что значит уважать себя заставил во времена пушкина
Загадка «Евгения Онегина». Что имел в виду Пушкин?
Вспомнилось мне тут, неожиданно, начало «Евгения Онегина»-
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя?»
И стало мне интересно, что значит фраза «он уважать себя заставил» и как именно он сделал?
Первое что приходит на ум- написал завещание и тем самым заставил дорогого племянника за ним ухаживать.
НО, оказывается есть и другая и очень интересная версия- во времена Пушкина словосочетание «уважать себя заставил» распространенным фразеологизмом, который означал «он умер». Просто тогда это выражение было расхожим. Пушкин не догадывался что через много лет оно выйдет из употребления, и мы будем ломать голову, как именно дядя заставлял окружающих себя уважать.
И тут у меня все вообще перевернулось! Совсем же по другому все звучит! ГГ и так циник тот еще, а тут и вовсе- И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
В общем дошло до того что я позвонил теще (50 лет преподает русский язык и литературу), она на стороне версии о завещании, но 100% аргументов тоже привести не может.
Уважать себя заставил?
Читать сегодня не модно. Но эту цитату из «Онегина» знают абсолютно все:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
А о чем в ней говорится? Реально ли пересказать ее своими словами?
Эти строки часто цитируют, особенно в прессе. Скажем, берет вратарь пенальти – тут же появляется статья о том, как он тем самым «заставил себя уважать»! А вот маститые пушкинисты как один хранят по этому поводу гробовое молчание.
Кстати, вот ссылка на негодование одного из них:
«И все — абсолютно все: папы, мамы, бабушки, дедушки, дети, внуки, актеры, чтецы, режиссеры, переводчики на другие языки и даже исследователи Пушкина,— дружно понесли околесицу о дяде высоких нравственных качеств, наконец-то заставившем себя уважать, или принялись искать другого, фантастического смысла.»
Ну, возможно – ученому виднее. Только вопрос-то в итоге остался без ответа: что же все-таки означает фраза «уважать себя заставил»? Хоть с запятой, хоть с чем еще… Неужели абсолютно ничего?
Ни в одном фразеологическом или ином словаре ответа на этот вопрос я не нашел. На одном из форумов довелось увидеть ссылку на книгу М.И. Михельсона «Русская мысль и речь. Опыт русской фразеологии. Свое и чужое» позапрошлого столетия. Дескать, там это есть! Обрадовался, бросился на поиски, умудрился разыскать, открыл – увы… Нет там об этом ничего.
В то же время многие собеседники с ходу давали ответ, который мне представляется верным, и к обоснованию которого я постараюсь подобраться чуть позже. Их так… учили в школе! Наверное, когда-то были учителя, которые любили свой предмет и честно пытались в нем разобраться. Да и сегодня в новоизданных вариантах «Онегина» кое где встречаются современные комментарии, которых не было ни у Бродского, ни у Набокова, ни у Лотмана… Но мне захотелось «изобрести велосипед» самостоятельно.
Итог «изобретательства» – ниже.
Начнем с «честных правил». Все исследователи кивают на басню Крылова «Осел и мужик», хвостатый герой которой был как раз «самых честных правил». Еще говорят, что и без этой басни эта фразеология в те времена была узнаваемой.
Мужик на лето в огород
Наняв Осла, приставил
Ворон и воробьев гонять нахальный род.
Осел был самых честных правил:
Ни с хищностью, ни с кражей незнаком:
Не поживился он хозяйским ни листком,
И птицам, грех сказать, чтобы давал потачку;
Но Мужику барыш был с огорода плох.
Осел, гоняя птиц, со всех ослиных ног,
По всем грядам и вдоль и поперёк,
Такую поднял скачку,
Что в огороде всё примял и притоптал.
Увидя тут, что труд его пропал,
Крестьянин на спине ослиной
Убыток выместил дубиной.
«И ништо!» все кричат: «скотине поделом!
С его ль умом
За это дело браться?»
