что такое горящая головня
горящая головня
1 fire-brand
2) зачинщик, подстрекатель
2 fire-stick
3 firestick
4 fire stick
5 fire-stick
6 fire-brand
7 fire stick
8 fire-stick
9 firebrand
10 a chunk of fire
11 fire-stick
12 головня
2. бот. (болезнь злаков) smut, rust.
13 пыльная головня
14 agleam
15 bellow
мычание, рев (животных)
мычать, реветь (о животных) ;
орать
16 brand
бот. головня;
a brand from the burning (или the fire) человек, спасенный от грозившей ему опасности
клеймо, печать позора
отпечатываться в памяти, оставлять неизгладимое впечатление;
it is branded on my memory это врезалось мне в память
сорт, качество;
of the best brand высшей марки
фабричное клеймо, фабричная марка
бот. головня;
a brand from the burning (или the fire) человек, спасенный от грозившей ему опасности competitive
конкурирующая торговая марка
отпечатываться в памяти, оставлять неизгладимое впечатление;
it is branded on my memory это врезалось мне в память manufacturer’s
фабричная марка manufacturer’s
сорт, качество;
of the best brand высшей марки
17 bunt
ударять;
пихать;
бодать
18 crepitation
19 dim
потускнеть;
делать(ся) тусклым, затуманивать(ся) ;
dim out затемнять
с неясным сознанием;
to take a dim view (of smth.) смотреть( на что-л.) скептически или пессимистически
слабый (о зрении;
об интеллекте)
смутный, туманный;
потускневший;
the inscription is dim надпись неразборчива, стерлась;
dim recollection смутное воспоминание;
dim idea смутное представление
смутный, туманный;
потускневший;
the inscription is dim надпись неразборчива, стерлась;
dim recollection смутное воспоминание;
dim idea смутное представление
потускнеть;
делать(ся) тусклым, затуманивать(ся) ;
dim out затемнять
смутный, туманный;
потускневший;
the inscription is dim надпись неразборчива, стерлась;
dim recollection смутное воспоминание;
dim idea смутное представление
тусклый;
неясный;
dim room темная комната
смутный, туманный;
потускневший;
the inscription is dim надпись неразборчива, стерлась;
dim recollection смутное воспоминание;
dim idea смутное представление
с неясным сознанием;
to take a dim view (of smth.) смотреть (на что-л.) скептически или пессимистически
20 dust-brand
См. также в других словарях:
опали́ть — лю, лишь; прич. страд. прош. опалённый, лён, лена, лено; сов., перех. (несов. опаливать). 1. (несов. также опалять). Заставить обгореть со всех сторон или с краев; уничтожить огнем поверхность или края чего л. Кое где валяется ветла, разбитая и… … Малый академический словарь
Примет — примёт м. устар. 1. Насыпь, которую делали возле городской стены во время осады города, чтобы удобнее было взобраться на стену (на Руси IX XIII вв.). 2. Горящая головня, факел и т.п., которые бросали в осажденный город, чтобы вызвать пожар.… … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
ГАЛКА — жен. галя, новг. галица, костр. анка. твер. клуша, клушка; птица вороньего рода Corvus Monedula. Пегая галка сиб. Corvus dauricus. Каменная галка сиб. птица вороньего же рода Corvus graculus. Гальё или галочье ср., собир. галки; ино вообще… … Толковый словарь Даля
Уха — Уха … Википедия
Что такое горящая головня
© Dr. Javad Nurbakhsh, 1992
© Пер. с англ. Л. М. Тираспольского. 1998
© Л. М. Тираспольский, глоссарий, 1996
© ООО ИД «Ганга», оформление, 2019
Ал-Нафс: этот арабо-персидский термин имеет множество значений и потому оставлен без перевода. Слово нафс означает: сущность (объекта), душа, психика, ум, одушевленное существо, личность, индивидуальность, желание, личностная определенность. В арабском языке не существует возвратных личных местоимений, их место занимают слова айн и нафс (сам, само). Таким образом, термин ‘илм ал-нафс (наука о душе) переводится как «психология». Когда в суфийских текстах речь заходит о нафсе, то обычно имеется в виду ал-нафс ал-амара, примитивная душа (во французском языке это ame concupiscente, в латыни – cupido libido), то есть человеческое «я» во власти зла. В данном контексте это слово обозначает целостную душевно-телесную структуру человека в той степени, в которой он следует эгоцентрическим устремлениям и подчинен страстям «плоти». В структуре души также существуют три более высоких уровня, достигаемых на пути духовного преображения: ал-нафс ал-лаввама (обвиняющая душа, или совесть), ал-нафс ал-мулхама (вдохновленная душа) и ал-нафс ал-мутма’инна (успокоенная душа).
