог один — уныние.
На самом деле и себялюбие, и самолюбие — это ситуации, когда человек находится в конфликте как с Богом, так и с людьми, и в первую очередь — с самим собой. Как живет себялюбивый человек? Практически как животное. Он работает, ест, продолжает род, чтобы его дети тоже работали, ели, продолжали род. Круг замкнулся, и из него нет выхода. Но животное не имеет разума и делает все это с удовольствием, для него такая жизнь естественна. А для человека — нет. Он неизбежно страдает, чувствует какую-то дисгармонию, завидует. Он ощущает, что есть в жизни что-то еще, но что — этого он понять не может. А для самолюбивого человека важно утвердить свою личность. Ему надо, чтобы дом был хороший, дети благополучные, жена красавица и так далее. Чтобы ощущать смысл своей жизни, ему необходимо соответствовать некоему идеалу, некоему образу самого себя. Здесь речь идет об удовлетворении ожиданий, но не о любви.
— А эгоизм, эгоцентризм — это что?
— Эгоизм — это когда человек ставит свои интересы выше других, иногда люди в таком состоянии буквально готовы идти по трупам для достижения своих целей. Эгоцентризм же — такая картина мира, в центре которой человек помещает самого себя. Это детский тип мировосприятия. Для маленького ребенка в центре мира стоит он сам, все остальное — способы удовлетворения его потребностей. И это для малыша нормально. Но если в детстве к человеку действительно приковано внимание взрослых, то со временем он сам должен стать одним из взрослых, должен найти свое место среди них. И это не случится, если человек не преодолеет своего детского эгоцентрического состояния. Детский эгоцентризм, в отличие от взрослого, чистый и непосредственный. У ребенка нет рефлексии, он себя не анализирует и не оценивает. Он живет в любви, но не понимает, что в ней живет. Она для него как воздух. Это райское состояние, как у Адама в раю.
То, что болит
— Вопроса о любви к себе перед человеком в раю не стояло?
— Конечно нет. Перед Адамом стояла другая задача — сохранить тот порядок вещей, который и обеспечивал его райское состояние. То есть он просто не должен был претендовать на место Того, Кто о нем заботился. Как только Адам пожелал быть таким, как Бог, он этим самым заявил: «Дальше я буду заботиться о себе сам. Я буду строить свою жизнь в соответствии со своим пониманием того, что есть добро и зло». В раю он просто был душой живою, просто Адам. Ева была просто жена. Они были полностью самодостаточны. Они имели и любовь друг к другу, и любовь к Богу, и мир Его для них был живым, открытым. А вот дальше произошел этот страшный переход, когда из состояния открытости, из состояния живой души человек превратился в душу мертвую. Сказано было: «Как только вы вкусите от этого плода, вы тут же смертию умрете». Но Адам же после этого не умер, он прожил еще сотни лет. Ошибка? Ничего подобного. Просто из части целого, в котором сам он был целым, человек превратился в некий элемент, в источник собственных правил, отличающихся от тех, что были установлены свыше. Теперь Адам сам решал, что хорошо, что плохо. В этот момент от живой души произошел переход к личности как системе правил, взглядов, установок. Что здесь теряется? Теряется тот замысел Бога о человеке, который и наполняет смысл его жизни.
— Что же такое истинная любовь?
— Это состояние мира, единства с тем, что тебя окружает. Причем такого мира, когда любовь становится главным смыслом жизни и ее главным источником. Это то, что дает нам возможность принимать свою собственную жизнь и жизнь окружающих как выражение высшей воли. Это часть той Любви, о которой Иоанн Богослов сказал: «Бог есть любовь». Тот, кто познал это состояние, никогда его ни с чем не перепутает. Определить же его вряд ли кому-то удастся. Это Царствие Божие внутри нас, образ Божий. Любой человек где-то в глубине души понимает, что у него есть какое-то высшее предназначение, которое не связано ни с его биологическими потребностями, ни с его социальными функциями. Есть что-то другое, для чего он живет. Иногда мы в это состояние входим. Это ощущение мира, покоя в душе, какого-то внутреннего света, иными словами, состояние мира с самим собой. На самом деле половина аскетической литературы написана именно о любви к себе. У святых отцов есть свои термины для ее определения: смирение и добротолюбие. Что такое смирение? Состояние принятия Бога, мира и себя в этом мире. Добротолюбие — это любовь к состоянию внутреннего мира, внутреннего добра и света. Так что пятитомник Добротолюбия — это не что иное, как учебник любви к себе. Внутри нас заложена истина, и наша задача эту истину отыскать. Ради чего? Конечно, ради любви к себе. Чтобы жизнь не пропала впустую. Чтобы в жизни был смысл. Иначе зачем жить? Любовь к себе — это стремление прожить свою жизнь так, как тебе и было предназначено Богом.
