Что вам показалось необычным в оформлении сделки между фаустом и мефистофелем
mkarev
mkarevКакая польза человеку если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
Так получилось, что в последней заметке я упомянул Освальда Шпенглера, назвавшего западно-европейскую цивилизацию фаустовской и мадам Клинтон, воплощающей падение это самой западной цивилизации в лице США. Поэтому давайте немного поговорим о «Фаусте» Гете, кто он.
Ключевое событие «Фауста» – это сделка с Мефистофелем, с неё начинаются их совместные приключения. Что представляет из себя сделка? Черт получает право на душу, после смерти тела может её забрать. В обмен на свою душу Фауст получает весьма обширные, практически неограниченные возможности (ограничения есть, потому как Мефистофель заявляет, что он не всесилен), причём на неограниченный срок. Почему Мефистофель готов так дорого платить за душу доктора-чудака, Гете объясняет туманно, ссылаясь на спор между Мефистофелем и Богом, вроде как дело принципа. Если же предположить, что на кону стоит не душа отдельного человека, а своего рода коллективная судьба западного человечества, то интерес чёрта к Фаусту обретает другие масштабы. Итак, суть сделки – продажа души в обмен на богатство, власть и возможности.
Фауст непрост, ему неинтересны деньги, вульгарные удовольствия плоти и мирская слава:
Фауст намерен развернуть с помощью Мефистофеля мощную всеобъемлющую деятельность, грубо говоря оседлать зло. Только это не либеральная грызня всех против всех, в результате которой рождается общее благо, а внешнее зло, поставленное на службу человечеству. Мефистофель должен ему служить вплоть до того момента, когда Фауст успокоится, довольствуясь достигнутым:
Здесь принципиально важен контекст сделки. Во-первых, Фауст разочарован в науке как способе рационального познания мира. И не просто разочарован, он отказывается от разума, чему невероятно обрадован Мефистофель:
Я акцентирую ваше внимание на том, что Фауст отказывается от всего, что ему было дорого, чем он жил всё время. И сам образ «ныряния», погружения на глубину – есть метафора падения (душа пала). Примерно то же самое, мы можем наблюдать в современной Европе и США (обобщенный Запад), которые отказываются от основ, на которых они построены (христианская мораль, этика, традиционная семья, неприкосновенность частной собственности, личные свободы и демократия). В этом смысле прозрения Шпенглера относительно сути западной цивилизации невероятно точны, и термин «фаустианское человечество» очень ёмкий.
Первой жертвой Фауста становится Маргарита. Фауст её не любит, его охватила страсть и он ищет удовлетворения этой страсти, жаждет обладания Маргаритой. Женится, то есть следовать обычаю и правилам, он при этом не хочет – вот такая любовь. Руками Гретхен Фауст убивает её мать, нимало не смутясь произошедшим, продолжает крутить любовь. Не смущает Фауста и то, что добрачные отношения порочат Гретхен в глазах общества, и этот грех не смыть даже женившись на ней, а жениться Фауст не собирается (не предлагает). В довершении Фауст убивает Валентина, брата Маргариты и сбегает с места преступления. Краткий итог «любви»: два трупа, позор и тюремное заключение Маргариты.
Фауст не любит Гретхен, это просто страсть, голос плоти. Он вспоминает о ней случайно во время шабаша на Брокене, и только случайность «спасает» его от того, чтобы не «изменить» Гретхен с одной из молодых ведьм. Это тот самый «вихрь огорчений и забав«, «страстей клокочущих горнило«. Фауст разрушил жизнь Гретхен, а потом сбежал, сбежал дважды – с места убийства Валентина и из узилища. Испытывал ли он муки совести? Думаю, что негативные эмоции были, но совесть тут не причем. Это нижняя часть фазы (огорчение) сменила верхнюю (забава) и не более того. Он же проклял любовь и любить не может, он проклял семью – его брак с Еленой Троянской промелькнул как сон, не оставив ничего после себя.
