какие иностранные языки знал булгаков
Гениальные полиглоты: 6 русских литераторов, которые знали множество иностранных языков
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Михаил Ломоносов
Гений земли русской, который до 14 лет и писать-то не умел, в зрелом возрасте мог похвастаться знанием более десятка иностранных языков.
Обладавший невероятной тягой к знаниям, по прибытии в Москву будущий гений, подделав документы, в которых он теперь значился сыном дворянина, стал учеником «Спасских школ». Здесь он начал своё знакомство с науками и освоил греческий язык, латынь и иврит. Продолжил писатель и учёный изучение языков уже в Петербургской академии. Немецкий язык в результате он знал в совершенстве. Мог читать, писать, общаться на этом языке, без труда переходя на него с русского и наоборот. В это же время Ломоносову покорились итальянский, французский и английский языки.
Остальные европейские языки, как и монгольский, учёный и писатель осваивал уже самостоятельно. Для Ломоносова языки не были самоцелью, они просто помогали ему читать научные работы иностранных коллег. Впрочем, он и сам писал труды на латыни, а ещё переводил римских поэтов.
Александр Грибоедов
Русский писатель проявлял свой талант к изучению языков с самого детства. В шесть лет он уже в совершенстве овладел тремя иностранными языками, к юношескому возрасту мог общаться уже на шести языках, четыре из которых знал в совершенстве: английский, немецкий, итальянский и французский. Мог читать, писать и понимал речь на латыни и древнегреческом.
Попав на службу в Коллегию иностранных дел, стал изучать грузинский язык, а вместе с ним ещё арабский, персидский и турецкий. Александр Грибоедов с удовольствием читал произведения зарубежных литераторов в оригинале, считая, что лишь так можно по-настоящему оценить произведение, ибо перевести гения невозможно.
Лев Толстой
Лев Николаевич тоже любил читать классиков в оригинале, питая особую слабость к греческим. Он в детстве с гувернёрами изучал немецкий и французский языки. Приняв решение продолжить получение образования в казанском университете, стал брать уроки татарского языка. Кроме этих трёх, все остальные языки Лев толстой изучал самостоятельно. В результате английским, турецким и латынью владел практически в совершенстве. Позже к ним добавились болгарский и украинский, греческий и польский, чешский, итальянский и сербский. При этом для освоения нового языка ему могло понадобиться всего три месяца, иногда чуть больше.
Николай Чернышевский
Азы академических знаний Николаю Чернышевскому дал его отец-священник, с которым вместе мальчик изучал греческий язык и латынь. Благодаря отцу мальчик полюбил знания, современники отмечали необыкновенную начитанность и высокую образованность.
Константин Бальмонт
Русский поэт и эссеист мог поразить воображение своих современников знанием 16 языков. При этом в его трудах можно обнаружить переводы практически с 30 языков. Далеко не всегда они были дословными и в точности отражающими суть произведения-оригинала, однако сам факт умения работать с таким количеством языков не может не удивлять. Многие упрекали автора в том, что он в свои переводы вносит слишком много собственной индивидуальности, искажая начальное произведение.
Василий Водовозов
Помимо педагогической деятельности и написания произведений для детей, Василий Водовозов всю жизнь занимался переводами, так как практически в совершенстве знал 10 языков. Василий Иванович занимался переводом произведений Гёте и Гейне, Беранже и Софокла, Горация, Байрона и других.
Истинный талант обычно не может ограничить себя рамками одной только области науки или искусства. Он, как известно, должен проявляться «во всем». Есть много примеров, подтверждающих данный факт. Для таких личностей даже создали специальный термин. Их называют полиматами. Следует обязательно познакомиться с рассказом о людях, заслуживших в истории эпитет «великих», и о тех талантах, которые остались «за кадром» их основной деятельности.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
О французском, немецком и других языках
(Конспект)
Преклоняясь перед покойным писателем, булгаковеды от всего сердца одаряют его положительными чертами. Исходя из своих представлений о положительных чертах, разумеется. Одни, как А.П. Кончаковский, ставят на его книжные полки все самые лучшие книжки, какие, с их точки зрения, должен был читать хороший писатель.
Другие, справедливо полагая, что интеллигентный человек должен в совершенстве владеть хотя бы несколькими иностранными языками (вот и Булгаков так считал: его герой, мастер, знает пять языков), от чистого сердца объявляют писателя полиглотом.