— А как понять, что себя не любишь?
— Один батюшка спросил детей на занятии, как, по их мнению, можно определить, что у человека есть душа. И одна девочка ответила: «Но она же болит!» Что такое отсутствие любви? Это состояние одиночества, состояние конфронтации с Богом. Человек ничем не удовлетворен и потому отсутствие любви пытается заменить различными удовольствиями, зависимостями, привязанностями, функциями. То есть он от любви переходит к пристрастию. То, что мы называем любовью, чаще всего означает именно пристрастие — к алкоголю, деньгам, к какому-то человеку. Говорить о любви вообще невозможно, пока человек не знает, что у него, кроме его личности, есть нечто другое, есть душа живая, созданная по образу и подобию Божию.
Обретение через умирание
— Мы все время говорим о любви к себе как о любви к своей душе. Но душа все-таки не противопоставлена телу. Отвергнув плоть, достигнем ли мы внутренней гармонии?
— Естественно, душа неотделима от тела. Плоть — это внешняя оболочка души, о которой надо заботиться. Ведь Христос неслучайно стал плотью. Даже после Воскресения он не был бесплотным, он воскрес в той же самой, но измененной плоти. И речь сейчас не о том, что плоть не нужна. Беда в том, что тело ставят на первое место, а душу воспринимают как некий приспособительный механизм для адаптации тела в мире. И душа в этом случае просто портит жизнь, задавая ненужные вопросы. Плоть не плоха, но она подчинила себе дух, низшее подчинило себе высшее. И часто под вывеской любви к себе человек ведет войну за плоть против духа.
Дело не в том, чтобы отказаться от жизненных благ, от всех социальных ролей и уйти в пустыню. Мы этим в мирное состояние не придем. В состояние любви к себе мы можем прийти не тогда, когда мы откажемся от ролей, а когда мы будем понимать, что это не есть главное.
— Как же обрести состояние мира самим собой?
— Евангелие нам указывает выход, и этот выход парадоксален: «…кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее…» (Мф. 16: 25). Процесс обретения себя неизбежно идет через умирание, через расставание с тем, что было до сих пор. Отдать свою душу ради Христа — значит отказаться от привычных правил, стереотипов ради Христовой правды и Христовой любви. Если же мы предпочтем остаться в плену у собственных мнений и иллюзий, мы душу свою потеряем.
Нам заповеданы любовь к Богу, к ближнему, к самому себе. На самом деле это одна заповедь. Как только человек отделяет себя от мира, он впадает в состояние вражды. И тогда он не любит ни себя, ни ближних, ни Бога. Мир он ненавидит за то, что он не удовлетворяет его требованиям. Себя — за то, что не может приблизиться к тому идеалу, который у него в голове. Ну а Бога — потому что кто, собственно, все это придумал? Кто его сделал несчастным? Это состояние тотальной войны, тотальной ненависти, в котором живет большая часть нашей страны. А вот душа живая, с одной стороны, является частью мира, с другой — частью Бога и объединяет все в одном едином качестве, в качестве любви. Человек, любящий свою душу, не может не любить две ее составляющие: мир, из которого она создана — прах земной, и Создателя, в Котором она имеет свое высшее духовное начало. Любовь к себе подразумевает и любовь к ближнему, и любовь к Богу. Не может быть любви к себе, к своей душе без любви к Богу и ближнему. И не может быть любви к Богу, если человек себя ненавидит.
