Строго научные доказательства способности животных мыслить, чувствовать, страдать люди ищут уже не первое столетие. Зоолог и философ Райнхард Брандт приводит в своей книге аргументы «за» и «против» этого утверждения.
«Собачий вальс» в четыре лапы
Хитрые лисы и мастеровитые вороны
Как я сегодня выгляжу?
Впрочем, думать, похоже, умеют не только домашние животные. Лисы притворяются ранеными, чтобы уйти от охотника (за что и заслужили репутацию «хитрых»), муравьи устраивают настоящие грибные фермы, вороны могут считать и мастерят довольно сложные инструменты, чтобы добраться до корма, крысы ориентируются в лабиринте гораздо лучше, чем люди.
Увы! Как утверждает Райнхард Брандт, всё это еще не доказывает, что животные способны мыслить. Да, они могут выполнять очень сложные действия, считать, понимать причинно-следственные связи, обманывать и совершенно потрясающе обучаться. Но думать?
Поразмышляем вслух
Обезьянка «Фредди» из зоопарка в Ноймюнстере предпочитает эскимо
Даже то, что обезьяны (самые «продвинутые» из животных) могут заранее оценить характер своих действий, предвидеть результат, говорит лишь о том, что они уже прошли стадию обучения и хорошо усвоили «урок».
Урок Андрея Батуева
Позволю себе с ним не согласиться. Животные, как считают многие, могут испытывать самые разные эмоции, и даже злорадствовать. В доказательство этого приведу рассказ Андрея Николаевича Батуева, замечательного человека, много лет прожившего вместе с животными и понимавшего их не хуже, чем профессиональные зоологи и философы.
Злорадный Борька
Когда я познакомился с Батуевым (это было в конце семидесятых годов), он уже тяжело болел и отдал весь свой «зверинец» в Дом пионеров, где руководил одновременно шахматной секцией и кружком юннатов. Однажды туда пришел Сергей Образцов со съемочной группой ставшего позже очень популярным фильма «Кому он нужен, этот Васька?»
Киношники хотели записать, как говорят птицы Батуева. Он гениально, неповторимо умел учить их разговаривать – причем, не только волнистых попугайчиков, которых я и сам слышал у него, но и крупных попугаев ара, жако, какаду, амазонов, а также воронов. Огромный черный ворон по кличке, кажется, Борька был батуевской «звездой».
С вороном шутки плохи
Но когда съемочная группа расставила софиты и яркий свет залил небольшое помещение кружка юных натуралистов, заставленное клетками с птицами и набитое людьми, замолчал даже Борька. Птицы не любят непривычной обстановки, она их пугает, нервирует. Оператор застыл у камеры, какой-то ассистент с микрофоном в руке напрасно ходил от клетки к клетке, тыкая в них этим микрофоном, от которого тянулся длинный шнур. В конце концов, он споткнулся об этот лежавший на земле кольцами шнур и чуть не упал. И тут в напряженной тишине вдруг раздался ехидный голос ворона Борьки: «Ну что, запутался?!»
Человека всегда занимал вопрос – умеют ли животные мыслить? В древности на этот вопрос однозначно отвечали «да». Постоянно контактирующие с природой охотники, пастухи и земледельцы вечерами рассказывали своим детям и внукам о невероятно умных повадках тех или иных животных, о том, как зверь иногда может перехитрить самого опытного зверолова.
Однако времена менялись. Постепенно люди начали переселяться из деревень в города, в лесу они оказывались только изредка, и рассказы о животных превратились в сказки и басни. Точку, казалось бы, поставил русский физиолог Иван Павлов. Его исследования нервной деятельности собак, проведённые во второй половине XIX века утвердили людей во мнении: «Думать животные не могут. Все их действия – это условные и безусловные рефлексы – стандартные реакции на те или иные раздражители. Иногда рефлекс может быть очень сложным, но он не имеет ничего общего с разумом».
На самом деле, сам академик Павлов был против однозначного и «абсолютно механического» подхода к своим теориям и призывал к осторожности в выводах, но.