А я скажу, не с тем, чтоб за Осла вступаться;
Он, точно, виноват (с ним сделан и расчет),
Но, кажется, не прав и тот,
Кто поручил Ослу стеречь свой огород.
Замечу, что Осел Крылова – порядочное существо. Ведь он «…ни с хищностью, ни с кражей не знаком: не поживился он хозяйским ни листком». Велено караулить – он идет и караулит, как умеет. Эдакий бескорыстный и наивный работник – таких у нас, как правило, не уважают. И, хуже того – больно бьют! Честного Осла, к примеру, лупили дубиной по спине… Лишь после этого Крылов частично снял с него вину и заметил, что не худо бы спросить и с балбеса-Мужика, сдуру нанявшего не того исполнителя.
Уважил напоследок, в общем.
Онегин, как мы знаем, удостоил дядю тех же эпитетов, что и Крылов своего Осла. Что за неприятности были у старика – неважно: главное, что в итоге он тоже «не в шутку занемог». И – увы! – только когда человек умирает или, того хуже, уже умер, в его адрес начинают сыпаться разного рода «приятности», которых ему так не хватало при жизни. Как проявление запоздалого уважения.
А что значит само слово «уважать»? Согласно словарю Даля – «почитать, чтить, душевно признавать чьи-либо достоинства; ценить высоко…». Кстати, уже в наше время Фаина Раневская говорила: «Чтобы получить признание – надо, даже необходимо, умереть»…
На мой взгляд, именно этот простой смысл и вкладывал в онегинские уста Пушкин. Все просто – «уважать себя заставил» означает: «умер»! Ибо это – гарантированный способ услышать о себе нечто уважительное даже от тех, кто всегда тебя ненавидел.
Онегину всю жизнь было глубоко наплевать на дядю – равно как и на всех остальных. И рванул он к нему исключительно «денег ради», в глубине души искренно желая тому смерти («Когда же черт возьмет тебя?»).
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Ну очень ему не хотелось «полуживого забавлять»… И тут – подарок судьбы: дядя оказался молодцом и быстренько помер еще до его приезда!
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань готовую земле.
Онегин совершенно искренно благодарен ему за это: ведь из всех вариантов развития событий дядя выбрал идеальный!
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
– Молодец, старик! – ухмыляется про себя Онегин. – Уважаю!
Радоваться рано. Если все так хорошо, то зачем же это «Но»:
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть…
А это уже не имеет значения, поскольку перед «но» стоит точка с запятой! Мысль закончена, начинается следующая. Нет никакого противопоставления. Вот аналогичный пример из пятой главы того же «Онегина»:
Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране;
Но кушать подали.
ЕО, Гл.5, XXVIII
Бал не отменен предстоящим обедом: просто всему свое время. Так и здесь: кончина дяди-старика не отменяется рассуждениями о том, как противно Онегину было бы сидеть с постной физиономией у его постели. Скучающий Евгений склонен к философствованию и просто размышляет, что было бы, если…
И последнее. Принято считать, что в первой строфе Онегин едет к дяде, еще не зная о том, что тот уже умер.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Получается, что намеки на уверенность в смерти дяди, как будто, неуместны… Но ведь роман начинается не с первой строфы первой главы, а с эпиграфа:
Евгений Онегин
Роман в стихах
Pеtri de vanitе il avait encore plus de cette espеce d’orgueil qui fait avouer avec la mеme indiffеrence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supеrioritе peut-еtre imaginaire.
Tirе d’une lettre particuliеre
Проникнутый тщеславием, он обладал еще той особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием как в своих добрых, так и дурных поступках, — следствие чувства превосходства, быть может мнимого. Из частного письма (франц.).
Таким образом, первым делом до нас еще раз доносят, что люди, подобные Онегину, равнодушно признаются в том, что поступают дурно. Да, Евгений очертя голову бросился вздыхать и врать ради денег. А уже потом, убедившись, что реально унаследовал дядино хозяйство, «наследник всех своих родных» тут же улетел куда-то «в пыли на почтовых». Куда? Скорее всего, к нотариусу! Или уладить дела в городе перед тем, как надолго перебраться в деревню. То есть, в любом случае – не к дяде, а от дяди.
