Что в гуманитарном классе
Гуманитарный профиль
Гуманитарный профиль (10-11 классы)
Гуманитарный профиль обучения в старшей школе дает широкие возможности развития гармоничной личности, раскрывает и совершенствует творческие способности ребят. Обучение в классах гуманитарного профиля нашей школы способствует формированию компетенций, необходимых для дальнейшего образования в области гуманитарной, социальной и медиа- сферы. На профильном уровне преподаются такие предметы как русский язык, литература, история, обществознание и английский язык. Профильное обучение поддерживается элективными курсами, занятиями в системе дополнительного образования, с возможностью изучения на углубленном уровне второго иностранного языка, в том числе, иврита. Обязательным является выполнение индивидуального исследовательского проекта. В области естественных наук вместо учебных предметов «Физика», «Химия», «Биология» изучается интегрированный предмет «Естествознание».
В рамках гуманитарного профиля создаются две учебные группы с различными предметами углубленного изучения для дальнейшей специализации. Обучение будет проводиться по индивидуальному учебному плану в рамках гуманитарного профиля и выбранной специализации.
Направление (специализация) «словесность и иностранные языки» предполагает углубленное изучение русского языка, литературы, английского языка, истории, обществознания. Для поддержки специализации вводится элективный курс «Зарубежная литература».
Направление «Медиа-класс» предполагает углубленное изучение русского языка, литературы, английского языка, обществознания. Специализация поддерживается элективными курсами «Медиа-журналистика», «Работа в видео и графических редакторах». В рамках дополнительного образования работает мастерская медиа-журналистики.
Учащиеся профильных классов нашей школы успешно принимают участие в различных олимпиадах и конкурсах: Всероссийской олимпиаде школьников, Московской олимпиаде школьников, олимпиадах высших учебных заведений, конкурсе Worldskills.
Для выпускников 9-ых классов других школ, желающих продолжить образование в учебных группах гуманитарного профиля, необходимо пройти собеседование с администрацией нашей школы. Для организации собеседования просим заполнить онлайн анкету.
Для поступления необходимо представить аттестат об окончании 9-го класса, с оценками по профильным предметам (русский язык, литература, история, обществознание, английский язык) не ниже «хорошо». Если по профильным предметам в аттестате есть одна оценка «удовлетворительно», для кандидата будет проведено диагностическое тестирование по этому предмету для принятия окончательного решения о поступлении на данный профиль.
На все вопросы, связанные с поступлением в 10-ый класс гуманитарного профиля, ответит заместитель директора Наталия Владимировна Борисова, телефон +7 (910) 471-32-15, и руководитель медиа-направления Ольга Николаевна Кудрявцева, тел. +7 (926) 186-69-78.
Гуманитарные классы
Гуманитарные классы Лаборатории непрерывного математического образования — это классы, осуществляющие работу на основании сетевого взаимодействия государственной школы и центра дополнительного образования ЛНМО. Учащиеся гуманитарных классов ЛНМО одновременно получают образование по учебному плану государственной школы, центра дополнительного образования ЧОУ ОиДО «ЛНМО» и в научном центре.
Гуманитарные классы ЛНМО начнут работу в ГБОУ Гимназии № 278 по адресу: Дровяная улица, дом 7а, литер А.
Набор в гуманитарные классы проходит в мае месяце.
Целью создания направления является реализация профиля обучения «Гуманитарные исследования и когнитивистика», сочетающего профильную программу филологической направленности по учебному плану государственной школы с программами дополнительного образования для формирования у учащихся мотивации к выбору профессиональной карьеры, связанной с гуманитарными специальностями. Создание таких классов является логическим продолжением интенсивной работы цикла социо-гуманитарных семинаров и спецкурсов, работающих в ЛНМО с 2018 года.
Среди специализаций, наиболее востребованных российской и мировой наукой, специализация «Когнитивные исследования» выделяется особо. Согласно Распоряжению Правительства РФ от 31.12.2020 N 3684-р «Об утверждении Программы фундаментальных научных исследований в Российской Федерации на долгосрочный период (2021 – 2030 годы)» когнитивные исследования включены в Перечень приоритетных направлений фундаментальных и поисковых научных исследований на 2021 – 2030 годы как отдельным разделом, так и пунктами разделов, посвящённых медицине, IT и информационным технологиям. Это продиктовано тем, насколько важную роль играет когнитивная наука в современном мире, тем, насколько высока конкуренция между ведущими странами в областях, которые составляют предметное поле этой науки.