После Второй Мировой войны в разных странах мира начали изучать поведение животных более внимательно, и не в лаборатории, а в живой природе, внутри общества других животных. И вот тогда постепенно стала вырисовываться совершенно другая картина.
Всё оказалось намного сложнее, чем у собаки Павлова с её рефлексами. Известны опыты выдающегося голландского биолога Николаса Тинбергена с осами и птицами, с их возможностями по самостоятельному обучению и ориентированию в пространстве. Сенсацией стало открытие «языка пчёл» австрийским учёным и писателем Карлом фон Фришем.
Американский учёный Джон Лилли начал работать с дельфинами – и смог однозначно доказать: у дельфинов есть свой собственный язык, собственная социальная организация! Наконец, в 1960 году Фарли Моуэт, сотрудник службы изучения животного мира Канады, был отправлен далеко на север страны, в тундру, изучать поведение волков. Стали уменьшаться стада оленей-карибу – и правительство поспешило обвинить в этом волчьи стаи. Учёному предстояло определить, так это или нет.
Канадская тундра очень похожа на нашу, Сибирскую – те же бескрайние снега и льды зимой, те же топкие болота, полные комаров и другой мошкары, летом. Единственные люди, постоянно живущие в тех краях – это эскимосы (инуиты), бесстрашные охотники, отлично знакомые с повадками местных животных, прежде всего оленей и волков. У рации Моуэта вскорости сели батареи, он надолго остался без связи с большой землёй, но ему повезло познакомиться с местным охотником по имени Майк и устроить исследовательскую базу в его избушке. Учёный начал наблюдения за живущими поблизости волками, особенно его заинтересовала молодая пара – самец и самка, которых он назвал Георг и Ангелина. Однако ещё больше исследователю повезло, когда он встретил эскимоса по имени Утек – двоюродного брата Майка и шамана в своём племени.
Утек, как и его предки много тысяч лет назад, верил, что волки умеют думать и говорить, и что существует высший дух волка по имени Амарок. Утек уверял, что может понимать язык волков не хуже человеческого. Само собой, Моуэт сперва совершенно не поверил эскимосу. Но.
Как-то мы вдвоем часами наблюдали за логовом, но безрезультатно – ничего обнаружить не удавалось. Денёк выдался безветренный, и проклятые насекомые навалились тучей, хуже всякой чумы. Спасаясь от них, Ангелина с волчатами укрылась в логове. Оба самца, утомлённые охотой, спали неподалеку. Вдруг Утек приложил руки к ушам и внимательно прислушался. Я никак не мог понять, что привлекло его внимание, пока он не шепнул: «Слушай, волки разговаривают» – и показал на холмы километрах в восьми к северу от нас.
Я напряг слух; казалось, в воздухе нет ничего, кроме зловещего стона комаров, но Георг, внезапно сел, навострил уши и повернул свою длинную морду к северу. Спустя минуту он откинул голову назад и завыл. Это был вибрирующий вой; низкий вначале, он закончился на самой высокой ноте, какую только способно воспринять человеческое ухо.
Утек схватил меня за руку и расплылся в довольной улыбке.
– Волки говорят: «Карибу пошли!».
Утек очень плохо говорил по-английски, а Моуэт – по-эскимосски; сперва учёный решил, что он недостаточно хорошо понял охотника или что тот его разыгрывает. Однако служивший переводчиком Майк подтвердил: волк воем передал информацию о том, что долгожданные стада оленей, наконец, двинулись на юг, и даже указал точное место – берега озера Куиак. Исследователь счёл все эти рассказы полным бредом, но Майк неожиданно засобирался на охоту, а через несколько дней вернулся с богатой добычей. Он нашёл карибу именно там, где «сказали» волки!
Учёного невероятно заинтересовало умение Утека понимать волков. С помощью Майка он стал расспрашивать его подробнее, и услышал просто невероятные вещи:
– Вчера, – переводил Майк, – волк, которого ты зовешь Георгом, послал своей жене весточку. Так говорит Утек, который хорошо слышал. Волк сказал жене, что охота идет плохо, придётся задержаться. Вероятно, не удастся вернуться раньше полудня.