То есть есть гении, люди-титаны, покорители природы (познавать природу уже не нужно, нужно её просто покорять), а есть просто людишки, которые мешают. Мы будем внедрять вам демократию, даже если она вам не нужна и нужно будет вас вбомбить в средневековье – узнаете стиль? А если это противоречит установленным законам (международному праву), тем хуже для законов:
А вы не задумывались, что стало с фаустовской плотиной, после того как сделка была расторгнута и Бог забрал душу доктора на небеса? Осталось ли вообще хоть что-то после Фауста для потомков или Фауст, опершись на чёрта, оказался бесплоден? Дух отрицанья и вреда не может ничего создать, кроме иллюзий и горя. Куда идёт западный мир и какую сделку заключил он?
Что вам показалось необычным в оформлении сделки между фаустом и мефистофелем
Ответ:
Так же, как и «Ромео и Джульетта» Шекспира. Сюжет заимствован из итальянской куртуазной литературы, но кто теперь помнит первоисточник? А «нет повести печальнее на свете. » знают и помнят во всем мире.
Россия. Конец XIX — начало XX в. Братья Красовы, Тихон и Кузьма, родились в небольшой деревне Дурновка. В молодости они вместе занимались мелкой торговлей, потом рассорились, и дороги их разошлись.
Кузьма пошёл работать по найму. Тихон снял постоялый двор, открыл кабак и лавочку, начал скупать у помещиков пшеницу и рожь, приобретать за бесценок землю. Став довольно состоятельным хозяином, Тихон купил даже барскую усадьбу у обнищавшего потомка прежних владельцев. Но это не принесло ему радости: жена рожала только мёртвых девочек, и некому было оставить всё, что нажил. Никакого утешения в тёмной, грязной деревенской жизни, кроме трактира, Тихон не находил. Стал попивать. К пятидесяти годам он понял, что из пробежавших лет и вспомнить нечего, рядом нет ни одного близкого человека, и сам он всем чужой. Тогда решает Тихон помириться с братом.
Кузьма по характеру совсем другой человек. С детства он мечтал учиться. Сосед выучил его грамоте, базарный «вольнодумец», старик-гармонист, снабжал книжками и приобщил к спорам о литературе. Кузьме хотелось описать свою жизнь во всей её нищете и страшной обыденности. Он пытался сочинить рассказ, потом принялся за стихи и даже издал книжку немудрёных виршей, но сам понимал всё несовершенство своих творений. Да и доходов это дело не приносило, а кусок хлеба даром не давался. Много лет прошло в поисках работы, часто бесплодных. Насмотревшись в своих странствиях на человеческую жестокость и равнодушие, он запил, стал опускаться всё ниже. В конце концов Кузьма решает либо уйти в монастырь, либо покончить с собой.
Тут его находит Тихон и предлагает взять на себя управление усадьбой. Поселившись в Дурновке, Кузьма веселеет — наконец-то для него нашлось спокойное место. Ночью он ходит с колотушкой — караулит усадьбу, днём читает газеты и в старой конторской книге делает заметки о том, что видел и слышал вокруг.
Постепенно начинает одолевать его тоска: поговорить-то не с кем. Тихон появляется редко, говорит только о хозяйстве, подлости и злобе мужиков и необходимости продать имение. Кухарка Авдотья, единственное живое существо в доме, всегда молчит, а когда Кузьма тяжело заболевает, предоставляет его самому себе и без всякого сочувствия уходит ночевать в людскую.
С трудом поправившись, Кузьма отправляется к брату. Тихон встречает гостя приветливо, но взаимопонимания между ними нет. Кузьма хочет поделиться вычитанным из газет, а Тихона это не интересует. Он давно одержим мыслью устроить свадьбу Авдотьи с одним из деревенских парней. Когда-то он согрешил с ней ради своего неукротимого желания обрести ребёнка — хотя бы и незаконного. Мечта не осуществилась, а женщину опозорили на всю деревню.
Теперь Тихон, который и в церковь-то редко ходит, решает оправдаться перед Богом. Он просит брата взять на себя хлопоты по этому делу. Кузьма против этой затеи: ему жаль несчастную Авдотью, в женихи которой Тихон определил настоящего «живореза», который избивал собственного отца, к хозяйству склонности не имел и соблазнился лишь обещанным приданым. Тихон стоит на своём, Авдотья безропотно покоряется незавидной участи, и Кузьма неохотно уступает брату.