П.В. Палиевский, например, уверен, что такому писателю, как Михаил Булгаков, надлежит знать (кроме родного русского) по крайней мере еще восемь языков, притом, надо думать, в совершенстве. И в авторитетнейшем справочном издании, в каких принято представлять только бесспорную и краткую информацию, пишет о Михаиле Булгакове:
Несколько строк, а читается как детективный роман: что ни фраза, то загадка, достойная Эркюля Пуаро.
«Прекрасное домашнее воспитание». Любопытно, что бы это значило? Гувернеры, что ли? Профессора приходили на дом?
Не было гувернеров. И на домашних учителей денег тоже не было. Семья ведь не помещичья: интеллигентная, трудно жившая семья, семеро детей, и всем надо дать образование. Учились в гимназии, и учиться нужно было хорошо, чтобы претендовать на освобождение от платы за «право учения».
«Впоследствии говорил жене. » Поскольку П.В. Палиевского при цитируемом разговоре Булгакова с женой не было, то должна быть отсылка к источнику. Отсылки нет, и немудрено: этого Булгаков жене не говорил.
Елена Сергеевна рассказывала мне (может быть, не только мне, может быть, другим тоже, например П.В. Палиевскому): Булгаков частенько вспоминал, что отец требовал, чтобы дети изучали языки. В пересказе Е.С. голос Булгакова звучал со вздохом: родители часто дают умные советы, а дети начинают понимать это, когда вырастут и родителей на свете уже нет. Булгаков всегда жалел, что в юные годы так небрежно отнесся к изучению языков.
Приведенный П.В. Палиевским перечень — французский, немецкий, английский, греческий и латынь — всего лишь джентльменский набор, приличествующий порядочному человеку, получившему «прекрасное домашнее воспитание». А украинский, испанский и итальянский неожиданно добавились из моих работ (о чем ниже).
Хорошо, что П.В. Палиевскому не попались в руки мои «Записки о Михаиле Булгакове», иначе он непременно приписал бы Булгакову владение ивритом и исчезнувшим арамейским: в «Записках о Михаиле Булгакове» приведены сделанные Булгаковым выписки отдельных слов на иврите и на арамейском. Выписки, естественно, сделанные латиницей, в немецкой транскрипции.
В ту пору, когда Булгаков учился в гимназии, в программы входили не пять языков, а только три: французский, немецкий, латынь. Древние языки в гимназических курсах были уже заметно потеснены естественными науками, но латынь все еще считалась основой классического образования, была ведущим предметом и преподавалась добротно. В восьмом классе, например, пять уроков в неделю. (Для сравнения: русская словесность — четыре недельных урока, математика — три, французский язык — три, немецкий — два.)
Латынь — несмотря на тройку в аттестате — Михаил Булгаков усвоил прочно. По крайней мере, в пределах гимназического курса. И когда в его романе «Мастер и Маргарита» Понтий Пилат говорит по-латыни и Иешуа Га-Ноцри включается в диалог на латинском языке, писатель, надо думать, слышит четкое звучание этого экономнейшего из языков.
В библиотеке Булгакова были античные авторы — на русском языке и, полагаю, на латыни. Среди немногих сохранившихся книг его библиотеки, судя по описи переданных в «Ленинку» книг, были Корнелий Непот (на русском языке), парижские издания Тацита и Овидия Назона.
В черновых тетрадях романа «Мастер и Маргарита» выписки на латинском языке (из простейших источников выписки — из «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, из Тацита, записи отдельных грамматических форм) сделаны уверенно, без затруднений. И, думаю, с детства усвоенные начала латыни помогали взрослому Булгакову так легко ориентироваться в европейских языках, включаться, когда ему было нужно, в английский, испанский, итальянский, совершенствоваться во французском, который он вынес из гимназии в меньшем объеме, чем хотел бы.
Впрочем, Константин Паустовский отметил: «Мы все хорошо знали латынь» («Повесть о жизни», глава «Золотая латынь»). А Булгаков — студент-медик! — обращался к латинскому языку и в университете.
Второй «мертвый» язык — греческий — был отменен как обязательный предмет в гимназии в 1901 году — как раз в год поступления Михаила Булгакова в первый класс. Он еще преподавался факультативно, для желающих; уроки назначались по утрам, за час до общих занятий, и проводил обыкновенно эти уроки старик Поспишиль (которого гимназисты, если верить Паустовскому, называли Опоздалем) или С.Б. Трабша, преподававший у Булгакова латынь.
Михаил Булгаков, по-видимому, эти уроки не посещал. Сужу по тому, что ни в аттестате, ни в Общих ведомостях гимназии никаких отметок по этому предмету у него не значится.