Через два дня, в полдень, Георг опять появился на гребне, навострив уши на север. То, что он услыхал, видимо, его не заинтересовало, так как он не завыл в свою очередь, а спустился к логову.
Утек, напротив, был захвачен полученной новостью. На лице его отразилось глубокое волнение. Он буквально утопил меня в потоке слов, но я смог уловить немногое. «Инуит» (эскимос) и «кийэи» (приходить) – неоднократно повторял Утек. Не одолев моей тупости, он сердито взглянул на меня и без разрешения зашагал через тундру.
Через несколько дней Утек вернулся, да не один – с ним было ещё трое знакомых охотников. Исследователь начал расспрашивать Майка – неужели возможно такое, что волки своим воем «рассказали» о том, что рядом появились охотники и куда они направляются?
– Да, – сказал Майк, – Утек действительно знал, что люди в пути и скоро придут сюда.
– Глупый вопрос. Он знал потому, что слышал, как волк с холмов Пятой Мили сообщил о проходе эскимосов через его территорию. Утек пытался все объяснить, но ты его не понял: в конце концов он вынужден был уйти, чтобы встретить друзей.
С помощью эскимосов Моуэт ещё долго наблюдал за волками и изучал их повадки. Оказалось, что волки, даже живущие на участках, расположенных далеко, могут «ходить друг к другу в гости», даже целыми семьями. Что волки очень привязываются к своей паре – например, один знакомый Утеку старый волк после гибели своей супруги очень горевал и больше не выбирал себе пару, а только воспитывал чужих волчат и ходил на охоту. Что опытные волки «учат» волчат, и волчата как бы «ходят в школу». И, наконец, что виной уменьшению численности оленей являются вовсе не волки, а хищническое истребление людьми – белыми охотниками. За одну только зиму охотники из одного-единственного городка в штате Манитоба убивали до 50 000 оленей!
Результаты исследований Моуэта начальство в Службе изучения животного мира Канады в итоге не удовлетворили – к сожалению, людям всегда проще думать, что в их проблемах виноват «кто-то другой». А записи исследователя о волчьих «разговорах» многие учёные коллеги и вовсе восприняли крайне негативно – мол, вернулся с севера, наслушался эскимосских сказок, а теперь вешает всем лапшу на уши. Но были и такие, кто отнёсся к переданным Моуэтом сведениям с самым пристальным вниманием. Большинство современных этологов (этология – наука о поведении животных) считает, что такие общественные животные, как шимпанзе, дельфины, пчёлы, волки или собаки, действительно могут общаться друг с другом на своём «языке», абстрактно мыслить и демонстрируют, как люди, вполне «социальное» поведение. Подробнее о приключениях Фарли Моуэта в канадской тундре можно прочитать в его интереснейшей книге «Не кричи: волки!», переведённой и изданной у нас в издательстве «Мир» в 1968 году.
Норберт Заксер. Человек в животном. Почему животные так часто походят на нас в своем мышлении, чувствах и поведении. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. Перевод с немецкого Наталии Штильмарк под научной редакцией Елены Гороховской
Обычно мы связываем с понятием «обучение» приобретение новых поведенческих реакций. Это относится к наиболее изученной и у человека, и у животных форме обучения — ассоциативному обучению. В общем виде под ним подразумевается формирование связки между раздражителем, который до того не был значимым, или какой-либо незначимой поведенческой реакции, с поощрением либо наказанием. Таким образом животное учится, какие из исходно нейтральных раздражителей имеют значение и какие последствия влечет то или иное поведение.