Подчинившийся нафсу обладает чертами материальной природы. Сходным образом у человека, руководимого сердцем, еще остаются признаки нафса и материальной природы. Те, кто следуют нафсу, не осведомлены о сердце, а те, кто следуют сердцу, не ведают о духе.
Что знает нафс о сокровищах, хранящихся в сердце? Что известно сердцу о незримом, которое наполняет святилище духа? Что ведает дух о наследии, лежащем в шатре глубинного сознания? И что знает глубинное сознание о реальности сокровенного сознания? Поистине, нафс – это место Божественного залога (аманат), сердце – обиталище постижения, дух – знамение свидетельствования, глубинное сознание – пристанище любви, а сокровенное сознание – только Бог ведает, что содержит оно. И кто может это знать! Оно превыше воображения человеческих существ. (КАМ VI 112)1
Цель этой книги – дать обзор этапам, через которые проходит психика, продвигаясь от материальной природы к сокровенному сознанию, и изложить взгляды различных наставников Пути на данный предмет.
Психика, которая дана человеку от рождения, известна под названием «материальной природы». Иными словами, материальная природа представляет собой совокупность психологических особенностей, которыми человек наделяется при рождении. Она может быть описана как психологическая конституция, которую каждый человек наследует от своих родителей и предков. Необходимо отметить, что характеристики материальной природы оказывают огромное влияние на формирование нафса.
«Горящая головня, летящая по ветру»:
О поэзии Виктора Лапшина
Поэзия Виктора Михайловича Лапшина не обманывает – в ней есть то, к чему приучен читатель русских классических стихов, и чего исподволь ждёт и от современной поэзии – слова о жизни, рождённого поэтическим откровением. Магия стиха соединяется у него с силой любомудрия и создаёт какое-то удивительно свежее, весеннее впечатление, но не в том смысле, что радостен и приподнят пафос его творчества, а в том, что талант, как и природа, всегда внове, всегда волнует.
В одном из лучших стихотворений Виктора Лапшина «Грачи, мой милый, прилетели» есть строки, которые обретают пророческий смысл, отнеси их к поэтической стезе Лапшина:
Вот мира нового попытка;
не из любви – так от избытка,
но всё дано – и всё для нас.
Да неужели ж возгордимся, –
сокровищем распорядимся
так, как бывало столько раз…
Не отрекается Лапшин от своих литературных корней – они ощутимы, как ощутим идеал, подвигающий его на творчество. «Корни» эти не теснят авторского естества, образуя с его словом и интонацией органичный и оригинальный союз. Какие только имена не вспоминаются критикой в связи с творчеством В. Лапшина! И. Бунин, Вяч. Иванов, В. Хлебников, А. Ремизов, Н. Клюев (В. Кожинов); Ф. Тютчев, Ап. Майков, Н. Щербина, В. Бенедиктов, Н. Некрасов, А. Блок, Н. Заболоцкий, Ю. Кузнецов (И. Роднянская).
Кто-то из критиков сочувственно видит в этом изобилии открытое присоединение поэта к философско-исповедальному крылу русской лирики, кто-то подозревает в стихах Лапшина коллаж как основной творческий принцип. Я не хочу сейчас углубляться в полемику с И. Роднянской, которая в статье «Назад – к Орфею» («Новый мир», 1988, № 3) в исследовательском задоре выискивает в стихах Лапшина всё новых и новых «доноров». И не боясь ошибиться в «диагнозе», констатирует факт «эксплуатации старых гармоний» и – что хуже всего – позволяет себе менторский тон в оценке его философских стихов, впрочем, оставляя за поэтом право живописать народные типы.