В качестве практической рекомендации для начала могу посоветовать поломать свои стереотипы, идти не по общепринятому пути, который вроде бы логичен: получить побольше денег, помягче спать, повкуснее есть. Например, мне предлагают две должности: на одной загрузка небольшая, а зарплата высокая, на другой зарплата поменьше, условия потяжелее. Что я выберу? Естественно, человек будет инстинктивно склоняться в сторону большего комфорта. Вот тут — попробовать не пойти за инстинктом. Есть ведь еще такое понятие, как самопотакание — стремление во всем найти самый простой путь. А ведь простой путь не всегда правильный. Я не говорю, что надо всегда выбирать самое сложное. Я просто призываю — выбирая, посмотреть, иду ли я за общим мнением или за расположением собственного сердца. Не блага плохи сами по себе, плохо, когда они становятся кумиром, когда мы становимся рабами этих благ. Человек, по-настоящему любящий себя, будет стараться не попасть в рабство. Рабство означает, что он любовь к себе, к Богу, к ближнему променял на состояние зависимости, дающее ему иллюзию покоя, иллюзию смысла жизни. Он положил основание своей жизни вне себя. Тут грань и лежит. Любовь к себе — это любовь к тому, что находится внутри меня и составляет мою сущность. А моя сущность — это единство как с Богом, так и с миром.
Об эгоизме и христианской любви к самому себе
Пробная лекция по кафедре нравственного богословия
Содержание
Кажется, нет недоумений, более странных, обидных для науки и вредных для общественнаго сознания, как те, которыя возникают из за смешения понятий, по недоразумению. К числу подобных недоразумений в этике относится смешение понятий: эгоизм вообще и христианская любовь к самому себе.
Эгоизм, как принцип современной жизни
1. Говорят, что этика напрасно пытается выставить какие-либо иные мотивы и законы нравственной деятельности, кроме мотивов эгоизма, а следовательно, она лишена права на существование в виде самостоятельнаго начала и должна слиться с социологией.
Правда в настоящее время, кажется, нет слова более гнусного для человеческаго слуха, как эгоизм. Сами эгоисты, настоящие утилитаристы-себялюбцы и те теперь боятся хвастать своим мировоззрением и, когда нужно, накидывают на себя перед обществом тогу альтруизма. А между тем, некоторые проповедают теперь, как самую обыкновенную вещь, что мир и живет и – главное – может жить только одним эгоизмом.
Эгоизм, как верховный этический мотив в философии (Спенсер, Шопенгауэр и даже Кант)
Обвинение христианства в проповеди эгоизма
Обыкновенно привыкли мыслить эгоизм, как полярную противоположность христианству. Самая характеристическая особенность христианства, по которой отличаются христиане от не-христиан – любовь друг к другу. Если эгоизм господствует в плотской жизни мира сего, если он в философии, то его, несомненно, нет в христианстве. – Но оказывается, что обвиняют в эгоизме даже и христианство. И Кант, и Фейербах, и Шопенгауэр, и Толстой обвиняют христианство в том же эгоизме. „Вера, говорит Фейербах, развивает в человеке чувство честолюбия и эгоизма; верующий считает себя отличным от других людей, превознесенным над обыкновенными смертными, владеющим особыми правами; верующие вообще аристократы, а неверующие плебеи“. Обвиняют христианство в эгоизме потому главным образом, что оно предписывает своим последователям любовь к самим себе: Возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе ( Мф. XXII:39 ), заповедует заботу о личном спасении. Христианская жизнь, говорят, есть созидание своего спасения; быть христианином – значит спасаться. А всякая забота о своем собственном благе есть уже эгоизм. И при том, продолжают, христианский эгоизм – необыкновенно последовательный. Он не ограничивается только одною земной жизнью, по ценой здешних страданий покупает блага загробные. Обещание в христианстве будущих вечных наград праведникам и наказаний грешникам, раз оно дастся в Новом Завете, само в себе есть мотив отнюдь не высоконравственный, а прямо эгоистический. Если бы христианская мораль предписывала христианам самоотверженную любовь к ближним и в то же время обещала, что будущее блаженство будет обратно пропорционально этой любви, а мучения – прямо пропорциональны, тогда, говорят, можно бы было признать христианство чуждым всякого эгоизма.
Отсюда возникает недоразумение странное, на первый взгляд очень темное и запутанное, повидимому, даже опасное. Возникает этическая антиномия, которая ставит вопрос о нравственности самой христианской нравственности. С одной стороны всякому хорошо известно, что именем нравственного может быть названо только то, что чуждо каких бы то ни было эгоистических мотивов; где эгоизм – там нет истинно нравственного. А с другой стороны, нет нигде ни в жизни, ни в философии, ни даже в христианстве – чистой не эгоистической морали.