Вероятно, самая известная форма ассоциативного обучения — выработка классического условного рефлекса. Это понятие неразрывно связано с именем русского ученого Ивана Петровича Павлова. Павлов был физиологом и исследовал пищеварительные железы. В его опытах на собаках ему бросилось в глаза, что они начинают выделять слюну не тогда, когда их кормят, а раньше — уже когда слышат шаги, приближающиеся к их клеткам. Это наблюдение вдохновило Павлова на его знаменитые эксперименты, которые коротко можно описать следующим образом. На первом этапе собака получала определенное количество пищи, при этом измеряли, сколько слюны она выделяет. На втором этапе в той же ситуации звучал звук колокольчика, но пищи собака не получала. Как и ожидалось, эта ситуация выделения слюны не вызывала. Когда на третьем этапе кормление и звонок колокольчика происходили одновременно, собака выделяла слюну как на первом этапе. Если совместная презентация пищи и звука повторялась многократно, то на четвертом этапе уже один звук колокольчика вызывал выделение слюны. Собака обучалась реагировать на прежде нейтральный раздражитель — звук — выделением слюны, и раздражитель таким образом из нейтрального превращался в условный. Соответственно, пища получила обозначение безусловного раздражителя. Существенным признаком классического условного рефлекса было формирование ассоциации между поощрением, в данном случае пищей, и условным раздражителем, в данном случае — звуком. Как показывает множество исследований, практически любой стимул в окружающей среде может стать условным раздражителем и вызывать условный рефлекс. Так, собаки Павлова научились выделять слюну не только в ответ на звук, тот же рефлекс можно было вызвать и оптическими сигналами, например, загорающейся лампочкой. Многие животные легко вырабатывают условные рефлексы в ответ на запаховые сигналы.
Наилучшие успехи в обучении достигаются тогда, когда условный стимул непосредственно предшествует безусловному или оба стимула действуют одновременно. Это понятно, ведь если бы в опытах Павлова звук колокольчика раздавался за несколько часов до или после кормления, животные, конечно, не сформировали бы ассоциацию между этими двумя событиями. Интуитивно понятно и то, что условный рефлекс постепенно затухает и в конце концов вообще не может быть вызван условным стимулом, если безусловный стимул, то есть поощрение, какое-то время не поступает. Рано или поздно собаки Павлова прекратили бы выделять слюну в ответ на звук, если бы по крайней мере время от времени не получали одновременно с ним кусок мяса.
Условные рефлексы могут быть вызваны не только поощрением, или, как говорят, положительным подкреплением, но и наказанием, то есть отрицательным подкреплением. Если собаку слегка ударить по лапе, она подожмет ее. Если во время этого действия раздается определенный звук, а вся процедура повторяется многократно, то через какое-то время собака будет точно так же поджимать лапу в ответ на один только звук.
Если собака Павлова выработала условный рефлекс на звук частотой 1000 герц, то она реагирует не только на эту частоту, но выделяет слюну и в ответ на звук частотой в 1020 герц. Этот феномен, то есть выработка условного рефлекса в ответ на стимул, подобный условному, был назван генерализацией. При этом выделение слюны будет тем сильнее, чем ближе сходство данного стимула с тем, на который у собаки уже выработан условный рефлекс, и тем слабее, чем сильнее он от него отличается. Логичным будет заключить, что собака в состоянии отличить друг от друга звуки в 1000 и 1020 герц, иначе количество отделяемой слюны в обоих случаях было бы одинаковым. Если же продолжить эксперимент и сопровождать поощрением только реакцию в ответ на 1 000 герц, но не 1020, то через какое-то время собака будет реагировать только на частоту 1000 герц. Если и дальше сравнивать реакцию на звуки различной частоты, то можно выяснить, до какой степени точности собака способна их дифференцировать. Такая, как говорят специалисты, «дискриминация стимулов» позволяет исследовать, что именно воспринимают животные своими органами чувств и где проходят границы их возможностей.
Так, Карл фон Фриш уже более 100 лет назад с помощью опытов с условными рефлексами выяснил, различают ли цвета пчелы. Когда он предложил им сахарный сироп в стеклянном блюдечке на желтом картоне, то пчелы быстро связали желтый цвет с пищей. Соответственно, после этого они предпочитали емкости на желтых подставках, а не таких же синих, зеленых или фиолетовых. Если же у животных был выработан условный рефлекс, наоборот, на синий цвет, то они уже предпочитали синий. Таким образом, опираясь на классический условный рефлекс, фон Фриш сумел безусловно доказать то, что полностью противоречило тогдашним хрестоматиям, а именно, что пчелы способны различать цвета и вовсе не являются дальтониками! Так же с помощью простого условного рефлекса можно показать, что золотые рыбки слышат. Если встать на берегу пруда и свистнуть, рыбки не будут реагировать. Если по поверхности воды рассыпать корм, то через некоторое время рыбы подплывут, чтобы собрать его. Если соединить оба действия и день за днем перед каждой кормежкой громко свистеть, то в конце концов рыбки начнут подплывать и тогда, когда свист не сопровождается кормом. Значит, они слышат, иначе у них нельзя было бы выработать условный рефлекс на звук.