Невежливо? Там как раз поминки в самом разгаре: попы и гости едят и пьют… Да, не очень хорошо поступил «молодой повеса». А что от него хотеть-то: повеса, согласно словарю Даля – это и есть «невежливый, дерзкий шалун».
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
И по всему видно, что у Онегина неплохое настроение. Ему не пришлось унижаться ради того, чтобы стать хозяином «заводов, вод, лесов, земель».
А вот теперь попробуем написать мини-сочинение по содержанию первой строфы своими словами.
Мой дядя – честный, но недалекий старик-труженик. Он, почувствовав близкую кончину, тут же умер, не доставив этим никому хлопот. Если бы все следовали этому примеру, то мир избавился бы от ханжеского притворства тех, кто был бы вынужден ради наследства торчать у постели никому не нужных капризных больных, проклиная все на свете и желая тем поскорее загнуться ко всем чертям!
Понятно, что Пушкин все это высказал изящнее и короче.
Кстати, один уважаемый исследователь его творчества, которого я «завел» своим интересом к этому вопросу, пришел к выводу, что «Уважать себя заставил» – это идиома, введенная в обиход как раз Пушкиным.
Очень может быть. А потому с бездумным цитированием нужно быть поосторожнее. Упомянутый в начале вратарь, взявший пенальти, может на такое и обидеться. Впрочем, вряд ли он интересуется подобными вопросами…
Архив форума
Грамота дает ссылку на интервью с Михаилом Горбаневским, в котором журналист Б. без малейшей тени сомнения объявляет, что «уважать себя заставил» означает «умер». И мэтр с ним соглашается, даже не упоминая о существовании альтернативных версий:
А сколько мы копий поломали, какую длинную ветку сотворили об этом «уважать себя заставил»! Ее (ветку) даже Справка привела в пример. И все, значит, впустую.
Абыдно. ))
А вот два неидентичных ответа Справки на один и тот же вопрос:
Ответ
«Словарь крылатых выражений Пушкина» В. М. Мокиенко и К. П. Сидоренко так толкует это выражение: «он уважать себя заставил (одобрительно) – о выдвижении своих условий, требований, нарушающих сложившееся положение вещей».
Другие версии обсуждались в форуме на нашем портале.//
И дается ссылка на нашу ветку:
http://forum.gramota.ru/forum/read.php?f=27&i=5690&t=5584
van-osmos, Вам ne znatok ссылочку дал в первом же посте на обсуждение этого вопроса на нашем форуме. Вы посмотрите сперва, кто, как много и о чем сказал по этому поводу из Ваших собеседников, а уж потом присоединитесь к кому-то из высказавшихся. Неохота ведь снова все начинать.
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань готовую земле.
Хотя я весьма сомневаюсь. Скорее всего здесь просто «заставил выполнять все свои прихоти». В чем, понятно, невозможно отказать умирающему.
Хорошо тому живется, кому наследство не улыбнется.:)
>>>>Какой, однако, Онегин лицемер и корыстолюбец!
А то:
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
Иногда неплохо, что есть лицемеры. А то бы дядя, может, так никого и не дождался б, кто б ему его прихоти умирающего исполнил. 🙂
>>>Какой, однако, Онегин лицемер и корыстолюбец!
А то:
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман>
=====================
Думаю, Онегин отличался известной самокритичностью (недаром П. отмечает его «резкий, охлажденный ум») и судил себя нелицеприятно там, где большинство привыкло тешиться самообманом.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им.
> Иногда неплохо, что есть лицемеры.
Конечно. Некоторые виды лицемерия даже называются вежливостью и хорошими манерами.
ne znatok, спасибо, что тему эту предложили. Какая прелесть! И так настойчиво про наследство думается. Только вот не знаю, куда скакать. :;))
>>>Куда скакать? Радио слушать. ne znatok
не надо о грустном.:)
кое-что о первой строфе Евгения Онегина
ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ НАД ТЕКСТОМ “ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА”
Когда мне впервые задали этот вопрос, я растерялся, как врач перед неизвестной болезнью.
