что значит море волнуется раз
«Море волнуется раз». Почему фильм с дочерью Бодрова стал победителем «Кинотавра»
В Сочи подвели итоги «Кинотавра». Ну, казалось бы, подвели и подвели — но результаты, по мнению многих, простите за каламбур, подвели. Жюри во главе с актрисой Чулпан Хаматовой наградили не «Капитана Волконогова», очевидного фаворита, а тишайший, предельно странный фильм «Море волнуется раз» Николая Хомерики. Русский кинофейсбук полон изысканно выраженных в тексте возмущений. Кинокритик Егор Беликов посмотрел всю программу «Кинотавра» и нашел в этой картине то, чего в российском кино обычно не бывает. И теперь рассказывает, почему «Море волнуется раз» стоит ждать с нетерпением.
Тайна начинается с первой же сцены, и фильм радостно включает в число хранителей этой тайны и тебя. Подростковый летний лагерь на черноморском побережье, вожатый читает по телефону цитату из апостола Павла о том, что такое любовь — вернее, о том, чем эта самая загадочная любовь вовсе не является, короче, определение от противного. Услышанным явно неудовлетворена Саша (Ольга Бодрова), которая вместе с возлюбленным Колей (Валерий Степанов) сбегает в кузове грузовика куда-то глубоко в лес, где новоиспеченных сожителей ожидает заброшенный дом, якобы унаследованный у бабушки. Там, конечно, никто их не ждет — только пыль, запустение, голод, первые ссоры, первый петтинг, снег в разгар лета, айвовая бражка, мистические многосерийные сны, дикобраз, разгуливающие голышом взрослые соседи (Андрей Смоляков и Юлия Ауг), которые там рядом поселились, конечно, не случайно.
Может показаться, что подобное описание сюжета фильма-лауреата главного приза «Кинотавра» пророчит лишь тоску — опять предельно авторское кино. Впрочем, для российских фильмов это чаще комплимент, чем нет — наши режиссеры всегда мечтают понравиться всем и, как следствие, прославиться, а там уже и ипотеку получится как-нибудь закрыть. Николай Хомерики двинулся по другому пути — он примерно все эти стадии к 46 годам успел пройти, и даже не по одному разу, а вот только что зашел на второй круг.
Фото: Кинокомпания «План 9»
Впрочем, на «Кинотавре» подобная режиссерская реинкарнация сама по себе бы не проканала — мало ли у нас таких раскаявшихся грешников, изменников собственной авторской интонации. Аж главный приз — для этого на экране должны были показать что-то значительное. Или нет? На самом деле российский фестиваль примечателен тем, что иногда — не часто, но и не редко — творит кумиров из того, что было, а то, что было, то и любит. Просто приятный, но не более, фильм «Хороший мальчик» превращается в главный российский релиз сезона. Главный приз манипулятивной работе «Я буду рядом» дарит возможность безумному Павлу Руминову снять еще слишком много чудовищных картин, ведь на них по старой памяти продолжают давать денег. Похожая, на первый взгляд, коллизия произошла и в 2021 году — да не совсем. «Капитан Волконогов бежал», попавший до того в конкурс Венеции, на бумаге куда больше заслуживал призов, тем более что за границей его оставили без почестей — поразительная псевдоисторическая картина о Большом терроре заслуживает всех наград мира.
Но предсказуемому варианту жюри во главе с Чулпан Хаматовой (вообще считается, что актрисы без режиссерского опыта во главе распределения призов — к беде) предпочли фильм, который смотрится куда легче и вообще выглядит медитативнее. К тому благоволит обычно сочинский климат — да, это тоже важно, ведь бытует мнение, что курортная атмосфера расхолаживает профессиональных экспертов, и они предпочитают кино попроще какой-нибудь художественно выразительной, но, как это именуют в простонародье, чернухе. Впрочем, в этом году чуть ли не впервые в истории Сочи встретили гостей фестиваля промозглым ветром и проливным дождем.