Профильное обучение ориентировано на традиции классического филологического образования, которое предполагает углубленное изучение лингвистики и литературоведения в рамках расширенных программ по дисциплинам филологического цикла. Кроме того, учебный план включает увеличенное количество часов информатики, т.к. специфика направления предполагает овладение ключевыми навыками программирования и работы с данными.
Однако это — лишь база для формирования комплексной программы, существенно дополненной дисциплинами академической направленности по программам дополнительного образования.
Комплексный характер программы, включающей академические дисциплины культурологического, филологического и психологического циклов, позволяет обеспечить подготовку современного гуманитария как специалиста, умеющего работать в междисциплинарной области когнитивных исследований, способного проводить изыскания, предметом которых являются человеческое сознание и поведение, личность, знаковые системы, искусственный интеллект.
Современный специалист в области humanities studies — прежде всего практик, способный грамотно использовать методы анализа текстовых систем и культурных феноменов, ориентироваться в широком спектре интерпретационных моделей, а также применять полученные данные в проблемной области. Поэтому программа предполагает активное включение в самостоятельную исследовательскую активность в ходе семинаров и спецкурсов.
Пройдя необходимую подготовку в рамках образовательных программ, выпускники профильных классов будут готовы к поступлению не только на специальность «Когнитивные исследования», но и на специальности, связанные с классической филологией и психологией, цифровой лингвистикой и разработкой нейро-цифровых систем.
Гуманитарные классы
Проблемы у преподавателей гуманитарных классов начинаются с набора. Трудно сказать, что такое «гуманитарная» одаренность. Мы стараемся отобрать детей, которые, как нам кажется, смогут учиться тому, чему мы их хотим научить. Они должны стать людьми, стремящимися понимать художественный и научный текст и охотно овладевающими знаниями, необходимыми для понимания. Предпочтение отдается тем, кто больше читал, интереснее и свободнее говорит и пишет о прочитанном, с интересом слушает, когда говорят другие, задает толковые вопросы. Разумеется, «натасканность», умение говорить гладкие фразы о литературе скорее отвращает, чем дает преимущество. Низкая орфографическая и пунктуационная грамотность не является непреодолимым препятствием при наборе — ученик сможет на дополнительных занятиях наверстать упущенное. Низкая речевая культура настораживает больше, но и её при большом желании со стороны ученика можно поправить. Проверяем мы и уровень знаний по другим, непрофилирующим предметам — нужно, чтобы у школьника-гуманитария была достаточная база, чтобы, не отставая по математике или химии, львиную долю времени отдавать специальным занятиям. В гуманитарных классах нашей школы больше часов, чем обычных классах, отводится литературе и истории, два часа в неделю отдано латинскому языку, естественно, несколько сокращено время на изучение других предметов. И хотя среди выпускников-гуманитариев есть такие, кто выдержал экзамены на мехмат МГУ, в физтех, в Высшую школу экономики, все же поступление в гуманитарный класс ведет если не к отсечению, то во всяком случае к ограничению иных, негуманитарных возможностей. Это еще одна причина, заставляющая с максимальной тщательностью и ответственностью отнестись к набору в такой класс.
Понятно, что в отличие от математиков словесники совсем не могут формализовать показатели. Интуиция и опыт подводят нас не так уж часто, хотя, конечно, никогда нельзя поручиться, что выбранный нами ученик не утратит интереса за годы учения и окажется достаточно работоспособным, чтобы выдержать довольно большую нагрузку — помимо уроков каждый день помногу читать и почти каждый день писать — создавать свои, условно говоря, исследовательские тексты. И последнее, что следует сказать о наборе: учителя сами набирают себе учеников, с которыми хотят работать; некоторая субъективность здесь неизбежна.
Личные вкусы и пристрастия педагога сказываются и на характере обучения. Если задачи обучения литературе примерно одинаково понимаются всеми словесниками, работающими в гуманитарных классах, то в выборе методов, распределении часов на изучение отдельных тем, количестве письменных работ и т. п. есть серьезные расхождения. Но это не смущает ни самих преподавателей, ни администрацию школы, уверенную в высокой квалификации учителей и в их ответственном отношении к делу.
Однако требования к уровню понимания произведений, к количеству и качеству необходимых знаний едины, и единство это подкрепляется и подтверждается систематически организуемыми зачетами по литературе, в которых принимают участие все словесники, работающие в гуманитарных классах.