— Скажите: ведь «уважать себя заставил» — это значит умер?»‘
То есть как это — умер?! Герой, которому принадлежат эти слова, недоволен тем, что придется «с больным сидеть и день и ночь» и т.д.,— кажется, ясно.
«Трактовка» дикая — но тавтология-то подмечена верно.
Дотянув за эту ниточку, мы обнаружим в первой строфе — точнее, в первых ее строках — целый клубок странностей.
Однажды, разговаривая с учителями, я предложил им для оценки такую фразу:
«Петр Первый, основатель Петербурга, когда стоял на берегу Невы, он решил построить северную столицу».
Большинство присутствовавших оценило синтаксис на двойку.
Тогда я сказал, что придуманная мною фраза есть — за вычетом несущественных деталей — синтаксическая калька первых строк первой строфы Первой главы «Евгения Онегина».
«Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил. «
В самом деле — отставим на некоторое время в сторону пиетет перед пушкинским текстом и вглядимся.
Неуклюжая и необъяснимая инверсия «Мой дядя. когда» вместо «когда мой дядя» (понятно, что трудностей версификации для Пушкина не существовало) делает лишним, тяжело провисающим второе подлежащее «он», отнесенное к тому же лицу.
Дальше — уже названная тавтология: «самых честных правил» — «уважать себя заставил»; что-то тут и в самом деле лишнее. Ссылка на иронию, заключенную в намеке на крыловское «Осел был самых честных правил»! («Мужик и Осел»), не делает построение лучше; а ведь Пушкин никакому красному словцу не пожертвует чистотой и правильностью слога.
Странно звучит и обстоятельство времени «когда»: оно было бы понятно; если бы герой вспоминал о событии прошлом, пусть и недавнем,—’ но перед нами вовсе не воспоминание, а реакция на только что полученное известие (Прочтя печальное посланье, Евгений тотчас на свиданье Стремглав. «): в таких случаях событие представляется нам происшедшим как бы сейчас — и «когда» здесь явно неуместно.
Еще недоумение. Устами героя нам сообщается, что некий его родственник — человек, во-первых, чрезвычайно порядочный, а во-вторых, глуп как сивый мерин, то бишь Осел из басни; и это возвещается в первых же строках романа, словно его сюжет тесно связан с этим родственником и потому для начала романа ничего важнее быть не может. Но ведь роман про другое — так отчего такая честь?
Нелепостей так много, что они ввели в заблуждение даже И.С.Тургенева, который — об этом говорит В.Набоков в своем комментарии к Первой главе — в прозаическом переводе романа на французский (совместно с Виардо, 1863) сочинил следующее: «Когда мой дядя серьезно заболел, он стал придерживаться более нравственных правил» (Des qu’il tombe seriesement malade, mon oncle professe les principes les plus moraux»).
Одним словом — или Пушкин построил первую фразу романа, мягко говоря, не совсем удачно, или — или мы ее неверно читаем и понимаем.
Есть, однако, издание, не дающее повода ни для одного из перечисленных недоумений,— Первая глава романа, вышедшая, как известно, в 1825 году. Там есть деталь, ставящая все на свои места.
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог;
Он уважать себя заставил.
Как видим, после слова «занемог» — точка с запятой. Это значит, что две первые строки есть законченная фраза, содержащая определенное утверждение.
В этой фразе «когда» имеет смысл вовсе не времени, а условия: «. самых честных правил в том случае, когда», «в том случае, если» или просто «если» («коли»). Такое значение «когда» — у Пушкина на каждом шагу: «Когда б надежду я имела. «, «Когда б вы знали, как ужасно. «, «Когда Борис хитрить не перестанет, Давай народ искусно волновать», «Когда помилует нас Бог, Когда не буду я повешен. » и т.д. Перечень примеров в «Словаре языка Пушкина» внушителен — но «Когда не в шутку занемог» отсутствует.