Простите за весь этот обильный контекст — к сожалению или счастью, российская киноиндустрия, по-прежнему развивающаяся в формате междусобойчика, не существует без кривотолков и пересуд, которые прирастают к днищу фильма, как водоросли, и без них никуда. Тем временем «Море волнуется раз» может и само собой, без оправдательной речи, написанной адвокатом дьявола, переубедить кого угодно — а может и не переубедить, предупреждаем сразу.
Фото: Кинокомпания «План 9»
Прежде всего, на поверку перед нами кино о молодости, снятое уже совсем не юным человеком, поэтому может показаться кому-то бумерским, но все куда сложнее. Разгадка этой притягательной картины о бесперспективном дауншифтинге в лес — в тех самых снах, которые снятся героине Ольге Бодровой. Очередное лирическое отступление — изначальный интерес к картине вырос именно из-за нее, потому что это подросшая 24-летняя дочь того самого Сергея Бодрова-младшего, дебютирующая в главной роли.
На «Кинотавре»-2021 родилась наша Грета Гервиг, актриса, которой достаются и даются роли женщин сильных, независимых и притом априори несчастных, прирожденных лузерок с вечной тягой к новым когнитивным диссонансам (собственно, за этот образ она и получила здесь же в довесок приз за лучшую женскую роль). Ольга играет тинейджерку, но не только. Каждую ночь ей снится один и тот же сон, сюжет которого развивается. Они с Колей уже взрослые, живут где-то в городе, на который находит гигантская волна, и все точно погибнут — но будущий муж не берет трубку и не спасает, предатель.
Герои существуют снаружи всех измерений и временных пластов, сны проникают в явь, непроговоренные беспокойства визуализируются — «Море волнуется раз» будто бы не укладывается ни в какую координатную сетку, всюду что-то да выпирает. Допустим, это пересказ для старшеклассников фильма «Криминальные любовники» Франсуа Озона, где персонажи тоже скрывались от мира в лесу — но у Хомерики никого не убивают и вообще ничего сурового (только призрачные фантомы будущего). Русский вариант Абделатифа Кешиша и его картины «Мектуб, моя любовь»? Хотелось бы, но нет: здесь нет такой разнузданной телесности, экранного гедонизма, скорее это романтическая история. Но и открытой мелодрамы у Хомерики нет.
Фото: Кинокомпания «План 9»
Наверное, нетрудно предугадать хронологический трюк, которым все же воспользуется Хомерики для того, чтобы хоть как-то объяснить происходящее. Да, это фантасмагория, но хотя бы с какой-то понятной конструктивной деталью сборки — это фильм а-ля «Назад в будущее», робкая и тревожная попытка Саши представить, какова была бы ее судьба с Колей, если у этого сумасшедшего и априори обреченного романа вообще есть будущее. Но ее сознание собственноручно и на корню зарубает все подобные возможности: любая любовь заканчивается плохо, или расставанием, или смертью — бывает и в один день. Но это если сильно повезет, а если нет, то вас просто накрывает гигантской непримиримой душащей волной взаимного безразличия, что Хомерики и пытается показать в сашиных снах.
Даже если все так комплексно, но в целом нетрудно объясняется (а к тому и ведет сюжет), то «Море волнуется раз» все равно впечатляет. Хомерики снова возвращается к бытописанию тончайших материй, дарит нам фантомное воспоминание о том, как это мы, а не молодые артисты, жили где-то в заброшенном доме, мечтали, пили бражку, ругались и думали о будущем любви. Наверное, это максимально метафорическое описание всякой первой, еще, разумеется, школьной влюбленности — когда нутром понимаешь, что это не навсегда, но запоминается это первое, еще не притупленное чувство на всю жизнь.