Свадьбу играют заведённым порядком. Невеста горько рыдает, Кузьма со слезами её благословляет, гости пьют водку и поют песни. Неуёмная февральская вьюга сопровождает свадебный поезд под унылый перезвон бубенцов.
Фауст. Юридическая шутка
Использовался текст в переводе Н. Холодковского, как наиболее точный, приближенный к оригинальному тексту поэмы.
Сделка N 1. Глава «Пролог на небесах».
Бог не возражает Мефистофелю, не разубеждает его в его же собственных заблуждениях. Господь констатирует факты о Фаусте, мало имеющие отношения к спору:
«Пока ещё умом во мраке он блуждает,
Но истины лучом он будет озарён,
Сажая деревцо, садовник уже знает,
Какой цветок и плод с него получит он.»
В этих словах нет антитезы словам Мефистофеля, Бог видит и знает потенциал человека вообще, и Фауста, в частности.
Из этого диалога между Мефистофелем и Господом Богом можно сделать, на мой взгляд, ошибочный вывод, что Бог решил вступить в некие «деловые» отношения с бесом, и якобы заключил сделку (пари) относительно поведения и дальнейшей судьбы Фауста. На самом деле это иллюзия сделки. Причём, как мы увидим в конце поэмы (глава «Положение во гроб»), Мефистофель сам и пал жертвой этой иллюзии, оставшись ни с чем. Казалось бы, все условия «сделки» с Богом и последующей сделки с Фаустом выполнены, а душу Фауста бес так и не получил. Почему? Неужели несправедливость со стороны Бога?!
Иными словами, если поступки человека приведут его к Свету, никакой дьявол не сможет апеллировать к «сделкам», «пари» и иным мнимым «договорённостям». И, наоборот, если поступки человека приведут его к Тьме, это будет всё то же выполнение божьих установлений, а не выполнением условий «пари», плюс результат свободной воли человека, пусть и подстрекаемой бесом. Собственно, дьявольская рать на то и существует, чтобы свободную волю человека искушать, предлагать неправедный путь. Это позволено всем бесам изначально, безотносительно к диалогу между Мефистофелем и Богом.
По сути Мефистофель, подобно парижским мошенникам 20 века пытается продать Эйфелеву башню, или точнее, подобно О. Бендеру продаёт билеты в Провал, куда и так свободен проход. Но если последние обманывали покупателей башни и посетителей провала, то Мефистофель обманывает сам себя.
Понимая очевидную ничтожность и беспредметность условий «сделки», Господь говорит хитрецу: «Тебе позволено. Тебе не будет запрещенья». Собственно, всё это Мефистофелю «позволено» давно и так, без этого разговора, по изначальным установлениям. Пожалуйста, любой из бесов может попытаться обратить ко тьме любого из людей, и «владеть» душой, если свободная воля человека склонится к этому. О чём тогда «пари»? Ни о чём!
«И посрамлён да будет сатана!» Нужно ли было открывать глаза чёрту на его же собственные заблуждения? Зачем? После «посрамления» впредь будет умнее и осмотрительнее.
Далее, уверенный, что он хитрее Господа Бога, что он всё-таки заключил некий «контракт», «пари», «заклад», Мефистофель направляется к Фаусту и заключает сделку, причём письменную, кровью, с Фаустом.
Стоп! А зачем?!
Собственно, будучи не субъектом, а объектом «сделки» с Господом Богом, какое значение имеет воля Фауста для Мефистофеля? Разве, покупая хлеб, мы спрашиваем у хлеба разрешения на то, чтобы его съесть? Или спрашивают ли у раба, желает ли он быть предметом торга?
Видимо, Мефистофель понимает, что человек всё-таки обладает правосубъектностью. К чему же тогда предыдущий торг?