Чтобы убедиться, что это ошибка составителей, обратимся к черновому варианту первых строк романа.
Такая жесткость — не в правилах Пушкина, он не любит разоблачать и обличать своих героев, тыча пальцем; набросав контур, он затем растушевывает, или затушевывает, «заметает» слишком глубокие тени, слишком жирные линии. Так и здесь: набросав первые строки, он тут же затуманивает этот рисунок, ход мысли словно смягчается рессорами — строки переставляются в том порядке, что нам известен, и тогда уходит откровенно восторженная интонация, реакция героя на болезнь родственника становится более медитативной («Так мыслил молодой повеса» — черн.).
Так обнаруживаются синтаксически и семантически бесспорные основания для точки с запятой после «занемог» — знака, закрепляющего смысл: мой дядя — человек самых честных правил в том случае, если он занемог смертельно; только этим он заставил себя уважать — и лучше выдумать не мог.
Не знаю, было ли известно В.Набокову первое издание Первой главы романа, видел ли он точку с запятой. Во всяком случае, интонацию он почувствовал верно — в его прозаическом переводе после первой строки стоит двоеточие:
«My uncle has most honest principles: when taken ill in car-nest, he has made one respect him»
(Мой дядя самых честных правил:
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил. ).
Набоковское двоеточие представляет опасную болезнь дяди поступком поистине честного человека; это именно тот смысл, который Пушкиным изначально и подразумевается в размышлениях Онегина.
Одним словом, построение первых строк романа на самом деле синтаксически безукоризненно, нет в нем также тавтологий и иных странностей, о которых шла речь выше. Вот только значат эти строки совсем не то, что мы привыкли думать: в них характеризуется вовсе не дядя, а племянник; точнее, в них представлено отношение заглавного героя к родственнику; их предмет — не сама особа этого родственника и ее «правила», а глубочайшее безразличие заглавного героя к этой особе, вообще — к другому человеку, смешанное с легким презрением (цитата из басни), которое теперь сменяется готовностью лицемерить, идти, «денег ради, На вздохи, скуку и обман». И смысловой «повтор»: «Самых честных правил» — «уважать себя заставил»,— вовсе не тавтология; его функции многообразны: это и раскрытие, и усиление выраженных в первых строках чувств удовлетворения и одновременно иронии, эти честное — но не без юмора — сознание героем своего цинизма; это, наконец, толчок к рекомендации остальным «родным»: «. И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука»,— не худо, чтобы и «другие» заслужили «уважение», последовав дядину примеру.
Из всего этого следует, что «другие» люди вообще существуют для героя не сами по себе, а только в отношении к нему, к его интересу. Сами же по себе они не более чем «ряд докучных привидений» (гл. VIII), «двуногих тварей миллионы» (гл. II), вроде пресловутого Осла. Оказывается, знаменитый пассаж о том, что для «нас», глядящих «в Наполеоны», миллионы «других» — «орудие одно» и что «нам чувство дико и смешно» (ср.: «Печально подносить лекарство, Вздыхать. » и пр.),— это место есть, в сущности, философическая вариация на тему первых строк романа, являющихся своего рода визитной карточкой героя — да, пожалуй, и диагнозом его нравственного «недуга».
В самом деле, стоит проследить поведение Онегина на протяжении всего сюжета, вплоть до последней главы, и мы увидим, сколь последовательно его отношение к «другим» как прежде всего объектам его, Онегина, оценок, интересов, хотений, настроений и даже рефлексов. И только в финале романа соотношение между героем и «другим» меняется: Онегин видит в Татьяне лишь объект своей страсти, но Татьяна оказывается субъектом,— именно поэтому ее ответ («Я вас люблю. Но. «) оказался так ошеломляюще неожидан для Онегина, прозвучав словно из другого пространства и поразив героя «как громом».