Наверное, за это «Море волнуется раз» и наградили — в холодном Сочи иллюзия тепла и сна в летнюю ночь оказалась важнее любого исторического дискурса. Впрочем, кино — это всегда про наваждение, проекцию иллюзии напрямую зрителю в голову, так что Хомерики уж точно не сделал ничего дурного. А вот останется ли фильм в памяти надолго — только время покажет, выживет ли зрительская любовь в будущем или потонет безвестно в нынче бушующем Черном море.
Дата выхода в прокат пока неизвестна, но анонсы, хочется верить, последуют.
Юность, любовь, девятый вал: каким получился фильм «Море волнуется раз»
«Море волнуется раз» начинается с бодростью «Шапито-шоу»: где-то на южном курорте подростки горячо спорят с занудой-вожатым, решившим объяснить им, что такое любовь, и убегают в лес, чтобы постичь ее самостоятельно в старом доме — без электричества, стекол и дурацких подсказок. Но стоит беглецам отдалиться от реальности, как исчезает и бойкость фильма: он превращается в медленную (дипломатичные критики скажут: «медитативную») разговорную драму. Девочка и мальчик любят друг друга, но у них ничего не выходит — ни поссориться, ни помириться, ни заняться сексом. Невинность превращается в проклятье: герои не знают, как говорить о своих чувствах, не раня друг друга, а нежность и хрупкость превращаются в стыд и вину: неопытный парень чувствует себя слабым, напуганная девушка — жестокой. Потом вселенная вдруг делает героям сказочный подарок, которого в реальности не дождешься ни от одного терапевта. Рядом с хижиной молодых героев обнаруживается лачуга взрослой пары (их играют Юлия Ауг и Андрей Смоляков). Они не назовут своих имен, но зритель сразу поймет: это настоящее и будущее поселились по соседству и сейчас начнут борьбу за границы дачных участков. Кажется, это не спойлер: молодые актеры Ольга Бодрова (дочь Сергея Бодрова, которую «Кинотавр» наградил призом за лучшую женскую роль) и Валерий Степанов очень похожи на Юлию Ауг и Андрея Смолякова. Да и не появится в кадре других героев, которые могли бы поставить под сомнение глубокую связь двух рыжеволосых пар. Так что молодые влюбленные смогут всмотреться в свое будущее и поучиться на собственных ошибках еще до того, как их совершат.
Эту сюжетную конструкцию — в чем-то бесхитростную и даже ленивую — усложняет важный рефрен: юная героиня постоянно видит сны, в которых и на ее панельную многоэтажку, и на весь мир скоро обрушится волна высотой в небо. И этот образ не только превращает наивную и солнечную «Голубую лагуну» в пред-апокалиптическую «Меланхолию», но и заставляет видеть в «Море волнуется раз» смыслы, которых там, возможно, и нет. Теперь это не просто кино о хрупкости любви — теперь это кино о любви накануне конца света. И о расстановке приоритетов. Иосиф Бродский говорил, что личные чувства двух людей важнее любой борьбы за общее благо. Герои фильма Хомерики тоже предпочитают жить в провинции у моря. Там же, если вдуматься, живет и фестиваль «Кинотавр» — жемчужина, которой иногда лучше прятаться в своей ракушке.
А в ночь перед награждением сон из фильма «Море волнуется раз» чуть было не стал явью: на Сочи обрушились гром, молнии и разве что не библейский потоп. Председатель жюри Чулпан Хаматова сказала, что итоговое судейское совещание закончилось еще вечером, так что природа и непогода на призы, конечно же, не повлияли. Но фейсбук теперь все равно мрачно шутит, что победи на фестивале откровенно политический фильм «Капитан Волконогов бежал» — и на город бы обрушились не только дожди, но и какие-нибудь египетские казни. Оба жюри — и «большое», и «коротышек» — упрекают в трусости и конформизме.