Обычно гуманитарии не реже раза в год пишут большую работу по самостоятельно сформулированной (или выбранной из ряда предложенных) теме, так называемую курсовую. Работа может быть связана с тем, что в это время изучается на уроках, а может быть посвящена совсем другим произведениям, заинтересовавшим ученика. Так, после изучения античной литературы девятиклассники более или менее успешно писали о пьесах, написанных в ХХ веке на античные сюжеты, сравнивая трагедии Эсхила и Софокла с произведениями Ю. О’Нила, Ануя, Сартра, Жироду; были сравнительные работы о Плавте и Мольере, Плавте и Шекспире, о фильме «Царь Эдип» Пазолини, о цикле стихотворений Б. Лившица «Эдип», об образе Одиссея в русской поэзии, о мифе о Минотавре в произведениях Борхеса и Кортасара и т. п. Хорошо, когда процесс создания таких сочинений протекает под квалифицированным руководством; это не получается, если ученик слишком поздно берется за дело и в срок сразу представляет готовый продукт. Если же все идет в соответствии с рекомендациями, ученик успевает несколько раз на разных этапах проконсультироваться с учителем или с другими специалистами, которые привлекаются в помощь начинающим исследователям, в том числе с нашими выпускниками — студентами и аспирантами. Потом ученики обмениваются готовыми работами, с интересом читают то, что написали их товарищи.
Общение со специалистами мы считаем необходимым условием подготовки гуманитариев. Иногда с лекциями перед гуманитарными классами выступают крупнейшие ученые-литературоведы, известные критики. Иногда мы просим наших выпускников прочитать лекцию на уроке или после уроков, провести экскурсию. В результате наши ученики попадают в определенную культурную среду, видят вокруг себя много людей, для которых важно и естественно говорить и думать о литературе, истории, искусстве.
Гуманитарии, какими бы ни оказались в дальнейшем их профессиональные интересы, в школе приобщаются к культурной традиции, и это можно считать достаточным оправданием тех немалых усилий, которые затрачиваются на организацию гуманитарных классов.
Смотрите также
Как осмыслиывают опыт обучения в гуманитарном классе сами выпускники — читайте в статье «Что может дать современному школьнику гуманитарный класс» («Вопросы образования» №4, 2006).
Что может дать современному школьнику гуманитарный класс?
В от что написал один из выпускников гуманитарного класса школы № 57 в ответ на мою просьбу изложить, как он понимает спустя годы смысл обучения в таком классе:
…Я бы сказал так: в 57-й школе нам прививали гуманитарную культуру. После рабочего дня в РГГУ хочется выразиться проще: “. учили думать своей головой”. Ведь у основной массы наших студентов с этим делом очень плохо. Но такая версия, объясняя, скажем, полугодовые сочинения по литературе и “курсовые” по истории, совсем не охватывает ни латынь, ни спектакли, ни совместные поездки каждые каникулы. Так что правильнее было бы говорить именно о “гуманитарной культуре”, формировании из “класса” некой интеллектуальной среды, а у каждого отдельного ученика — навыков самоопределения в подобной среде. А передача определённого корпуса знаний и выработка умения самостоятельно думать — это, конечно, тоже всё было, но, как мне кажется, лишь в качестве одной из задач, решаемых на пути к значительно более масштабной цели: воспитанию культурного человека (как ни громко это прозвучит). Приблизительно так всё, что Вы и Ваши коллеги делали, видится на десятилетнем удалении и с учётом некоторого сравнительного материала.
Д., преподаватель, истфил. РГГУ, выпуск 1995 г.
С такой же просьбой я обратилась и к другим выпускникам разных лет, и, хотя ответы не были для меня неожиданностью, всё-таки несколько удивило почти полное единодушие в расстановке приоритетов. Приведу ещё два текста на ту же тему.
…Очень многое, конечно, зависит от личности учителя и не в последнюю очередь от того, что он сам понимает под гуманитарным образованием, чему и как хочет научить детей.
У некоторых учителей в гумклассах 57-й школы есть, кажется, готовый ответ на этот вопрос: здесь готовят школьников к учёбе в университетах. Не к вступительным экзаменам (они воспринимались почти что как неизбежное зло), а именно к университетской учёбе: студенты учатся сами, сами готовятся к экзаменам, читают нужные книги и пишут курсовые работы — и хорошо бы готовить к этому ребят ещё в школе. Но это, видимо, только часть правды. Во-первых, учёба в вузе не кажется самодовлеющей целью (став студентом, понимаешь, что три года учёбы в гумклассе вряд ли можно рассматривать как простую подготовку к пяти годам в университете). А во-вторых и в главных, здесь учат далеко не только самостоятельно и систематически учиться, готовиться к экзаменам и проводить собственные маленькие исследования, учат и более важным вещам: понимать и анализировать прочитанное, вообще, стараться понять любой текст (в том числе, например, и произносимый собеседником), думать над текстами, разговаривать о них, в конце концов, общаться, дружить.