Условные рефлексы, как их описал Павлов, широко распространены в животном мире, от беспозвоночных до шимпанзе. Феномен мимикрии, когда животные используют для защиты зрительный обман, также отчасти базируется на этом процессе обучения. Например, птицы не имеют врожденного знания о том, что монархи — американские бабочки с очень яркой окраской — несъедобны. Но если птицы их едят, у них начинается тошнота и рвота. Один-два таких опыта — и птица будет избегать бабочек этой окраски, а также схожих с ними. Любопытно, что есть другой вид бабочек, поразительно схожий окраской с монархом, но, в отличие от него, абсолютно съедобный. Однако птица, которая один раз отравилась, съев монарха, впредь не станет трогать и его безобидного двойника. Таким образом, этот вид пользуется классическим условным рефлексом, имитируя опасный вид и обманывая врага.
Вторая важная форма ассоциативного обучения наряду с классическим условным рефлексом — оперантный условный рефлекс. Он связан прежде всего с именем американского психолога Берреса Фредерика Скиннера. Если при классическом условном рефлексе новый стимул связывается с уже существующей реакцией, то при оперантном животное обучается тому, что, совершив изначально случайное действие, получает поощрение и таким образом добивается цели. Нагляднее всего эту форму обучения иллюстрируют исследования в так называемых ящиках Скиннера. Это специальные аппараты, где укреплен, например, рычаг, на который можно нажать, или шайба, которую можно клюнуть. Проводились исследования прежде всего на крысах и голубях. Животное, помещенное в ящик, выполнив такое действие, автоматически получает поощрение, например из специально открывающейся кормушки. Когда крысу впервые сажают в такой аппарат, она начинает бегать по нему взад и вперед, обследуя окружающую обстановку, и производит все возможные манипуляции. В какой-то момент она случайно давит на рычаг и в какой-то момент обнаруживает упаковку с кормом. Через некоторое время крыса запоминает, что между нажатием на рычаг и получением корма есть связь. И если первое нажатие на рычаг было случайным, то теперь уже крыса производит это действие целенаправленно, чтобы получить корм.
Поэтому оперантный условный рефлекс называется также обучением путем проб и ошибок либо обучением на успех. В принципе оно приводит к тому, что действие, связанное с поощрением, повторяется все чаще, в то время как другое действие, не получающее подкрепления, постепенно отходит на задний план. Чтобы между поведением и поощрением могла быть сформирована ассоциация, поощрение должно как можно быстрее следовать за действием. Если временнάя дистанция слишком велика, обучения не происходит. Скиннер обнаружил, что успех обучения резко сокращается, если между нажатием на рычаг и пищевым поощрением проходит больше восьми секунд.
Впрочем, существуют примечательные исключения. Так, если дикие крысы находят незнакомую пищу, то они отъедают от нее сначала лишь немножко и ждут, не станет ли им плохо. При этом они даже через несколько часов еще способны провести параллель между поеданием определенного корма и подступающей тошнотой. Если плохо им не становится, то в последующие ночи они поедают все больше этого корма, пока, наконец, не станут есть его в обычных для себя количествах. Однако если они почувствуют, что им становится нехорошо, то с этого момента они будут и в дальнейшем избегать этого корма.