Что касается методики «построчного диагноза», то она давно и аргументированно аттестована теорией литературы как занятие пустое. Так, А. Бушмин, ещё в далеком 1978 году, в своей книге «Преемственность в развитии литературы» убедительно предостерёг: «И только тот, кто мыслит себе традиционность и новаторство как два зримых и резко различных аспекта художника, даёт себя увлечь поисками аналогий, обозначенных или скрытых заимствований, цитат, реминисценций – то есть всего того, что лежит на поверхности произведений в виде механических образований, неосвоенных приобретений».
Традиции, питающие творчество Виктора Лапшина, механическими образованиями назвать трудно даже его оппонентам. А потому попытаемся уяснить, что стоит за его приверженностью XIX веку, русскому любомудрию, каковы внутренние причины «старомодности» его стиха? И здесь категории времени и места – важнейшие в системе жизненных и поэтических координат художника.
…Галич – российская глубинка, где родился и жил поэт. Этот старинный русский город благословен тем, что забыт. Где ещё так вольно, так вдосталь думается, как не у этого, переходящего в облака волшебного озера? Где ещё, не суетясь, можно разобраться в душевной сумятице, как не на древнем Балчуге, с высоты которого виден не только вольно раскинувшийся городок, но и, кажется, все собственные ошибки и прозрения? Где ещё услышишь такую «вкусную», певучую, дивно переполненную бабушкиными словечками речь? Да и в самом названии города, так, кстати, до конца и не расшифрованном, заложены самые диковинные «ингредиенты»: искры, полёт и удивление. Одним словом, Галич – это и сегодня таинственная и озаряющая Россию горящая головня, летящая по ветру!
Да, есть высшая мудрость в постоянстве. И тот, кто постиг её, кто укротил в себе кочевника, кто овладел умением нести свой крест, не мельтеша и не суетясь, обретает самостоянье. Духовной опоры – вот чего часто не хватает нам в суматохе идей и мнений, и это беда. Но если её не хватает поэту – не спасают ни словесные кульбиты, ни новоявленная «стихопроза».
Эту самую опору, дефицитную по нынешним временам сущность, и обнаруживаешь в стихах Виктора Лапшина, уже за одно за это проникаясь к нему теплотой и благодарностью.
Стремление к духовной чистоте веками складывалось в народе как базовая потребность, и поэт не только уловил, но сохранил и выразил это:
Ах, сколько раз на поводу
Своекорыстного порыва
Я говорил, я мыслил криво
И льстил раскаяньем стыду!
Как часто подлости своей
Я поддавался, не желая
Зла никому, – и жизнь былая
Сгорала со стыда над ней!
Пускай весь мир поймет, простит,
Но скрытый иль забвенный стыд
Угрюмо тлеет в человеке.
Незрим в сердечной глубине,
Кто осудил меня во мне
Навеки.
(«Стыд»)
Кто осудил меня во мне / Навеки. Попробуйте ответить на этот вопрос, если душа ваша действительно взволновалась словом поэта. Если нет – не ваш он автор. Дальше можно не читать.
Меня поэзия Виктора Лапшина трогает живыми токами, постоянно идущими от его слова, нравственным импульсом, естественным и мучительным одновременно. Он не изображал из себя поэта, именно так он и жил – открыто, уязвимо, трудно.
Его жизнь и творчество, бесконечно развиваясь, были постоянны в одном: неослабевающей силе нравственного напряжения. Чувство вины, стыда, боль поражённой совести как бы изначально присутствуют во всем, о чём пишет Лапшин, будь то ощущение белой ночи («Белая ночь») или описание весны («Грачи, мой милый, прилетели…»), картина летнего вечера («Вечер») или зарисовка грозы («Лесные голуби стонали…»).