А.П., студентка ИСАА, выпуск 2002 г.
На уроках литературы и истории педагоги говорили не затверженными из учебников фразами, а рассказывали необыкновенные вещи о том, что мы или уже любили или полюбили и узнали благодаря им. Так, после того, как мы занялись «Евгением Онегиным» прочитали комментарий Лотмана, поняли, как строится произведение, разобрали характеры героев и т.д.; только тогда я начала понимать — нет, не само произведение! — но то, как много в нём скрыто. То же происходило и на уроках поэтики… Нас учили не просто разобрать стихотворение, но встроить его в общий контекст эпохи, связать с другими произведениями того же автора, нащупать “связь времён”.
Наверное, можно выделить две главные черты полученного образования. Во-первых, нас научили мыслить систематически, не бояться столкновения различных точек зрения, но сравнивать их, чтобы прийти к самостоятельным выводам. Немаловажно и то, что нас познакомили с базовыми навыками научной работы: как оформлять сочинения/курсовые, как пользоваться справочниками, составлять библиографию и т.д. Во-вторых, как это ни очевидно, мы поняли, что существует понятие культурного пространства, где всё взаимосвязано; что это пространство, прежде всего — память о прошлом. А понимание этого прошлого, ведущее к пониманию и настоящего — это и есть задача гуманитарных наук.
Д.Х., кандидат искусствоведения, выпуск 1995 г.
В идно, что выпускники разных лет, ценя приобретённые в школе знания и умения, кажется, больше дорожат тем, что не имеет конкретного практического применения, по-иному открывшейся им картиной мира и осознанием своего места в нём.
Гуманитарные классы (или филологические, или с углублённым изучением литературы) существуют не один десяток лет; возникали они, скорее всего, по инициативе учителей. Я не занималась историей вопроса, но очень хорошо помню, как в 1970 году проходила педагогическую практику в таком классе, одном из двух-трёх в Москве (дело было в школе № 711, литературу там преподавала Вера Романовна Вайнберг, учитель незаурядный и личность, как теперь говорят, харизматическая). В своём дипломе я доказывала право гуманитарных классов на существование, исходя из общегуманных и общедемократических соображений (дети разные, если есть такие, кто хочет и может заниматься литературой больше и серьёзнее, то почему бы не дать им такую возможность?). Оперировала, в частности, скудной информацией, какую удалось тогда добыть, о специализации в школах США. И даже надеяться не могла на то, что всего двадцать с небольшим лет спустя сама стану преподавать литературу в гуманитарном классе.
В ырабатывать идеологию гуманитарного класса мне не пришлось — она в основном уже была определена моими коллегами по 57-й школе. Школа славится математическими классами — предполагается, что и в гуманитарных нужно готовить людей, которые будут впоследствии заниматься наукой или, по крайней мере, чем-то связанным с историей или / и литературой, для чего прежде должны поступить в гуманитарные вузы. При этом подготовка в соответствующий вуз ни в коем случае не рассматривается в качестве важнейшей задачи, но и радикальный пересмотр жизненных ценностей и ориентиров тоже как будто не планируется. А между тем именно это нередко происходит с нашими учениками.
Не так давно мы с [одноклассником] говорили о том, что девятый класс в 57-й школе стал для нас некоторой точкой отсчёта, как во временном, так и в культурном плане. Всё, что происходило до этого времени по хронологии, отошло на второй план и как-то забылось… Мы привыкли видеть себя в кругу людей думающих, читающих и во многом сходно мыслящих и теперь ждём и ото всех остальных людей как минимум того же.
Впрочем, за три года изменилось не только отношение к окружающим людям, но и к самому себе; от себя мы требуем постоянной работы: сколько бы мы ни делали, нам кажется, что всё мало. По крайней мере, для меня это именно так. Если в предыдущей школе я в лучшем случае делала домашние задания и могла считать, что этого более чем достаточно, то теперь, даже сделав всю обязательную работу и прочитав всю литературу по спискам, я знаю, что этого слишком мало для того, чтобы сказать нечто действительно новое…
Е.С., студентка РГГУ, выпуск 2005 г.