Как показывают наблюдения, ассоциации между определенным действием и его последствиями в некоторых случаях могут быть сформированы и тогда, когда между двумя этими событиями проходит относительно длительное время. Кроме того, этот пример показывает, что за счет оперантного условного рефлекса животные учатся не только тому, какие действия приводят к поощрению, но и тому, каких неприятных ситуаций или опасностей им следует избегать. Как и при классическом условном рефлексе, успех обучения при оперантном через какое-то время требует закрепления. Представим, например, крысу, которая научилась нажимать на рычаг, чтобы получить пищевое поощрение. Она будет повторять то же действие и в том случае, если будет получать корм в ответ лишь на каждое второе, десятое или даже сотое нажатие. Однако если оно вообще перестанет сопровождаться поощрением, то крыса рано или поздно прекратит нажимать на рычаг.
Обучение за счет оперантных условных рефлексов имеет в жизни животных немаловажное значение. Оно играет решающую роль в поисках пищи, обучении социальным правилам, совершенствовании определенных поведенческих алгоритмов и освоении новых местообитаний. Наконец, эта форма обучения всегда задействована там, где определенные поведенческие алгоритмы должны быть опробованы впервые. Воспитание животных в неволе также по большей части базируется на выработке оперантных условных рефлексов.
Думают ли животные?
Во всем том, что относится к обучению животных, наука в течение десятков лет концентрировалась почти исключительно на изучении условных рефлексов. Неудивительно, что эти формы обучения к настоящему времени отлично исследованы и расшифрованы вплоть до их нейронных и молекулярных основ. Но именно поэтому со временем создалось впечатление, что наряду с привыканием животным доступны единственные формы обучения — различные типы условных рефлексов. Вопрос о том, не обладают ли животные и более высокими когнитивными способностями, отошел на задний план. Более того, на него зачастую отвечали отрицательно, не проводя соответствующих исследований. Ситуация в корне изменилась после выхода в свет в 1985 году книги американского зоолога Дональда Гриффина «Мышление животных» (Animal Thinking). Он представил в ней точку зрения, что некоторые животные вполне способны думать и даже располагают некоей формой сознания. По его мнению, ученым стоило бы исследовать эти ментальные процессы. Множество ученых откликнулись на его призыв, и в исследовании когнитивных способностей животных начался настоящий бум, который продолжается до сих пор и привел к появлению нового научного направления, изучающего когнитивные способности животных (Animal Cognition). Хотя, справедливости ради, надо сказать, что и задолго до книги Гриффина на эту тему проводилось немало замечательных исследований. Незадолго до Первой мировой войны руководителем исследовательской станции на Тенерифе, занимавшейся изучением антропоидов и принадлежавшей Прусской академии наук, стал Вольфганг Кёлер. С 1914-го до 1917 года он исследовал «разумное поведение» человекообразных обезьян и решил выяснить, не могут ли эти животные подобно людям иметь в какой-либо ситуации свою точку зрения и решать проблемы через своего рода мышление. В самой известной своей работе он исследовал использование орудий у шимпанзе. Одним из первых он применил для документирования полученных результатов фотосъемку. В одном из экспериментов снаружи от вольера, в котором находилась группа шимпанзе, положили банан. Животные заметили фрукт и попытались дотянуться до него через прутья клетки, но банан лежал слишком далеко. В вольере находилось несколько полых палок, которыми шимпанзе время от времени играли. Внезапно Султан, самый умный из шимпанзе Кёлера, взял две разные палки, вставил более тонкую в более толстую и направился к прутьям решетки. Он целенаправленно использовал получившуюся длинную палку в качестве орудия и подтянул к себе банан. Очевидно, он осознал проблему и решил ее благодаря сознательному поведению.
Что он действительно был в состоянии это сделать, показал второй эксперимент. Кёлер подвесил в вольере банан так высоко, что шимпанзе не могли его достать. Животные тем не менее первым делом попытались до него допрыгнуть. Из этого ничего не получилось. В вольере лежало несколько ящиков разного размера. И снова именно Султан взял один из ящиков, поставил его прямо под бананом и забрался на него. Поняв, что высоты ящика не хватает, он притащил туда еще один ящик и еще один, затем, поставив один на другой, забрался на всю эту шаткую конструкцию и, подпрыгнув, достал банан. И в этом случае Султан достиг своей цели благодаря разумному действию, направленному на решение проблемы. Оглядываясь назад, мы видим, что работы Вольфганга Кёлера стали началом изучения когнитивных способностей животных. Впервые было продемонстрировано, что животные в принципе в состоянии учиться не только методом проб и ошибок, но и иcпользуя сознание.