Значит плут и мошенник бес догадывается, что предыдущая его сделка не вполне легитимна! А точнее, пуста и беспредметна. Более того, предыдущая «сделка» не даёт ему никаких гарантий на владение душой Фауста. В конце концов свободу воли «ничтожного человека» отказался нарушать даже всемогущий Господь Бог, а значит, сделку требуется перезаключить, поскольку человек всё же субъект, а не объект по отношению к судьбе своей души.
Итак, о чём и каковы условия сделки между Мефистофелем и Фаустом?
Что это? Ещё одно условие или конкретизация первого отлагательного условия? Скорее конкретизация, причём не в пользу тёмных сил.
Далее Мефистофель просит соблюсти письменную форму сделки, что, собственно, и совершается, при этом чернилами служит кровь Фауста.
Новая сделка, с новым субъектом и с новыми условиями. Проанализируем и эту сделку. На этот раз это уже не совсем пари, где наступление условий не зависит прямо от воли сторон. Здесь бесом предлагается вполне конкретный предмет: услужение. С учётом его бесовских, сверхъестественных возможностей, почти неограниченный набор услуг. Как позднее выяснилось, не всё под силу духу отрицания, поэтому и «почти». В обмен требуется ответное услужение после смерти Фауста. Однако, нужно ли чёрту это услужение человека, да ещё и на том свете, при ограниченных-то возможностях человека? Вряд ли. Скорее всего Мефистофелю интересна душа Фауста, то есть предмет первой «сделки», с Богом.
Снова Мефистофель обманут в своих ожиданиях! Самим же собой обманут. Вправе ли будет требовать бес встречного предоставления по «сделке» в случае наступления отлагательного условия, но при отсутствии со стороны Фауста смертных грехов, неотпущенных грехов? Очевидно, что нет, поскольку порочен сам предмет сделки.
Что же в итоге получает Мефистофель по смерти Фауста? Ровно ничего! Не помогла подписанная кровью расписка-«вексель», не помогло якобы «пари» с Богом, которого Господь и не заключал. Душа Фауста, не отягощённая смертными грехами, неверием, досталась не Дьяволу, а Богу. Иначе и быть не могло.
Заключая сделки, тщательно изучайте предмет сделки, полномочия сторон, и действующее законодательство.
9. Сделка с дьяволом (1514)
9. Сделка с дьяволом (1514)
Если у Фауста был свой Мефистофель, то у Мефистофеля был свой договор: «Чтоб Фаусту, пока он жив, служил я, коль купит он ценой души услуги», – говорит дух из пьесы Марло; «Ещё одно: неверен жизни срок; могу ль у вас просить я пару строк?» – так просит расписку вежливый демон в поэме Гёте<181>. Тема договора с дьяволом стала центральным элементом легенды о Фаусте. Это событие вошло в английский язык под названием «сделка Фауста». После чтения текстов Марло и Гёте приходишь к мнению, что договор был не только источником всей силы Фауста, но и юридическим оправданием его краха. Но всё же мы знаем, что, будучи драматургами, Марло и Гёте создавали свои произведения для удовольствия – и отчасти для наставления читателя. Тогда что такое договор с дьяволом? Это факт или фикция? Откуда возникла сама идея такой сделки и какая правда в ней скрыта?
В одном из вариантов легенды, опубликованном в 1592 году Баттусом, сказано, что Фауст подписал сделку в Виттенберге 23 октября 1514 года. Удивительно, но дата правдоподобная. Легенда также утверждает, что договор был заключён на 24 года, и если сделка действительно имела место, то Фауст должен был подписать документ в 1514 году, потому, что он умер приблизительно в 1538-м. Как ни печально, в современных Фаусту источниках нет никакого упоминания о сделке. Хотя идея договора впервые возникла в «Вольфенбюттельской рукописи» приблизительно в 1580 году, а также в книге Августина Лерхеймера Christlich bedencken, напечатанной в Гейдельберге в 1585 году, возможно, что она возникла ещё раньше, в одном из занимательных рассказов Росхирта (ок. 1570–1575).