Разумеется, такие серьёзные личностные изменения объясняются не особым учебным планом, хотя он несколько отличается от обычного (в гуманитарных классах нашей школы больше часов отводится литературе и истории, два часа в неделю отдано латинскому языку, естественно, несколько сокращено время на изучение других предметов). Главную роль здесь играет атмосфера обучения. Она создаётся и школьной традицией, и усилиями учителей, но в немалой степени зависит от состава учеников. В гуманитарные классы мы набираем по конкурсу, хотя, надо сознаться, конкурс этот не слишком высок, как правило, не более двух человек на место. Кто и зачем к нам приходит? Обычно у учеников мотивация довольно слабая, часто им просто хочется учиться в хорошей школе, а в математический класс не приняли; иногда это происходит по желанию родителей, а не самих учеников. Вот как рассказывают о том, как они пришли в гумкласс, выпускники.
Прошло более 10 лет с тех пор, как я закончила гуманитарный класс 57-й школы. Теперь уже, пожалуй, трудно вспомнить, чего я ожидала, придя в новую школу, к новым учителям. Кажется, вопрос о том, чем гуманитарное образование отличается от негуманитарного, волновал меня в последнюю очередь.
То, что я поступил в гуманитарный спецкласс, вряд ли было осмысленным поступком с моей стороны или со стороны моих родителей. Я не стремился получать гуманитарное образование: история интересовала меня не более, чем математика и география, а литература и языки давались мне с большим трудом.
Думаю, что не только я, но и многие мои одноклассники весьма примерно понимали, что такое гуманитарное образование, когда шли в гуманитарный класс 57-й школы. Понятно было, что это значит меньше математики с физикой и больше литературы с историей. Это вообще довольно расхожее представление…
Отсутствие у детей чётких представлений о том, что их ждёт в случае поступления, нас не пугает. Им должно быть ясно одно: вопрос, надо ли учиться (читать, писать, думать), не обсуждается. За тем пришёл. Не хочешь — уходи. Нам надо решить другое: сможет ли, даже если хочет.
Т рудно сказать, что такое “гуманитарная” одарённость. Мы стараемся отобрать детей, которые, как нам кажется, смогут учиться тому, чему мы их хотим научить, и прежде всего пониманию текстов — научных и художественных. Предпочтение отдаётся тем, кто больше читал, интереснее и свободнее говорит и пишет о прочитанном, с интересом слушает, когда говорят другие, задаёт толковые вопросы. Разумеется, “натасканность”, умение говорить гладкие фразы о литературе скорее отвращает, чем даёт преимущество. Низкая орфографическая и пунктуационная грамотность не является непреодолимым препятствием при наборе — ученик сможет на дополнительных занятиях наверстать упущенное. Низкая речевая культура настораживает больше, но и её при большом желании со стороны ученика можно поправить. Проверяем мы и уровень знаний по другим, непрофилирующим предметам — нужно, чтобы у школьника-гуманитария была достаточная база, чтобы, не отставая по математике или химии, львиную долю времени отдавать специальным занятиям. И хотя среди выпускников-гуманитариев есть такие, кто выдержал экзамены на мехмат, биологический и психологический факультеты МГУ, в физтех, в Высшую школу экономики, всё же поступление в гуманитарный класс ведёт если не к отсечению, то во всяком случае к ограничению иных, негуманитарных возможностей.
П онятно, что словесникам гораздо меньше, чем математикам, удаётся формализовать показатели. Интуиция и опыт подводят нас не так уж часто, но обычно к выпуску гуманитарный класс приходит не в полном составе — кто-то оказался недостаточно работоспособным, чтобы выдержать довольно большую нагрузку — помимо уроков каждый день помногу читать и почти каждый день писать — создавать свои, условно говоря, исследовательские тексты; кто-то утратил интерес за годы учения или так и не смог его приобрести. И последнее, что следует сказать о наборе: учителя сами набирают себе учеников, с которыми хотят или во всяком случае согласны работать; некоторая субъективность здесь неизбежна.
А дальше начинается самое трудное — внушить, убедить, заразить — сделать так, чтобы ученики ощущали, что занимаются очень важным и необходимым делом — учатся понимать, что думали, чувствовали, считали прекрасным или безобразным разные люди, жившие в разные времена и писавшие на разных языках. Чтобы ученики осознали, что гуманитарные занятия — не поле для самовыражения, а прежде всего самоограничение с целью понять другого, что надо чётко различать конкретное знание, допустимую интерпретацию и произвол и искажение.