Поэту свойственно серьёзное отношение к слову. Убеждение его героя – «Не олово слово – сдержу своё слово!» («Васька Буслаев») – это и авторская позиция.
Надёжность слова обеспечена жизненными принципами автора, которых он не только не скрывает, но и открыто кладёт в основу многих своих произведений («Василиса», «Мой друг! Мой брат! Такое дело…», «Сума»).
Лапшина отличает какая-то вековая память слова, он не боится употреблять «ветхие глаголы», почитая их «питомцами вещего огня»:
…Что им иронии уколы –
Питомцам вещего огня!
Им нипочём забвенья память:
Как прежде – слово бередит –
Душа не помнит и не бдит –
Она сама дозор и память.
(«Глаголы»)
Не боясь упрёков в стилизации и архаике, поэт уповает на благородство и «отзывность» русского стиха: «Пускай не станет слово чудом, но будет эхом бытия» («Мой друг! Мой брат! Такое дело…»).
Но, пожалуй, главное в поэзии Виктора Лапшина – это его стремление «мысль разрешить», понять-таки:
Что там – за мыслью дерзновенной,
Что в ней, что вне её? Она
Для жизни скудной и мгновенной
Щедра чрезмерно и вольна.
(«Мысль»)
Поэтические предчувствия, размышления о тайнах бытия явлены в стихах Лапшина с бережным сохранением романтического ореола:
Сдаётся мне: вовсе не сбудется
твоё золотое пророчество…
Ведь чудо – когда оно чудится,
а чудится – когда хочется.
Душа же надеждой оставлена,
посула не нужно мне лестного:
когда нам чудесное явлено –
что в нём остаётся чудесного.
(«О чудесном»)
…И за тайной без тайны спеша,
Прозревающее, властно и сиро –
Торжествует, томится душа
Нищетой – и величием мира.
(«Сожаление»)
…Шла туча, туча шла свинцово:
но может быть, но может быть,
могло её остановить
любое ласковое слово.
(«Лесные голуби стонали…»)
…Роще шептать – не вышептать, ключ не угомонить…
Только с душою чистою можно по ней бродить.
(«В роще»)
Так кто же он, лирический герой Виктора Лапшина? Чего в нём больше – рефлексирующего философа, поставившего себе целью мысль разрешить, или природного человека, способного напитываться из заповедной быстрины жизни и вдохновляться ею? Думается, что бессмысленно их разделять. Поэт един.
У лукоморья древний бор –
Чернее тьмы, державней гор.
Туда лишь ветру досягнуть,
А солнцу там заказан путь.
И мирно катится река
Из облаков – и в облака.
На берегах её щедрот
Живёт любовь – живёт народ.
И брата брат не оскорбит,
И сам не ведает обид.
Ударь кого-нибудь, изволь –
И весь народ пронзает боль;
Ты не избегнешь тумака
От своего же кулака…
Где тайный люд – не укажи:
Покоем братьев дорожи,
И ежели известен путь –
Навек забудь.
(«Предание»)
Идиллия, скажете вы. Не в духе нашего времени. Но почему тогда лирический герой Лапшина чаще всего предстает перед нами с «суровым» ликом, а его дума о грядущем «грозна» и бесприютна, – одним словом, почему авторское мироощущение столь серьёзно и драматично? («Незнакомка», «Вихрь»…)
Сирый герой Лапшина чаще всего не ищет контактов с миром, более того, он стремится к уединению. Слаба и ненадежна его связь с бытом, текучкой, сиюминутностью. Его родная почва – былина, миф, история. Его душа живёт не в малогабаритной клетушке, а в преданьях старины глубокой. Вот почему сколь мучительны, столь и желанны для героя Лапшина прощание, уход, одиночество. А молчаливая природа гораздо понятнее и соразмернее его душе, чем шумные сородичи, живущие рядом.