Из текста, изложенного автором с инициалами P.F., очевидно, что, по легенде, детали сделки вырабатывались не в тёмном, продуваемым ветром лесу, а, скорее, в уютном кабинете Фауста. Прежде всего, Фауст изложил три пункта, включавшие обязанности Мефистофеля. В них говорилось, что демон должен быть послушен; что он должен доставлять всё, что захочет Фауст; и что он всегда должен говорить правду.
Первое было обычным требованием хозяина к своему слуге. Второе положение гарантировало Фаусту выполнение любого желания без вызова духа Азиеля, доставлявшего деньги, как это было описано в его колдовской книге «Заклятие адских духов» (изданной предположительно в Париже в 1508 году). Третий пункт отражал общее мнение о двуличной природе любых взаимодействий со сверхъестественными силами, в частности веру в то, что адские духи являются лжецами уже потому, что им покровительствует сам Отец лжи. Но возникла проблема: когда условия договора приобрели весьма недвусмысленные очертания, Мефистофель отказался его подписывать.
По объяснению духа, он не имел полномочий и сперва должен был испросить согласия Хозяина. Фауст, которого не устроило это положение, потребовал обосновать отказ. Всё могло бы этим и закончиться, но Фауст взял с Мефистофеля клятву, что тот вернётся и продолжит обсуждать сделку. Затем Фауст увеличил число «своих» пунктов до пяти.
Вспомнив о следующей жизни, Фауст пришёл к мысли, что будет лучше, если он окажется не просто одним из обитателей ада, а, подобно Мефистофелю, станет духом. Несомненно, что на формулу договора повлияли картины, изображавшие муки грешников. Вторым добавлением к списку был пункт, по которому Мефистофель обязывался всюду сопровождать Фауста и оставаться невидимым для всех, кроме него. Фауст знал заранее все последствия появления рядом с ним такого странного сопровождающего. Мефистофель согласился с договором при условии, что Фауст согласится с кое-какими пунктами, предложенными духом. От Фауста требовали подписаться кровью и отдать не только тело и душу, но также отказаться от веры в Христа, стать врагом всех христиан и в дальнейшем не отходить от формулы договора.
Предполагалось, что Фауст отдаст дьяволу своё тело и душу после того, как Мефистофель выполнит все условия договора. Кровавая подпись добавляла его словам дополнительную магическую силу. Было ещё одно условие, по которому Фауст отрекался от всякой помощи или влияния «противоположной» стороны. Нельзя забывать, что в Эрфурте находился доктор Клинге, а в мире, полном воинствующих фанатиков, мага вполне могли уговорить или заставить изменить свои убеждения. Договором также предусматривалось, что Фаусту будет предоставлена возможность несколько лет жить здоровой и безбедной жизнью, после чего его «заберут». Фауст, грезивший о том, что он мог бы иметь или делать, «так размечтался, что забыл о душе», сразу согласившись на все требования Мефистофеля. В «народной книге» решение Фауста подписать договор объясняется вполне наглядно: «Он подумал, что дьявол не так чёрен, как все считают, и ад не так горяч, как об этом говорят»<182>.
Фауст из «народной книги» не задумываясь окунул перо в кровь и подписал договор, отдав «тело, душу, плоть и кровь» за то, что любые его желания будут исполняться в течение следующих 24 лет<183>. Срок был недолгим. Кроме того, число имело чёткий смысл, и потому срок в 24 года нельзя принимать слишком буквально. Число 24 напоминало о сутках и краткости земного существования, резко контрастировавшего с вечностью проклятия, которое ожидало Фауста. 24 часа или 24 года – всё это лишь мгновение вечности.
Вариант истории был рассказан в книге XVIII века «Чёрный ворон», предположительно напечатанной в Лионе в 1469 году. По этой версии, выглядевшей куда более невинно, Фауст листал книгу по магии и решил поэкспериментировать. Он начал со случайных, неуверенных заклинаний, произносимых скорее ради забавы, чем всерьёз. Представьте удивление Фауста, когда он увидел перед собой демона Астарота, желавшего знать, для чего его вызвали. Не сразу поверив в удачу, Фауст поторопился сообщить демону, что тот может принести пользу, если будет выполнять любое его желание. Астарот согласился, но потребовал, чтобы Фауст подписал договор. Само собой, Фауст не хотел ничего подписывать, но был вынужден согласиться, когда неожиданно заметил, что защищавший его круг очерчен не совсем аккуратно. Договор был составлен быстро, на обычных условиях: дух служит Фаусту весь период действия договора и получает взамен его душу.