И самыми беспомощными в этой атмосфере чувствуют себя критики, которые, вообще-то, тоже являются частью вселенной. Журналисты вроде бы должны делать так, чтобы о фестивальном кино узнал зритель — но иногда мы ловим себя на глупой (или нет?) мысли, что к происходящему на «Кинотавре» лучше не привлекать внимание извне. Стоит ли хвалить авторов и отборщиков за показ фильмов с гражданской позицией? Считать ли упоминание Минкульта в титрах достаточным оберегом для таких фильмов? Цитировать ли артистов, сделавших очередное политическое заявление со сцены? Или, как пишут в таких случаях в пабликах «ВКонтакте», счастье все-таки любит тишину?
А комментировать решение жюри хоть и неэтично, но необходимо. Потому что само жюри всегда дает обет молчания (и даже подписывает соответствующие бумаги) и просто не имеет права отвечать, даже когда его обвиняют в слабости. «Море волнуется раз» — фильм, который мог победить по многим причинам. Во-первых, он цельный и неповторимый. Во-вторых, за ним стоит большое чувство, которое легко считывается не только близкими коллегами, но и любым, кто видел режиссера и его жену на сцене. В-третьих, всем просто радостно за то, что Николай Хомерики вырвался из индустрии неповоротливых блокбастеров («Девятая», «Ледокол», «Селфи» и «Белый снег» — фильмы-катастрофы) и снова занят авторским кино. Причем в этот раз блудный сын, кажется, сумел не только разбогатеть в странствиях, но и сохранить свою душу. В-четвертых, иногда так бывает, что жюри просто влюбляется в одни фильмы больше, чем в другие. Или видит в них меньше недостатков.
А еще на церемонии закрытия «Кинотавра» члены жюри фантазировали о том, каким мог бы быть фильм о самом фестивале. Чулпан Хаматова придумала комедийный сюжет в духе «Четырех комнат» — с горничной, которую втягивают в свои гостиничные приключения звезды. Сценарист Олег Маловичко задумал снять драму о соперничестве двух режиссеров — зрелого и юного, учителя и ученика, до кучи влюбленных в одну актрису. А Петр Федоров, связав цунами из «Море волнуется раз» и петроглифы из «Купе номер шесть», придумал фильм-катастрофу с великим потопом. Потом на сцену вышел продюсер Роднянский и сказал, что все это мило, но все равно сначала надо спросить у него. Так что каким будет фильм о «Кинотавре», пока неизвестно.
Зато на вечеринке закрытия сама собой родилась трогательнейшая сцена после титров. Уже под утро Николай Хомерики тихо и растерянно пел в караоке песню про седую ночь, разыскивая глазами жену. Для всех, кто стал свидетелем этой теплой сцены, фильм «Море волнуется раз» тут же стал еще более грустным, красивым и мудрым. А выбор жюри в этот момент вдруг обрел смысл: есть ли истории важнее, чем история влюбленных, укрывшихся в шалаше от девятибалльного шторма? Кино либо поощряет эскапизм, либо насильно возвращает к реальности, но на «Кинотавре» в этом году собрали фильмы, способные и на то, и на другое. Почти в каждом из них герои от чего-то бежали. Капитан Волкогонов бежал от участи палача. Герой «Молока птицы» — от непризнанной жизни в непризнанной республике. Герой «Портрета незнакомца» — от творческой цензуры. Героиня «Дуная» — от предсказуемого, мутного течения Москвы-реки. Герои «Общаги» — от насилия как нормы сосуществования. Героини «Оторви и выбрось» — от родных, которые хуже чужих. В общем, почти все фильмы в этом году напоминали, что нам есть, от чего бежать. Но только фильм «Море волнуется раз» подсказал, куда.
Перелом: «Море волнуется раз» Николая Хомерики
На этой неделе в российский прокат выходит драма Николая Хомерики «Море волнуется раз» — победитель фестиваля «Кинотавр» и первая за долгое время работа автора «977» и «Сердца бумеранг» в некоммерческом кино. Никита Карцев написал о фильме для предстоящего номера 11/12 «Искусства кино».