Почему? Ответ очевиден: а кто бы выбрал другое? Уж точно, не поэт. Творчество для Лапшина – не просто поиск гармонии, но и внутренняя эмиграция, уход от тяжёлых жизненных обстоятельств; не одоление их, не слитность с ними, а благородная, изысканная, но отстранённость от них. Всеобщность и космичность его медитаций – это своего рода убежище от мозаичности и непредсказуемости реальной жизни. При этом, конечно, повышается роль литературной традиции, которая хоть и несколько отгораживает от сырой и вульгарной жизни, зато позволяет усмотреть в ней (пусть теоретически!) знаки всеобщей культуры. А пока тонкая философичность, изящество формы и архаическая инструментовка лапшинского стиха не то чтобы не пропускают совсем, скорее – строго отфильтровывает реальные коллизии.
Конечно, литература по природе своей вторична, и художник всегда тщательно отбирает факты. Поэзия и вообще, как говаривал Белинский, «царство субъективности», где на первом плане личность, а отнюдь не «внешняя реальность». Вот и Пастернак о том же: «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой».
Конечно, робость перед действительностью может обернуться излишней мастеровитостью и рассудочностью, которые вовсе не в природе поэзии. Не зря Николаю Рубцову, рецензировавшему стихи начинающего поэта, не хватило в них простоты и органичности. В этих робких стихах, действительно, ещё ощутима сковывающая поэта боязнь банальностей, которая, кстати говоря, и является мощным источником, их порождающим. Порой несколько шокируют его романтические излишества («Перекати-поле»), а попытка преподать урок на фольклорном материале грешит прямолинейным дидактизмом, и потому убеждает не всегда и не вполне («Сума», «Василиса», «Васька Буслаев»).
Но, как говорится,
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел…
Шли годы… Лапшин много работал и учился у лучших. В итоге созрел в настоящего Мастера. Судите сами:
Фронтовик
Давно не вспоминался мне ты.
Жил на весёлом матерке
И как обычные монеты
Носил медали в кошельке.
Без них ты из дому ни шагу,
И брякали в мороз, и в зной
«За боевые. », «За отвагу»,
«За взятие. » – все до одной.
Хотя ты не сидел без дела,
Таскал, как бешеный, кули,
В кармане туго не хрустело,
К другим повадились рубли.
Другим ты был не очень нужен,
Глядели косо и в прищур:
«Бежал из плена, был контужен,
Хмельное любит чересчур. »
Детей не спрашивал ты: «Чьи вы?» –
Знал почему-то всё о нас.
Свистульки вырезал из ивы
И снежных баб лепил не раз.
Жизнь коротал ты одиноко,
Был даже нищенкам не мил.
Твоё единственное око
Взирало ласково на мир.
Виктору Михайловичу Лапшину удалось написать несколько стихотворений, без которых хрестоматийная антология русской поэзии ХХ века не будет полной. Он Поэт. Состоявшийся. Настоящий. И это главное.
В нетях
Иссякло всё, изнемогло,
Истлеть, рассеяться готово:
Мы поздно вспомянули Слово,
Над нами властвует Число.
Нам нечем радостно владеть,
Блуждает ненависть по нетям.
И стыдно, больно нам глядеть
В глаза и пращурам, и детям.
В хмелю избудем стыд и боль,
Ни шагу к солнцу из шалмана!
О перекатная ты голь!
О век Великого Обмана!
Иссякло всё, изнемогло,
Истлеть, рассеяться готово,
И мы спешим принять Число
За искупительное Слово.
И ещё одно. В заключение:
Тьма
Нет ни сиянья, ни огней.
Во тьму гляжу я бесшабашно,
А тьма такая, что о ней
И говорить без света страшно.
По саду вихрь прошелестел,
Его дыханье не нарушу:
То грозный ангел прилетел
По чью-то душу, чью-то душу.
Памятная доска, открытая 10 октября 2021 г. в городе Галиче на доме, в котором жил В. Лапшин
ГОЛОВНЯ
Найдено 1 изображение:
головня ж. 1) Тлеющее или обгорелое полено, бревно. 2) Болезнь растений (обычно хлебных злаков), вызываемая грибами-паразитами.