Культура Древней Греции в детские годы Михаила Булгакова в гимназии была жива. Не знаю, был ли велик интерес будущего писателя к этой культуре, но можно предположить, что это был живой интерес. Язык был жив, реален, конкретен.
А это значит, что Булгаков мог прочесть какую-то фразу на древнегреческом, и какие-то строки из «Илиады» были на слуху не только в переводе Гнедича, но и в оригинале. И Лукиан.
Великий сатирик древности, на которого оглядывались все — Рабле, Свифт, Шекспир. Веселый богохульник Лукиан, переспоривший самого Зевса («. ты и сам висишь, как только что признался, на тонкой нитке. »). И не отсюда ли диалог Иешуа и Пилата?
Так получилось, что немецкий в гимназии усвоил слабо и в анкете (Большой театр) даже не указал. «Прошу отпустить со мной жену, которая будет при мне переводчиком. (не говорю по-немецки)» — 21 февраля 1928 г. (И что значит — знать язык? Вот Е.С. свободно владела немецким: это же был обиходный язык, и брат ее постоянно бывал в немецкой опере; а когда приехала в Германию к брату — очень мучилась: тяжело говорить на языке, который вне обихода. Тем более читать книги на этом языке — практика же нужна.)
Так что когда булгаковеды уверяют вас, что Булгаков штудировал ученые брошюры на немецком языке, стоит усомниться в этом. Любопытно, что в этом отношении я встретила единомышленника: Дж. Куртис, пришедшую к этому своими путями:
(Очень редко встречаю такие превосходные работы. Когда-то меня восхитила Лесли Милн — тоже англичанка. Редактор, смеясь, вымарывал гирлянду эпитетов — и всё в превосходной степени: «Но так же нельзя!» — зато вписывал какие-то нелепые ссылки на М.О. Чудакову.
Другой случай — Кушлина и Смирнов, без ссылок на единственную, но самостоятельную статью которых не обходится ни одна моя книга. И вот третий случай — Джулия Куртис.)
Тем не менее — Гёте разбирал. Он любил оригиналы. Комедии Мольера — на французском. «Дон Кихот» — на испанском. Диккенс — на английском. Гёте, вероятно, был в стихотворном переводе, может быть, более чем в одном. И непременно в переводе прозаическом. Потом — где-то уже в 30-е годы — раздобыл «Фауста» на немецком языке: эпиграф к роману «Мастер и Маргарита» первоначально выписан по-немецки.
Он был талантливым лингвистом, у него было удивительное чувство музыки другого языка. В разные периоды своей жизни он то обращался к французскому, то брал уроки английского, знакомился с испанским или итальянским; степень его ориентировки в каждом из этих языков в разные периоды его жизни можно проследить довольно точно. Но полиглотом Булгаков не был.
Французский язык Булгаков знал лучше, чем немецкий. Правда, все же не настолько, чтобы читать многотомные труды историков на этом языке. Даже французский и Л.Е. и Е.С. знали лучше, чем он.
Французский — самый легкий, конечно, бытовой — был обиходным в интеллигентной среде его детства и юности. в интеллигентной среде, к которой он принадлежал по рождению. Хотя придется признать, что в Первой киевской гимназии, в которой учился Булгаков, и именно в тот период, когда учился Булгаков, преподавание французского языка было поставлено из рук вон плохо.
Но в пору детства Булгакова французский язык был для него живым. Не очень-то изученным, слабо освоенным, но — живым. Мать свободно владела французским. Старуха с Андреевского спуска говорила мне, что женщины иногда говорили между собою по-французски (devant les gens 5 ). Остатки этого легко присутствующего французского языка я помню еще со своего детства.
Поэтому по-французски у него болтает Аметистов. И Милославский в «Блаженстве». Даже Кири-Куки. Язык это? Гм. Очень относительный, очень слабый, но — ходовой. С небольшим, но весьма своеобразным словарным запасом.
Слушал энергию фразы. Разбирал хорошо знакомую комедию Мольера, вслушиваясь в энергию фразы.
Впрочем, в какой-то поздней анкете — в Большом — Булгаков указал французский как язык, который он знает. И немного — английский. Е.С. уверяла его, что он знает французский. А Любаша относилась к его знаниям иронически. Впрочем, что такое «знать язык»? — говорила она мне. Я думала, что знаю французский, а приехала в Париж — оказалось, не знаю.
Нужно разобрать уровень владения украинским, испанским и итальянским. Что значит «украинским владел свободно»? Конечно, любили язык. Конечно, пели украинские песни. И Мурка Лиснянская щеголяет на фотографии в вышитой рубашке.