Путь, каким Нравственное Богословие может опровергнут это обвинение
Каким же путем может придти Нравственное Богословие к разрешению этой антиномии? Ему нет нужды возражать против того, что современная жизнь человеческая такова, что при ее наблюдении нельзя в ней заметить биения никакого иного пульса, кроме эгоистического. Эту истину проверит будущий историк наших нравов. Ему далее нет нужды бороться с философией и доказывать, что подлежащая ее наблюдению падшая природа невозрожденного человека может победить эгоизм. Нравственное Богословие может разрешить эту антиномию проще, а именно: через выяснение, во первых того: что такое эгоизм, в чем его сущность?; во вторых: что такое, упоминаемая в христ. богословии, любовь к самому себе, и чем она отличается от эгоизма?; в третьих, оно должно уяснить: какое значение в нравственно-христианской жизни имеет мысль о будущих наградах и наказаниях?
Определение эгоизма
Отличительный признак эгоизма надо искать в нравственной психологии самого эгоизма, как настроения. Эгоист тот, кто держит в мыслях свое личное духовное или материальное благосостояние и услаждается им, кто нежно оберегает его и всячески ищет случая увеличить его; эгоиста мысль о себе не покинет никогда: в нем всегда присущ элемент сухости, элемент борьбы. Этот эгоизм может уживаться с самой широкой деятельностью на пользу других; он может быть очень тонким. Эгоист может совершать самое самоотверженное дело, однако мысль о себе, о своей добродетельности его не покинет и тогда он любуется своим благополучием, мечтает об увеличении его. Он совершит много добрых дел, но придя домой, самодовольно подведет итоги и мысленно похвалит себя точь в точь, как купец, возвращающийся после выгодной торговой операции. Это вот тот фарисей, который говорил: „Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю“ ( Лк. XVIII:11–12 ). Эгоист никогда не забудет себя; любезно обходясь с друзьями и даже милуя врагов, он не перестанет напоминать ласковую кошку, которая в одну секунду превращается в маленького, но яростного тигра, лишь почует ущерб своему благополучию.
Любовь, как противоположность эгоизму
Эгоизму противоположна любовь, т. е. любовь к ближнему. Как противоположность эгоизму любовь к ближнему должна существенно отличаться от него самоотверженностью любящего, самозабвением, выражающимся не столько в делах самоотвержения, сколько в потере всякаго самочувствия своего благополучия, в совершенном невнимании и холодности к собственному наслаждению и счастью или наоборот – страданиям. Высшим наслаждением для него должно быть не ощущение мира и сознания исполненного долга, но мир и чистота своих ближних. Сам он не живет, но живет другими, как говорит Апостол любви: „для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине“. В жизни естественной к такой любви приближаются матери. Христианство требует питать ее ко всем.
Так называемая любовь к самому себе
Как раб Христов, христианин должен полагать некоторую заботу о поддержании своей жизни и своего тела для служения Богу и ближним. Но делать из этой заботы о своей жизни привязанность, любовь к ней – христианство воспрещает. Человек, любящий в этом смысле свою душу, погубит ее. – Не любите мира, ни яже в мире… яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть ( 1Ин. II:15–16 ). – Аще воскреснут со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя. – Горняя мудрствуйте, а не земная. ( Кол. III:1–2 ). Св. Василий Великий в своей известной беседе к юношам прекрасно говорит о том, что на земное благополучие должно смотреть лишь как на средство. „Мы не почитаем и не называем благом того, что доставляет нам совершенство в этой только жизни, но простираем надежды далее, и все делаем для приуготовления себе другой жизни. Поэтому, что к оной споспешествует нам, о том говорим, что должно любить сие и домогаемся сего всеми силами, а что не переходит в оную, то презирать, как ничего нестоющее“ (Том IV, стр. 345. Изд. 1846 г.). Св. Иоанн Златоуст, изъясняя заповедь Спасителя – возненавидеть душу свою и погубить ее для этой жизни, ясно дает видеть, что это возненавидение ее для этой жизни означает не ненависть к ней, а истинную и совершеннейшую любовь к ней. „Почему ты не хочешь возненавидеть души своей, спрашивает он? Потому ли, что любишь ее? Поэтому самому и возненавидь; и тогда всего более принесешь ей пользы, и докажешь, что ты любишь ее“ (Бес. на Мф. 35 ; т. 2, стр. 118). Не менее содержательны суждения Блаж. Августина в „Христианской Науке“ о том „что мы должны любить и чем наслаждаться“.