Видео на тему: ГОЛОВНЯ
головня
1. ж. (обгорелое бревно, полено)
charred log
2. ж. тк. ед. с.-х. (болезнь хлебных злаков)
smut (plant disease); (на пшенице тж.) brand
болезнь раст., вызываемая грибами, под влиянием к-рых отдельные части раст. (колосья, метелки, стебли, листья) превращаются в черную мажущуюся (мокрая, твердая Г.) или пылящую (пыльная Г.) массу спор. Различные виды Г. поражают различные раст. Пыль ная Г. совершенно разрушает колосья пшеницы, ячменя, метелки проса, овса, сорго, могара, початки и метелки кукурузы. Кукурузу чаще поражает пузырчатая Г., образующая на метелках, початках, стеблях, листьях вздутия- пузыри. Мокрая, или вонючая, Г. пшеницы и ржи, твердая Г. овса и ячменя разрушают только внутренность зерна, оболочка же зерна, пленки и ости остаются целыми. Стеблевая Г. ржи поражает соломину и верхние листья. Заражение пыльной Г. пшеницы и ячменя происходит во время цветения, когда заразное начало проникает внутрь семян, поэтому в качестве борьбы с нею применяется термическое протравливание.Остальные виды Г. заражают зерновые культуры во время уборки и молотьбы, когда головневые зерна раздавливаются и споры пристают к поверхности здоровых зерен. Во время прорастания споры своим ростком внедряются в росток злака и вызывают впоследствии разрушение зерна. Здесь заражение внешнее, и для борьбы с этими видами Г. применяется химическое протравливание.
1а и 1б-пыльная головня пшеницы: 2- головня кукурузы на початке.
Против мокрой Г. пшеницы, мокрой и стеблевой Г. ржи, пыльной Г. кукурузы семена опыливаются сухими протравителями («АБ» или Давыдова препарат). Против твердой Г. овса, ячменя применяется мокрое и полусухое протравливание формалином, а в борьбе с Г. проса, могара, сорго-мокрое протравливание формалином, хлорной известью, суперфосфатом. Пузырчатая Г. кукурузы поражает раст. в течение всего периода роста. Меры борьбы: срезание пузырей до момента их раскрытия и агротехнические мероприятия, применяемые также в борьбе с другими видами Г. зерновых культур (брать для посева здоровые, чистосортные семена, применять удобрение, рядовой посев, вводить правильный севооборот и др.).
Как Россия горела до революции
Вспомнить только катастрофу в пермском ночном клубе «Хромая лошадь» в 2009 году (погибло 156 человек), пожар, уничтоживший торговый комплекс «Синдика» на МКАД в 2017-м (по счастливой случайности, погибших не было), наконец, трагедию в Кемерове.
Писатель Павел Мельников в романе «На горах» описывал одно из таких мест: «Между шоссейной дорогой, обстроенной с обеих сторон рядами лавок, до последнего большого на ярманке пожара (в 1864 году), тянулись в три порядка тесные неказистые деревянные, где дранью, где лубом крытые платочные ряды. «.
Эти ряды часто и становились запалом. В наше время такие торговые ряды находятся в крытых центрах. И случается, что «крыты» они не «лубом» и не «дранью», но другими материалами, которые загораются от искры так же легко. Хотя по технике безопасности и всевозможным правилам должны быть негорючими.
В «Постановлениях для торгующих и прибывающих» на Нижегородскую ярмарку отмечалось, что «во всем районе ярмарки курение табака, сигар и папирос, безусловно, воспрещается, за исключением отведенных мест».
Кроме того, воду в самоварах дозволялось согревать лишь в номерных зданиях и помещениях над лавками с тем, чтобы были устроены самоварники нормального типа. Владельцам лавок вменялось в обязанность «иметь при каждом балагане, амбаре и складе товаров лестницу и чан, наполненный водою».
Все эти предписания, конечно, неоднократно нарушались.
2 февраля 1836 года в так называемом балагане Лемана, который установили на Адмиралтейской площади, начиналось представление по случаю наступления сырной недели. От слишком высоко поднятой ламы загорелась балка. Огонь стал быстро распространяться.