Однако эти факты долгое время игнорировались, и потребовались десятки лет для того, чтобы к их изучению присоединились другие ученые. В 1960-х годах выводы Кёлера наряду с другими специалистами убедительно подтвердили Бернхард Ренш из Университета Мюнстера и его коллеги. В своих остроумных экспериментах они продемонстрировали, что самка шимпанзе Юлия была способна действовать целенаправленно, по заранее намеченному и продуманному плану. В ходе одного из экспериментов Юлия сначала научилась бросать железный жетон в прорезь автомата, который выдавал ей в качестве поощрения кусочек банана, виноград либо печенье. Затем ее посадили перед лабиринтом, на котором сверху лежала стеклянная пластинка. В лабиринте находился тот самый железный жетон для «пищевого» автомата. Юлия быстро сообразила, что с помощью магнита жетон можно подтянуть через ходы лабиринта к одному из боковых выходов, где его можно будет взять. Проделав все это, она побежала к автомату с едой, бросила туда жетон и получила в награду лакомство. На следующем этапе опыта перед Юлией был лабиринт, составленный из двух симметрично подогнанных друг к другу, многократно закрученных ходов, причем лишь один из них имел боковой выход, а второй заканчивался тупиком. Юлия какое-то время рассматривала лабиринт, затем взяла магнит, выбрала правильный путь и подтянула жетон к боковому выходу. Шаг за шагом ученые усложняли и совершенствовали лабиринт, добавляя в него все новые ответвления, запутанные ходы, ведущие в тупики, и выходы, из которых, однако, только один годился для того, чтобы достать через него жетон. Для каждого нового захода использовали новый лабиринт с новой системой ходов, так что Юлии каждый раз приходилось строить новый план. Результаты были просто поразительные: перед тем как приступить к делу, Юлия всякий раз рассматривала лабиринт не более минуты. Затем хватала магнит и ловкими движениями пыталась подтянуть жетон к выходу. При этом в 86 из 100 усложненных лабиринтов она выбрала правильный путь.
Тот же самый эксперимент Бернхард Ренш и его коллеги провели с шестью студентами. Стоит заметить, что их результаты были не намного лучше, чем у Юлии. По некоторым показателям шимпанзе даже опередила отдельных студентов. В последние десятилетия когнитивным способностям животных посвящено множество исследований. Они убедительно подтверждают выводы Кёлера и Ренша и доказывают, что и другие виды животных способны на разумные действия. Так, в одном гениально простом исследовании орангутанам дали плексигласовую трубку длиной 25 см и 5 см в диаметре, на четверть заполненную водой. На поверхности воды плавал арахис — очень ценное с точки зрения животных лакомство. Вытащить орех из трубки пальцами не получалось. Однако все пятеро участвовавших в эксперименте животных спонтанно нашли решение проблемы: они подходили к стоящей неподалеку поилке, набирали в рот глоток жидкости, выплевывали его в трубку и повторяли это до тех пор, пока уровень жидкости не поднимался настолько, чтобы оттуда без проблем можно было вынуть арахис.
Сегодня ни один исследователь поведения уже не сомневается в том, что звери с высокоразвитым мозгом, такие как обезьяны, хищные млекопитающие, слоны или киты, способны учиться благодаря разумному планированию. Они умеют спонтанно оценивать ситуацию, мысленно осуществлять необходимые действия и затем целенаправленно их реализовывать. Иначе говоря, эти животные умеют думать!
Обычно мы связываем с понятием «обучение» приобретение новых поведенческих реакций. Это относится к наиболее изученной и у человека, и у животных форме обучения — ассоциативному обучению. В общем виде под ним подразумевается формирование связки между раздражителем, который до того не был значимым, или какой-либо незначимой поведенческой реакции, с поощрением либо наказанием. Таким образом животное учится, какие из исходно нейтральных раздражителей имеют значение и какие последствия влечет то или иное поведение.