В раннем Средневековье обычай подписываться кровью был распространён в Германии, Скандинавии и Ирландии, где таким образом между людьми, не являвшимися родственниками, могли устанавливаться отношения, подобные кровным. Писатели-классики Геродот и Помпоний Мела рассказывали истории о сицилийцах, подписывавших договоры кровью. Говорили, что было время, когда в университетах Германии студенты-первокурсники писали кровью друг другу в альбомы; также мы можем найти у итальянских бандитов 1890-х годов ритуалы, в которых пили кровь. Неплохой материал для Брема Стокера. Договор связывал две стороны, каждая из которых подписывалась кровью. В легенде о Фаусте кровавую подпись ставит только Фауст; что касается способности духов и самого дьявола иметь кровь, то в этом всегда существовали большие сомнения.
Также общеизвестно, что кровь использовалась в магических целях. Это одна из коренных идей христианства: «И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов»; или ещё: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем»<184>. Со слов апостолов мы знаем, что кровь Иисуса обладала свойствами, особым образом действовавшими на его последователей. Так, рассматривая обряд причастия на символическом уровне, трудно отделаться от ассоциаций с историями «трансильванского» толка.
В германском мифе о Нибелунгах говорится, что кровь восстанавливает силы, поскольку содержит энергию жизни. В Средние века в Центральной Европе кровь использовалась для изготовления приворотного зелья (элементы этого обряда находят применение в наше время). В сочетании с освящённой просфорой кровь может использоваться для избавления от болезней. Кровь, нанесённая на дверной косяк, отпугивает ведьм и злых духов. Во времена Фауста подозрения об использовании крови в дурных целях, так называемый «кровавый навет», и связанные с этим обвинения в «ритуальных убийствах» были важной составляющей преследований евреев<185>.
В те времена многие верили, что кровь привлекает злых духов. Из классической античной литературы известно, что Одиссей вызывал души умерших при помощи крови и колдовских заклинаний, полученных от Цирцеи. Описывая работу некромантов, шотландский маг Майкл Скотт, одно время служивший астрологом у императора Фридриха II, указывал, что их обряды всегда включали ту или иную разновидность жертвы: кровь или похожее на кровь вино, плоть, взятая у трупов, или кусочек кожи самого мага. В одном из хранящихся в Париже манускриптов XIII века говорится, что в заклинаниях следует использовать кровь летучей мыши, а в источниках, близких ко времени жизни Фауста, мы встречаем примеры жертвоприношений животных («Кодекс 849»). Фаустовские книги по магии также рекомендуют использовать в заклинаниях запекшуюся кровь. В тексте Geister Commando, вероятно, относящегося к периоду после 1501 года, говорится о ритуальном использовании крови белого голубя и крови бабочек. Магическое значение крови не ослабло по прошествии веков. Так, некоторые племена на острове Сулавеси из группы Больших Зондских островов до сих пор окропляют кровью вновь построенные дома. Другой пример – Анжелина Джоли, не раз использовавшая кровь во время свадебных церемоний<186>.
В зависимости от способа применения, кровь может отталкивать или создавать привязанность. Кровь – символ жизни и может оказывать на жизнь влияние. Кровь на самом деле была квинтэссенцией жизни и составляла жизнь того существа, из которого она была изъята, – и поэтому могла представлять это существо в магических церемониях. Как источник жизни, кровь неумолимо привлекала всё «неживое», то есть мёртвых и нерождённых, голодных призраков и прожорливых демонов. Кровь – самые подходящие чернила для договора с дьяволом.