Итак, христианская любовь к самому себе в Слове Божием и святоотеческих писаниях есть собственно не любовь, а забота о себе, как об одном из средств любви к Богу и ближним. Это явствует из того, что мы должны любить ближних самоотверженно. Самоотверженная любовь к ближнему – это собственно тавтология, так как любить другаго можно не иначе, как с самоотвержением; в противном случае будет не любовь, а себялюбие. Потому-то Евангелие особенно и настаивает на самоотверженности любви, чтоб показать самую ее сущность. Аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет ( Мф. XVI:24 ), так что, иже не приимет креста своего и в след Мене грядет, несть Мене достоин ( Мф. X:38 ). В этом смысле Господь Иисус Христос говорил, что Он пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ея, и невестку с свекровью ея ( Мф. X:35 ). Всем, самым, по-видимому, невинным в мире, христианин должен жертвовать своей любви к ближнему по Богу. Чтоб не уяснять себе всех подробностей этого христианского самоотвержения, достаточно только вспомнить, что последняя степень его, его венец – в положении своего живота за ближнего. Больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя ( Ин. XV:13 ). Потому то Спаситель и говорил: потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее ( Мф. X:39 ).
Сущность спасения – в любви
Но ведь плодом святости будет наслаждение? Разумеется, от истинно-христианской любви могут получаться и небесные радости в душе любящего ближнего человека; бывают и наслаждения. О них говорится и в Слове Божием; о них много писали и свв. отцы, видящие в них начало будущих райских наград. „Те, которые совлекли с себя человека ветхого, пишет, напр. Пр. Нил Синайский, и земного, прияли венец добродетелей – любовь, и с которых Иисус совлек одежды царства тьмы, те облеклись в нового и небесного человека Иисуса Христа. И Господь облек их в одеяния царства неизреченного света, в одеяния веры, надежды, любви, радости, мира, милосердия, благости, а подобно и во все прочие божественные, животворные одеяния света, жизни, неизглаголанного упокоения, чтобы, как Бог есть любовь, радость, мир, благость, милосердие, так и новый человек соделался сим по благодати“. – Но эти блаженства отнюдь не суть предметы эгоистических желаний истинной христианской любви к ближнему. Дело в том, что самое спасение в христианстве понимается именно, как отрешение от всяких личных привязанностей. Сии блаженства бывают, но только у тех, которые не жаждут их, которые отрешаются от желания их.
Поэтому-то всякая другая любовь, напр., плотская – она непременно эгоистична; а духовная любовь к ближнему есть прямое отрицание всяких личных вожделений. У св. Ап. Павла есть замечательнейшее в этом отношении одно место. Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, говорит св. Павел в Послании к Римлянам ( Рим.IX:3 ). Этими словами Апостол хотел сказать: «я весь живу одною любовью к ближним; какими бы испытаниями меня Господь ни посещал, какого бы самоотвержения ни требовал, я все сие претерплю, ибо моя жизнь в любви. В этом настроении – моя жизнь; о себе же, о своем благополучии духовном – я не забочусь». Говорят, что христианство тогда было бы чуждым и всякой тени эгоизма, когда оно обещало бы своим последователям страдания за добро. В приведенных словах св. Апостола и исповедуется такая именно решимость за добро получить лишение спасения. – Итак, истинный христианин, во первых, должен любить не себя, но ближнего; во 2-х, он и любя ближнего, отнюдь не должен ставить для себя цели и побуждения в наслаждении плодами этой любви. Тот, кто будет искать духовных благ, как наслаждений, тот их не получит. Эти блага приходят к тем, кто их отрицается.
Христианская любовь к самому себе, таким образом, не своих си ищет, не себе живет и не себе угождает. Сколько бы нравственно христианин ни возвышался, смирение будет его всегдашней добродетелью.
Разрешение возникающих вопросов
Теперь нам остается уяснить себе последний вопрос о том: какое значение имеют в христианской нравственной жизни обещания наград за нравственную жизнь и наказаний за нечестивую. Не вносят ли они в нее эгоистического мотива?