Что же до злополучного дяди, то эта тема — из тех «ружей», которые в конце концов стреляют (как, впрочем, всегда у Пушкина): не в последней, так в предпоследней главе. Та самая ключница Анисья, с которой дядя «лет сорок» бранился, сердечно и наверняка утирая кончиком своего платка слезу, рассказывает Татьяне о «старом барине»:
Со мной, бывало, в воскресенье,
Здесь, под окном, надев очки,
Играть изволил в дурачки,
Дай Бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле, в мать-земле сырой!
Это не «надгробный мадригал», это настоящий памятник ничем не замечательному для иных человеку, и не рукотворный, а в памяти, в чувстве, в сердце «воздвигнутый».
Герой романа таких чувств — простых, то есть «диких и смешных»,— не ведает, или вспоминает их редко и «на минуту» («чувствий пыл старинный»), или не внемлет и не верит им — так же, как бесплодно внимает «в шуме и в тиши Роптанье вечное души». Поэтому и случилось ему пройти мимо любви, а опомниться — когда уже поздно.
Если есть у героя трагедия, то именно она и выразилась в первых строках романа: его отношение к «другим» как не имеющим не только собственной ценности, но как бы даже и собственного бытия; приобрести в его глазах бытие и ценность — хотя бы относительные — «другому» удается только ценою смерти»
А дальше вмешалась политика: Онегин вошел в число «лишних людей» — значит, лучших — значит, передовых — значит, прикосновенных к «первому этапу освободительного движения»,— значит, слишком пристальное внимание к недостаткам героя стало по меньшей мере нетактичным.
Параллельно шла жизнь языка. Он менялся, речь тоже, письменный язык обретал новые законы и обыкновения, пунктуация нормировалась, ее правила заучивались со школьной скамьи. Изменялось словоупотребление: одни слова вовсе исчезали, другие меняли, расширяли, сужали свое значение. Так, например, «ничтожество» («Ничтожество меня за гробом ожидает») и «жалкий» («Да, жалок тот, в ком совесть нечиста») потеряли тот смысл небытия и достойного жалости, какой они имели у Пушкина, и оставили себе лишь одиозное значение; а «когда» сжалось до указания на время. «Игра», которую позволил себе автор романа, утратила смысл. И запятая, поставленная там, где читателю сегодня дозарезу необходимы точка с запятой, заставляющие читать «когда» как «если»,— эта запятая породила в наше время фантомный синтаксис, который затемнил, запутал, исказил начало романа, столь важное для его понимания.
И все — абсолютно все: папы, мамы, бабушки, дедушки, дети, внуки, актеры, чтецы, режиссеры, переводчики на другие языки и даже исследователи Пушкина,— дружно понесли околесицу о дяде высоких нравственных качеств, наконец-то заставившем себя уважать, или принялись искать другого, фантастического смысла. Единственная, насколько мне известно, печатная попытка указать на это недоразумение (А.Югов. Правильно ли мы читаем 1 строфу «Евгения Онегина»? // Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР, 1957, № 6.) осталась без последствий.
Исходя из выше сказанного, из анализа черновых строк начала романа, проясняющих авторский замысел, из того факта, что уже при жизни Пушкина существовало два варианта пунктуации первых строк; исходя из современной языковой ситуации, из требований синтаксиса, из требований здравого смысла наконец,— надо восстановить пунктуацию первого издания Первой главы как не только приемлемую и не противоречащую авторской мысли о герое, не только полностью согласную с нормами русского языка и в пушкинское, и в наше время, но и единственно могущую, в современных условиях, верно передать смысл первых строк величайшей русской книги.
Однако академическая традиция, как мне уже приходилось убеждаться, и слышать об этом не хочет. Мол, в остальных прижизненных изданиях на месте точки с запятой стоит запятая, и автор ее не трогал; вот если бы точка с запятой стояли в последнем прижизненном издании — тогда другое дело, тогда можно. А так — нельзя: правило.
И здравый смысл отступает перед правилом. Как говорили римляне: pereat mundus, fiat justitia — пусть погибнет мир, но свершится правосудие.
(C) В.С.НЕПОМНЯЩИЙ, 2000
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+