В своё время о таких договорах с дьяволом и его слугами рассказывали так уверенно и часто, что в это верили как в факт. Уже в IV веке блаженный Августин, епископ Гиппонский, с осуждением высказывался о «сделках с демонами» в работе «О христианском учении». В XIII веке Фома Аквинский высказывал мнение о том, что всякое колдовство включает сделку с дьяволом. В XIV веке римский папа Иоанн XXII (1316–1334) приказал инквизиторам в городах Тулуза и Каркассон, расположенных на юге Франции, принять строгие меры против злых чародеев и ведьм, поклоняющихся демонам или заключающих с ними сделки. Идея о сделках с дьяволом также нашла выражение в папской булле 1326 года Super illius specula. В 1398 году Парижский университет заявил, что колдовство подразумевает заключение договора с дьяволом, хотя и не всегда в формальном виде, и является ересью. Сто лет спустя Иоганн Нидер использовал буллу Иоанна XXII в своём справочнике для исповедников. В 1437 году, обращаясь к армии своих инквизиторов, примерно то же говорил о письменных договорах с дьяволом римский папа Евгений IV. В том же году Нидер писал:
«Их зовут некромантами – тех, которые посредством сделки с демонами [и] исполнения обрядов предсказывают будущие события, либо открывают тайные знания, либо своим злым колдовством чинят вред окружающим»<187>.
В знаменательной работе Крамера и Шпренгера «Молот ведьм» (1486), где приведен беглый обзор таких сделок, также используется фразеология из буллы Иоанна XXII и утверждается, что «отпадение ведьм является тем более тяжким грехом, что они нарочно заключают договор с дьяволом»<188>. Нидер пошёл дальше, утверждая, что нет большой разницы между теми, кого называют некромантами, и теми, кого называют ведьмами.
Фауст был самозваным некромантом, среди прочего заявлявшим о способности предсказывать будущее, и, следовательно, он должен был заключить договор с дьяволом. Нидер и остальные должны были рассматривать Фауста именно в таком свете: даже в отсутствие доказательств сделки занятие колдовством само собой подразумевало заключение договора с дьяволом. Такой была несокрушимая логика церкви. Фауст не мог победить в этом столкновении.
Тритемию, хорошо знавшему процитированные тексты, не оставалось ничего иного, кроме как представить Фауста колдуном худшего толка. Подобно другим учёным, Тритемий также обращался к вопросу о сделках с дьяволом в работе «Восемь вопросов», написанной после дискуссии с императором Максимилианом I, – и в своё время его ответы выглядели убедительными<189>.
В то же время Агриппа, бывший ученик Тритемия, в своей «Оккультной философии» высказывался против идеи о договоре с дьяволом. Он признался, что однажды принял детали древних магических обрядов за «конкретные оккультные сделки с дьяволом». Агриппа понял свою ошибку, только когда провёл более серьёзное исследование, выяснив, что предметом обрядов был вовсе «не договор с дьяволом»<190>.
Но если даже Агриппа мог принять определённые магические действия за соглашения или сделки с дьяволом, то чего можно было ожидать от простых людей, ничего не знавших о колдовстве? Всё необычное и незнакомое подразумевало некое колдовство, за которым неизбежно скрывался сам дьявол. Научные объяснения, вроде предложенного Агриппой, выглядели неубедительными, поскольку, как написал в 1508 году Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг, колдовство было лишь способом общения с дьяволом, по требованию мага выполнявшим определённые действия: «Поэтому то, что делали ведьмы, было лишь знаком, но не самим действием»<191>. В 1529 году Мартин де Кастанеда также высказал утверждение, что на самом деле маг лишён всякой власти, находится на полном попечении дьявола и целиком подчинён его злой воле.
Данное рассуждение выражало веру в то, что сама магия не содержит какой-либо внутренней силы. Тем самым уменьшалась опасность, грозившая магу, но одновременно увеличивалась сфера действий самого дьявола. Сосредоточив все виды колдовства на стороне дьявола, церковь использовала для дальнейшей борьбы с противником свои испытанные методы. Быть добрым христианином означало иметь лучшую защиту от колдовства. Но если допустить, что власть мага над миром обусловлена его мастерством и знанием магических ритуалов, то даже добрый христианин не может рассчитывать на полную защиту.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.