Пролог. Летний детский лагерь. Идеалистическая атмосфера оттепельного кино. Будто на дворе снова 1968 год. Где-то за железным занавесом непонятные другие захлебываются сексуальной революцией, а ты набухаешь губкой от нежности и чистоты, как герои фильма «Любить» у Михаила Калика. Только на этот раз в цвете, а не в ч/б. Причем цвет — ядреный, сочный, как мякоть апельсина. Никакой импрессионистской дымки «Ста дней после детства» другого певца молодости — Сергея Соловьева. Да и воспитатель вместо Лермонтова читает апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде».
«Любовь» — так называлась рабочая версия сценария Николая Хомерики. Его первого авторского фильма после десятилетнего перерыва. Именно «Сердца бумеранг» (2011) до сих пор оставался высшей точкой персонального надрыва для режиссера. Герой Александра Яценко, машинист московского метро с пороком сердца, тогда слонялся по набережным и стрёмным закусочным Москвы и Петербурга, хотя вполне мог работать в универмаге «Самаритен» где-нибудь в Париже. Не зря Хомерики учился в самой престижной французской киношколе La Fémis. В стране, где довели до совершенства не только беззаботный образ жизни, но и экзистенциализм.
Нулевые для России сложились по формуле группы «Сегодня ночью», вынесенной в название песни «Между роскошью и тоской». Высокие цены на нефть. Новые дома и автомобильные развязки, которые поглотили старые дома и развязки. Плитка, которой замостили асфальт. Асфальт, в который закатали плитку. Наконец, открывшиеся тут и там рестораны, осенью 21-го заслужившие — впервые в истории! — звезды «Мишлена». Не сумев интегрироваться в большой мир своими ценностями, мы выбрали старый проверенный путь к сердцу европейца — через желудок. Все это улучшало качество жизни, но плохо маскировало отсутствие смысла. В России нулевых было приятно жить, но не очень понятно зачем.
Двоемыслие, двоевластие, лицемерие отошло на второй план. На передний вышел прямой подлог. В тот день закончилась самая первая, самая чистая, самая яркая любовь молодой России — любовь к свободе. Вместе с ней закончилась безмятежная юность. И началась подлая, унылая, тупая взрослая жизнь.
Хомерики в новой работе — режиссер, который однажды вырвался из тоски («977», «Сказка про темноту», уже упомянутый «Сердца бумеранг») в роскошь («Ледокол», «Селфи», «Девятая», «Белый снег») и снова захлебнулся в тоске. Или, как говорит о себе самый последовательный и непримиримый критик российской массовой культуры рэпер Слава КПСС: «Я из андерграунда через телеэкран и в андерграунд». Андерграундом Хомерики делает подчеркнутое равнодушие к кипящей, набирающей актуальность с каждым днем политической повестке. Он выглядит так несовременно рядом с фильмом «Капитан Волконогов бежал» Наташи Меркуловой и Алексея Чупова, который поляризовал (и частично парализовал) публику «Кинотавра». Что уж говорить о треках Оксимирона. Таким же анахронизмом выглядели в 1940-е «Темные аллеи» Ивана Бунина, написанные им в курортном Грассе во французских Альпах в разгар Второй мировой войны. 25 мая 1944-го, когда до Победы оставался еще год (это известно нам, но не писателю), Бунин заканчивает один из самых коротких и горьких своих рассказов «В одной знакомой улице». Названный так по строчке из стихотворения поэта и прозаика второй половины XIX века Якова Полонского. За интересом к предыдущему столетию стоит нечто большее, чем старческая ностальгия. Здесь извечная бунинская поза, его радикальная отстраненность от всего советского. Его, бунинская, Россия, чью гибель он безжалостно фиксировал в «Окаянных днях», не имеет ничего общего с Россией 1944 года. Это не значит, что писателя оставляет равнодушным чудовищная война. Но значит, что трагедия произошла не сегодня. Катастрофа случилась задолго до. Не в 1941 году. Не в 1939-м. Не в 1917-м. И даже не в 1905-м. Мы можем зафиксировать только конец эпохи, ее перелом. Но как разглядеть его причины? И, что важнее, можем ли мы ему помешать?