С таким отношением к делу связана серьёзная психологическая проблема. Вот как её выразил один из выпускников.
Я поступил в 9-й гуманитарный класс в 1992 году, когда мне было 13 лет, и проучился в нем до 1995 года, то есть до 16 лет. Это возраст, в котором человек особенно остро воспринимает все жизненные впечатления, как положительные, так и отрицательные. Поэтому годы учёбы остались в моей памяти периодом очень напряжённой внутренней интеллектуальной и эмоциональной работы. В ранней юности я, как и почти все мои сверстники, ощущал горячую потребность претворить неопределённое стремление к чему-то высокому и прекрасному в какие-нибудь конкретные поступки и свершения. И для этого требовались учителя и наставники, которые могли бы направить мои порывы в известное русло. В то время мне казалось, что такое русло может быть только одно, а открыто оно избранным. И мои учителя не только не разубеждали меня в этом, но с необычайным единодушием поддерживали во мне и моих одноклассниках такое представление
Но делалось всё это так умно и исподволь, что внешне походило на некоторый даже чрезмерный демократизм, едва ли не плебейскую простоту отношений. Элита, согласно прививавшимся в школе представлениям, — это не те, кто родовитее или богаче других, а это те, кто умеют наслаждаться Мандельштамом. Многие и очень многие этого не умеют. Ну что же — это просто хорошие люди, ничего в них неправильного нет. Но вот те, кто умеет это делать или, по крайней мере, по своим слабым силёнкам способны притвориться таковыми, — те особые, отмеченные, у них дар.
Не так желчно, но не менее отчетливо писали об этом и другие выпускники.
В РГГУ поступила половина моих одноклассников, и долгое время, пока мы регулярно появлялись в институте, всё было почти как раньше.
Мы всё время чувствовали свою особенность. Отличие от других, аристократизм. И это вместе с невежеством и смирением.
Мои одноклассники, редкие люди, были похожи в следующем: у всех был “комплекс неполноценности пополам с манией величия”.
С одной стороны, появилось множество “паролей”, определяющих “своих” людей (если человек не опознаёт цитаты из всеми нами в гуманитарном классе читанного и перечитанного произведения, то он явно не “наш”), но с другой стороны, привычка сосуществования с этим кругом людей затрудняет включение в него каких бы то ни было новых.
Кажется, речь идёт о снобизме, в котором часто укоряют выпускников спецшкол; но, может быть, знать, что вокруг тебя много “своих”, с которыми ты ощущаешь интеллектуальное и духовное родство (а не, скажем, сходство по марке автомобиля или посещаемым курортам), совсем не так плохо для входящего в жизнь человека? И имел же право Пушкин воскликнуть, что для него и других лицеистов “целый мир — чужбина” и лишь Царское Село — “отечество”.
Может быть, именно там пришло какое-то более или менее осмысленное понимание того, что такое история, литература или философия. Мы видели, как этим всем можно заниматься. Нам рассказывали про это, мы читали, думали сами, обсуждали. Всё это очень незаметно из части интересной школьной программы стало частью нашей жизни или какой-то естественной средой обитания. И всё это органично составляло появляющуюся для нас на наших глазах, а на самом деле прочную и давнюю модель, что ли, правильной жизни, которую едва ли мы сможем увидеть где-то ещё.
Н.Г., студентка психфака МГУ, выпуск 2005 г.
В эту модель “правильной жизни” кроме интеллектуальных занятий входит то, что называют внеклассной работой: экскурсии, спектакли, физический труд на раскопках или по восстановлению культурных памятников (мои ученики более десяти лет работали летом в Свято-Екатерининской пустыни, где прежде была Сухановская тюрьма).
Ч то же касается собственно школьных занятий, то организованы они так. Во всех гуманитарных классах учителя примерно придерживаются программы, предполагающей довольно широкое знакомство с зарубежной литературой начиная с античной и обстоятельное изучение русской литературы от древнерусской до современной. Иными словами, преподаётся история литературы. Но, разумеется, бессмысленно было бы дублировать университетский курс, а с другой стороны, необходимы практические занятия по подробному анализу произведений разных эпох и разных жанров. Выбор произведений для такого анализа остаётся за педагогом. Учебника литературы, вполне пригодного для наших гуманитарных классов, мы не знаем; учащиеся конспектируют лекции учителей и читают рекомендованную ими специальную литературу. При этом одни словесники настойчиво и систематически на уроках работают с литературоведческими статьями, другие опасаются, что знакомство с чужими открытиями лишает учеников возможности совершать собственные, отнимает самостоятельность в подходе к литературным произведениям, и поэтому советуют не обращаться к литературоведческим статьям при написании собственных сочинений.