В Слове Божием и Господь Спаситель и Апостолы часто указывают на вечные награды и мучения с целью побудить к нравственной жизни. По жестокости твоей и непокаянному сердцу – пишет св. Ап. Павел – собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия, Иже воздаст коемуждо по делом его ( Рим. II:5 ). Или в другом месте: всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимем кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла ( 2Кор. V:10 ). – Эти обещания имеют значение лишь в целостной христианской жизни. А взятые отдельно, сами по себе, как мотивы христианской жизнедеятельности, они не имеют важного значения. Тот, кто живет христианской жизнью из-за страха мучений или из желания наград – тот не истинный христианин. „Истинно богомудрые и боголюбивые, пишет св. Григорий Богослов, любят общение с добром ради самого добра, а не ради почестей, уготованных за гробом“. Или св. Василий Великий о таких людях говорит: „истинно возлюбившие Бога решились служить Ему не ради царствия, как бы для купли и корысти и не по причине наказания, уготованнаго грешникам, но как приверженные к единому Богу и вместе Создателю своему“. Потому-то этот мотив во всех учебных курсах относится к рубрике, так называемых, второстепенных побуждений и ставится на ряду с § о побуждениях от временных благ. Следовательно, этот мотив действительным мотивом, единственным двигателем нравственной деятельности и не может быть. Он может доброй и окрепшей уже в добре воле помогать в ее нравственной деятельности. Он может, иногда, в эпоху искушения и затемнения души, сильнее, чем что-либо другое протрезвить и просветить ее. Но все это потому, что эти мысли помогают доброй воле в борьбе с рассеянностью жизни. Страх воздаяния по Отцам (напр. Исаака Сирина 84 слово) является не началом, а первым плодом обращения грешника.
У христианина, только начинающего нравственную жизнь, при самом начале возрождения будущие награды и наказания и не могут даже быть побуждениями эгоистическими. Если он пожелает видеть в загробном воздаянии награду за те физическия лишения и страдания, которые он терпит на земле ради достижения каких-либо духовных благ, то он своего эгоистического желания мыслью о будущих наградах питать не может. Если даже он просто понадеется получить за гробом упокоение от своих земных трудов, то и тут в силу того, что он, разумеется, неправильно понимает будущую жизнь, как награду, юридически ему присужденную, собственно в одной мысли о будущей жизни не получит никакого утешения: чем он может наполнить сию жизнь? Определенного какого-либо содержания в нее он вложить не может. Она для него будет чем-то отвлеченным, темным; а это „Что-то“ питать эгоизма не может: всякая надежда будет сменяться сомнением, да и надежда-то будет лишена воодушевляющаго характера. Даже если он понадеется только на одно Божеское правосудие, Которое воздаст каждому по делам его; то не успокоит его и это: у него всегда будет оставаться сомнение в том, что он действительно будет достоин наград в будущей жизни, а не мучений. Человек без настоящих христианских чувств, без любви, скорее променяет нирвану на неизвестную загробную жизнь: тогда если за гробом не будет воздания добром, то за то со смертью безвозвратно погибнет такая масса зла. Все материалисты в жизни обычно не верят в бессмертие. Христиане по имени – также отгоняют от себя мысль о воздаянии.
Что касается христиан с истинным христианским мировоззрением, с настоящей Христовой жизнью, то для них собственно будущие награды имеют значение не воздаяния, которые должны бы их побуждать к добродетели, но продолжения той жизни, которой они живут и на земле. Для них переход от земли к небу и незаметен, ибо они достигают начала блаженства на земле. Таким образом – рай уже будет не мотивом, а самой жизнью. Эта мысль очень подробно раскрыта у многих свв. отцев церкви, особенно же у преп. Макария Египетского.
Итак, вера в бессмертие отнюдь не может питать в христианине чувство эгоизма. Отсутствие этой веры было бы, конечно, гибельно для благочестия, и не по эгоистическим соображениям, а потому, что если-б нравственное начало имело бы только временное значение, то оно было бы лишено и логического смысла, и мы были бы, по слову Апостола „несчастнейшие из людей“ ( 1Кор. 15:19 ), повинующиеся мечте, обману, а не истине.
Плеоназм (от греч. pleonasmos – излишество) – оборот речи, содержащий однозначные слова, выражения.