Из «четырех сот человек с лишком», наполнявших балаган, погиб «121 человек мужеского пола и 5 женщин».
Одним из самых страшных явлений оставались деревенские пожары. Ветер разносил горящие головешки, как спички и поджигал, поджигал. Без крова оставались десятки и сотни людей.
Например, газета «Владимирец» в начале XX века писала: «Целые деревни дворов по 30-40 в несколько часов превращаются в груды пепла и развалин. Народ разоренный, обессиленный, исстрадавшийся ходит по пустым улицам, не зная, что делать, не имея крова и пищи».
Причинами пожаров в то время считали низкий уровень культуры, отсутствие огнестойкого строительства, неорганизованность пожарной охраны и слабую экономическую основу крестьянского хозяйства. Или взяточничество. Владелец недвижимости часто давал взятку страховому агенту, который застраховывал имущество на сумму в несколько раз превышающую фактическую стоимость. В таких аферах часто за вознаграждение были задействованы и сами брандмейстеры.
Часто их организовывали влиятельные помещики. Например, граф Александр Шереметев, издававший журналы «Пожарный», а потом «Пожарное дело», создал пожарные команды в своих имениях.
Но зачастую техническое оснащение пожарных оставляло желать лучшего. Например, Александр Митрофанов, ссылаясь на одного из современников, пишет в книге «Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке», что в Костроме «пожарные обозы были исключительно на конной тяге»:
— В случае большого пожара вывозилась пожарная паровая машина, для разогрева которой требовалось часа два. Приехав на пожар, пожарные старались снять крышу и бить стекла в домах. Это называлось выпускать огонь, который благодаря тяге сильно развивался. Подготовки пожарных никакой не было.
Очевидно, сейчас с пожарной техникой все более или менее хорошо в Москве, Петербурге, некоторых других крупных городах. В Кемерове и многих других регионах до сих пор используются, например, пожарные автомобили на платформе ЗИЛ-130, выпущенные еще в советское время.
Всего же с 1901 по 1914 годы пострадало не менее 2300 пожарных, из которых 570 погибли, а 240 получили инвалидность. И это при том, что пожарные в XIX веке были лишены не только самых элементарных человеческих, но и гражданских прав. «Саратовский вестник» в 1912 году писал о невыносимых условиях жизни семей пожарных. К примеру, в комнате 14х8 метров проживало 16 семейств с 21 ребенком.
В начале ХХ века произошел еще один крупный пожар, заставивший вспомнить о трагедии в балагане Лемана. В селе Бологое (теперь город в Тверской области) загорелся кинотеатр, который помещался в. деревянном особняке Бологовского вольно-пожарного общества. Это было 20 февраля 1911 года, в Прощеное воскресенье.
И через сто с лишним лет, учитывая, как все было организовано в кинотеатре в Кемерове, мало что поменялось.
Иногда из-за такой, как принято теперь говорить, «преступной халатности», выгорали целые города.
А пожар в Барнауле в мае 1917-го считают одним из самых опустошительных городских пожаров за всю историю России. Он уничтожил около 60 кварталов, едва ли не половина населения города осталась без крова. Сообщалось о десятках погибших, хотя, как говорят, счет шел на сотни.
Как писал сайт barneos22.ru в материале к столетию барнаульской катастрофы, «члены городской думы в полной растерянности не принимали никаких мер, чтобы облегчить положение населения». Тогда же распоряжаться стали большевики.
Были открыты пункты по раздаче пищи пострадавшим, бездомных расквартировали в уцелевших домах. Между Новониколаевском, ранее пережившим подобный пожар, и Барнаулом запустили санитарный поезд.
Официальной причиной пожара в Барнауле тогда назвали неаккуратное обращение с огнем. начальника пожарной охраны города. В выходной день он решил съездить на охоту за Обь и разогревал смолу (опять смола!), чтобы просмолить лодку. Деревянная перекладина перегорела, котел с содержимым опрокинулся в огонь и вскоре полыхал весь город.