В тексте рассказа, как у Хомерики, — юноша и девушка. Первая, бьющая через край любовь. И одно желание на двоих: исчезнуть, спрятаться, укрыться: «Убежим! Куда, зачем, от кого? Как прелестна эта горячая, детская глупость: «Убежим!»
И одновременно — невозможность скрыться: «У нас «убежим» не было. Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и губы ее уже горели, как в жару, когда я расстегивал ее кофточку, целовал млечную девичью грудь с твердевшим недозрелой земляникой острием. Придя в себя, она вскакивала, зажигала спиртовку, подогревала жидкий чай, и мы запивали им белый хлеб с сыром в красной шкурке, без конца говоря о нашем будущем, чувствуя, как несет из-под занавески зимой, свежим холодом, слушая, как сыплет в окно снегом…»
«Море волнуется раз» — это и притча, и сон, и панегирик, и поминальная молитва о первой любви. Двое подростков, Коля (Валерий Степанов) и Саша (Ольга Бодрова), едут в кузове грузовика черт-те где и черт-те куда. Камера Николая Желудовича фиксируется на мини-юбке и коротком обтягивающем топе героини. Но это не новая (старая) телесность и не объективация. Через мгновение глаз замечает медленное движение руки мальчика к руке девочки. Невинность, нежность, чистота. Purity, как сказал бы Джонатан Франзен.
В следующем кадре молодая пара слезает с борта грузовика, чтобы зарыться в лесную чащу. Там они натыкаются на заброшенный дом, где собираются провести ближайшие месяцы. Все происходящее правдоподобно, даже натуралистично. Саша и Коля перебрасываются вроде бы ничего не значащими, но ласкающими ухо своей достоверностью репликами (соавтор сценария — мастер вербатима Александр Родионов). И все же с самого начала бросается в глаза ирреальность, потусторонность происходящего. Эта избушка — все равно что домик Дороти, а хвойный южный лес — та же страна Оз, куда ее занесло ураганом откуда-то из Канзаса. Только вместо Тото верный мальчик Коля, который хвостиком ходит за Сашей по пятам. Их чувства искренни. Их симпатия безмерна. И все же над ними дамокловым мечом висит неотвратимость трагедии.
Сашу мучают кошмары: она стоит на балконе, одна, Коли рядом нет. А на нее медленно, неуловимо — так же, как к ее руке тянулась рука Коли в начале, — надвигается огромная волна. Словно Билл Виола решил переснять одну из ключевых сцен «Интерстеллара» Кристофера Нолана. Чем дольше наблюдаешь за Сашей в этих видениях, тем труднее сказать: это внешнее вмешательство или результат работы ее тоски? Так другая главная героиня притягивала к Земле смертоносную планету Меланхолия в одноименном фильме Ларса фон Триера. Только Бодрова в этот момент — уложенная и ухоженная — внешне больше напоминает не Кирстен Данст, а принцессу Диану.
Фантасмагория усиливается с появлением второй пары, на этот раз взрослых и абсолютно обнаженных. Их играют матерые актеры Андрей Смоляков и Юлия Ауг. Несмотря на разницу в способе существования на экране (выверенный профессионализм — и интуитивность дебютантов, движение по наитию) и даже во внешности (рыжая Ауг — русая Бодрова, кудрявый Степанов — лысый Смоляков), между парами обнаруживается мистическая связь. Вскоре мы поймем, к чему клонит автор. Взрослые — те же герои, но годы спустя. На первый взгляд, кошмары Саши не подтвердились. Взрослая парочка выглядит благодушно и раскрепощенно, свободно. Дело не только в сохранившейся страсти, но и шире — в любви к жизни. Выпить, закусить, угостить заблудших гостей. Ничего не предвещает беды. Но ничего не в силах ее предотвратить.