Однако требования к уровню понимания произведений, к количеству и качеству необходимых знаний едины, и единство это подкрепляется и подтверждается систематически организуемыми зачётами по литературе, в которых принимают участие все словесники, работающие в гуманитарных классах.
Обычно гуманитарии не реже раза в год пишут большую работу по самостоятельно сформулированной (или выбранной из ряда предложенных) теме, так называемую курсовую. Работа может быть связана с тем, что в это время изучается на уроках, а может быть посвящена совсем другим произведениям, заинтересовавшим ученика. Хорошо, когда процесс создания таких сочинений протекает под квалифицированным руководством; это не получается, если ученик слишком поздно берётся за дело и в срок сразу представляет готовый продукт. Если же всё идёт в соответствии с рекомендациями, ученик успевает несколько раз на разных этапах проконсультироваться с учителем или с другими специалистами, которые привлекаются в помощь начинающим исследователям, в том числе с нашими выпускниками — студентами и аспирантами. Потом ученики обмениваются готовыми работами, читают то, что написали их товарищи.
Общение со специалистами мы считаем необходимым условием подготовки гуманитариев. Иногда с лекциями перед гуманитарными классами выступают крупнейшие ученые-литературоведы, известные критики. Иногда мы просим наших выпускников прочитать лекцию на уроке или после уроков, провести экскурсию. В результате наши ученики попадают в определённую культурную среду, видят вокруг себя много людей, для которых важно и естественно говорить и думать о литературе, истории, искусстве. Появляется возможность более точно и конкретно сделать профессиональный выбор.
В школе передо мной открылись самые разные стороны гуманитарного, точнее, просто человеческого знания, и эта открытость позволяла спокойно пробовать себя в совершенно разных областях: от лингвистики (краткое увлечение) до занятий востоковедением (влияние зороастризма на политическую историю иранских империй; более серьёзное увлечение), от великолепного прикосновения к театральному искусству до попыток поступления в театральные вузы (неудачных), но через это увлечение — к дипломной работе о театральном, игровом подтексте якобы сверхдокументальных картин Дзиги Вертова.
Д.К., сотрудница Института Кино, выпуск 1999 г.
Если очень по-простому, про влияние на поступление и дальнейшую профессиональную жизнь, то в школе я узнала про олимпиаду по лингвистике и математике, участвовала в ней, потом в летней лингвистической школе — и поняла, что хочу заниматься этой наукой в окружении этих людей.
О.Ш., выпускница и аспирантка Института Лингвистики РГГУ (выпуск гумкласса 1999 года)
У меня, казалось бы, и в средней школе не было так называемых “проблем с учёбой”, но именно в гуманитарном классе, на уроках литературы, истории и на других уроках, я осознал, что учиться по-настоящему интересно. Думаю, поэтому дальше мне (и всем моим одноклассникам) было легче, чем многим другим студентам: как бы ни было трудно в университете или институте, когда ты знаешь, что учиться может быть интересно, это сразу всё меняет: хочется везде искать что-то интересное, и оно всегда находится.
Что касается собственно учебных знаний, то, наверное, сейчас я, выбрав в качестве специальности лингвистику, в меньшей мере, чем мог бы, использую то, что узнал в гуманитарном классе — всё-таки гуманитарные науки совсем не так близки, как может показаться из школы. Но если я пишу статью и уже собираюсь переходить к заключению, я всегда вспоминаю слова Н.А.: “Заключение не должно быть прейскурантом” (то есть просто второй раз кратко излагать то, что написано в статье). И, наверное, есть много других вещей, которые я даже не осознаю, но каждый раз ими пользуюсь.
Конечно, нужно сказать и об уроках языков: если бы не уроки латыни и английского, я вряд ли бы заинтересовался лингвистикой. Честно говоря, в школе я не пытался читать научные книжки и к моменту поступления представлял себе лингвистику очень интуитивно. Но, наверное, это интуитивное представление о чём-то, что станет важно и интересно, как раз и сформировалось в гуманитарном классе и пока, похоже, меня не обманывает.
А.Л., аспирант Института Лингвистики РГГУ, выпуск 1999 года
Г уманитарии, какими бы ни оказались в дальнейшем их профессиональные интересы, в школе приобщаются к культурной традиции, и это можно считать достаточным оправданием тех немалых усилий, которые затрачиваются на организацию гуманитарных классов. А читая, что думают выпускники о своём школьном образовании, понимаешь, что эти усилия не только оправданы, но и вознаграждены.
Вообще, часто довольно трудно чётко сформулировать, почему тебе что-то кажется правильным и интересным. Мне было бы жалко представить, что из моего пути исчезла вдруг часть, связанная с гуманитарным классом, хотя живут же люди и без него. Всякое образование — это кристаллизация, постепенное выявление образа, стирание случайных черт.
Досадно, когда, заканчивая школу, человек говорит, что ненавидит литературу или историю. Выходит, что затверженный для сдачи экзаменов определённый набор фактов и концепций больше ничем не может помочь. Так вот, мне кажется, что именно в гуманитарном классе с тобой ещё до института, что важно, не боятся разговаривать о тех же предметах, как со взрослым, тебе говорят больше и сложнее. И вместо теории, часто безликой и однобокой, которую просто следует заучить, складывается многогранный, опять-таки, образ. Картинка становится выпуклой. И это всегда увлекательнее.
Интерес к свершившемуся факту (историческому), к сказанному слову (поэтическому) как к чему-то, что может ожить и образовать целый мир, о котором думают и которым, таким образом, живут люди сегодня. Особый край, “обитатели” которого испытывают наслаждение от того, что ловят брошенную кем-либо цитату. Не хочется сбиваться на пафосный тон, но это особая атмосфера, прививающая неравнодушие к культуре прошлой и настоящей, которые нельзя отсекать друг от друга, потому что в конце концов мы — крайняя точка уже сформировавшейся и ещё формирующейся традиции.
Чтобы её сохранить, нужно её переживать — и вот здесь-то и вспоминается, говоря высокопарно, “комплексный подход”: кроме книжек и уроков, другая сторона гуманитарной медали — постановки спектаклей, поездки на каждых каникулах и прогулки — и чтобы ты сам ногами прошёл, глазами увидел, словами повторил, что на Сенной площади Раскольников, скажем, подумал то-то и то-то — и почувствовал атмосферу Петербурга Достоевского, Киева Булгакова и пр. Это как своеобразная игра, в ходе которой дети учатся понимать свою культуру, чтобы через такое образование формировать свой образ мыслей, образ жизни — вообще — свой образ.
Д.К., студентка МГУ, истфак, отд. искусствоведения. Выпуск 2002 г.
Меня не покидает ощущение, будто гуманитарный класс никто не придумывал специально, будто с самого начала никто ни о чём не договаривался, но все понимали, зачем оказались вместе. Кажется, будто все сразу знали, что так надо. Надо, чтобы были книги, очень много книг, чтобы были исписанные тетрадки толщиной с палец, чтобы о литературе и истории говорили именно так, а не иначе, чтобы за сценой в актовом зале горела одинокая лампочка и перед своим выходом было уютно и страшно и хорошо, чтобы в поездке перед тем, как зарыться в спальник, надо было в тоненькой книжке почитать про какой-то из завтрашних храмов. Это всё надо, хотя сразу и не совсем понятно, почему нельзя чем-то пожертвовать, что-то отменить. Но есть какое-то негласное, не декларируемое согласие относительно выбранного пути, и ничто не отменяется.
А со временем приходит понимание того, что все эти вещи — это какой-то особенный взгляд на вещи, приходит понимание одной важной метаморфозы: каким-то образом оказывается, что желание читать эти книжки, а не другие — это не просто литературный вкус, что желание думать про себя и свою жизнь именно этими, а не другими словами — это не просто привычка к определённому стилю, что люди, которые рядом уже седьмой год, — это не просто школьные друзья. Оказывается, что всё это — безусловная ценность и удивительный рецепт. Рецепт того, как находить вокруг важные вещи, находить смыслы, как не теряться. Год назад на выпускном вечере не моего уже гуманитарного класса Н.А. пожелала выпускникам, чтобы у них в жизни всё было правильно. Так вот, гуманитарный класс — это такой ориентир. Без него надеяться, что всё будет правильно, было бы сложнее.
И.С., студент МГУ, философский ф-т, отд. политологии. Выпуск 2002 г.