Пройдя через символическое забытье — высшую точку опьянения любовью режиссер рифмует с натуральным опьянением от домашней бражки, — герои просыпаются будто в другом измерении. По ту сторону жизни. Придя в последний раз в гости к соседям, они обнаружат ее бездыханной на кровати, а его подле. Намертво вцепившегося ей в запястье, до черноты. На ней — засохшие водоросли. Волна настигла жертву. Его не было рядом. Хотя он все это время изо всех сил впивался в ее руку.
Лет через десять Коля (тогда его будут звать Костя) вырастет, устроится машинистом в метро, между делом зайдет к другу-врачу и услышит: «Ты абсолютно здоровый человек, просто ты можешь в любой момент умереть». И тут же: «Раньше ты не знал об этом, а теперь ты знаешь». Как бы не так: он знал об этом давным-давно. Более того, он живет со смертью все эти годы.
В «Сердца бумеранге» при всей метафоричности был маленький и понятный вещественный мир. В «Море волнуется раз» все иллюзорно. Хомерики выбирает специальную оптику, которая делает сверхрезким передний план, — и полностью размывает остальное. Это полная концентрация на объекте любви, предмете повествования. Единственный раз, когда герои оказываются в расфокусе, — момент, когда впервые заявляется море. Саша и Коля стоят к нам спиной, но на этот раз они — лишь крошечные размытые силуэты. В то время как море — огромное, на весь экран — поражает глубиной резкости.
Хомерики то и дело взаимодействует (но не борется) со стихией. Его любимый прием: забуриться под землю, расколоть лед. На этот раз он вовсе отказывается от действия. Доводит обреченность происходящего до абсолюта. Все, что остается героям, — смотреть, как надвигается волна, и ждать конца света. Это не потому, что автору нечего сказать новому времени. Просто катастрофа случилась давным-давно. Задолго до начала фильма.
Все время (без)действия Хомерики умело водит нас за нос, выставляя главной именно героиню. Она благороднее, красивее, страдательнее, чем мальчишка. В конце концов, именно ей снятся кошмары. Но в финале происходит переворот. Сперва они оба — обнаженные, все еще невинные — плещутся в море. А при выходе на берег Коля оступается на каменистом дне и получает неестественную травму. Жуткий, неправдоподобный, утрированный перелом голени. Это одновременно и конец, и то, что случилось задолго до начала истории. То, от чего не было возможности увернуться. Но где же начало трагедии? Когда все пошло не так? И был ли шанс что-то исправить?
«Море волнуется раз» — неразрешимый парадокс. Место, где сошлись друг с другом две волны, сбивающие с ног. Одна из русского Серебряного века: кто любил, уж тот любить не сможет. Кто утонул, того не подожжешь. Вторая из все того же апостола Павла: «Любовь никогда не перестает». Читай — этот перелом никогда не срастется. Он будет мучить нас всю жизнь.
«В одной знакомой улице я помню старый дом». Что еще помню? Помню, как весной провожал ее на Курском вокзале, как мы спешили по платформе с ее ивовой корзинкой и свертком красного одеяла в ремнях, бежали вдоль длинного поезда, уже готового к отходу, заглядывали в переполненные народом зеленые вагоны. Помню, как наконец она взобралась в сенцы одного из них и мы говорили, прощались и целовали друг другу руки, как я обещал ей приехать через две недели в Серпухов. Больше ничего не помню. Ничего больше и не было».
Любовь — единственная территория в России-21, где художнику еще можно оставаться бескомпромиссным. Может ли Хомерики позволить себе бескомпромиссный фильм на другую тему? А остальные? Вот у Бунина в 1940-е был выбор, о чем писать. Или нет? Возможен ли в принципе бескомпромиссный фильм о другом?
Молчит море. Не дает ответа. Замерло в ожидании новой (какой по счету?) первой любви. А до тех пор все, что нам остается: подлая, унылая, тупая взрослая жизнь.