Вы думаете — всякий, выросший в Киеве, свободно владеет украинским языком? Когда бы так — какое прелестное решение национальных вопросов.
Отлично знал мелодию украинского языка. Именно на слух, музыкально. Читал ли тексты? Разве что «Кобзарь». А может быть, и великого Кобзаря не столько читал, сколько слушал. (Шевченко знал. Доказывать — не буду. Просто — слышу.) Из чьих уст? Да мало ли из чьих.
Джулия Куртис цитирует мое интервью, где я будто бы обнаружила украинизмы в «Мастере».
Совершенно справедливые сомнения. Мелодия украинского языка великолепно слышна в отдельных главах «Белой гвардии». Так же как интонации французского поразительно вплетаются в ткань «Жизни господина де Мольера». И ни того, ни другого вы не обнаружите в романе «Мастер и Маргарита», и потому никаким образом я не могла говорить того, что с недоумением обнаружила в этом интервью Джулия Куртис. Эти строки — целиком на совести журналистки, бравшей интервью. Так сказать, ее сочинение.
О чем говорит испанский язык его писем? О том всего лишь, что по складу своей личности и таланту лингвиста самое малое знание языка становилось для него живым, веселым, активным.
Как я читала его испанские письма? Отправилась в университет — уж не помню, на какой факультет и курс, но именно на тот, где, как мне сказали, училась группа студентов из Южной Америки. Парни и девушки радостно окружили меня, и по тому, как они переглядывались, подавляя смех, все поняла («Как смеялся бы Сервантес», — писал Булгаков). И то, что в испанском не пропускают глагол-связку, и так не пишут.
Мне повезло: сохранился учебник испанского языка (М. Гирра. Краткое практическое руководство для изучения испанского языка. М.; Пг., 1915), и в нем рукою Булгакова подчеркнуты отдельные слова.
В книге очень мало помет, и это не учебные пометы: по-видимому, он просто просматривал, просто читал учебник, подчеркивая кое-что для писем к Е.С.
Как я нашла те строки из «Дон Кихота», которые использовал Булгаков.
По торжественности отдельных строк я вдруг поняла, что уж это-то не из учебника, а из «Дон Кихота».
Вы думаете, легко было найти в Харькове «Дон Кихота» на испанском языке? В огромной университетской библиотеке мне с трудом разыскали «Дон Кихота» в издании XVIII века! Толстый том на чужом языке, набранный сплошь — без абзацев. Легко ли найти на чужом языке нужный фрагмент? У меня ушла уйма времени — целых полчаса, не меньше.
Могу ли я после этого сказать, что овладела испанским языком? Смешно. Нет, ни в какой степени.
Итальянский. Джулия Куртис попробовала обратиться к итальянским романсам. Мой взгляд обратился к опере.
Булгаков ведь любил оперу с юных лет. В Киев приезжали гастролеры — мировые знаменитости, — а интернациональным языком в опере всегда был итальянский. Неужели недостаточно, чтобы написать Елене Сергеевне несколько слов?
Примечания
1. П.В. Палиевский. «Булгаков М.А.». — «Русские писатели 20 века. Биографический словарь». М.: БРЭ, 2000.
2. Архив города Киева. Ф. 108. Оп. 94. Ед. хр. 80. Лл. 70—70 об. и 169—169 об.; Ед. хр. 87. Лл. 170 об. — 171.
3. См.: Столетие Киевской первой гимназии. Т. 3. Киев, 1911. С. 481.
4. Дж. Куртис. М.А. Булгаков и иностранные языки // Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 3. С. 119—120.
5. При посторонних (фр.). — Ред.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
©2019—2021. «Михаил Булгаков. Жизнь и творчество писателя»
Все материалы на сайте только для использования в некоммерческих целях. Все права принадлежат правообладателям и защищены законом.
Трижды Мастер. Михаил Афанасьевич Булгаков
15 мая 1891 в семье доцента Киевской духовной академии Афанасия Булгакова родился первенец, которого назвали Михаилом. Афанасий Иванович, бывший сыном священника, помимо обязательных древних языков, знал английский, французский и немецкий, в подлинниках читал славянские труды и в конце жизни получил степень доктора богословия. Его супруга – Варвара Михайловна – была дочерью соборного протоиерея и отличалась жизнерадостным и простым нравом. Дети в их семье появлялись один за другим – после Михаила родились погодки Вера и Надежда, затем Варвара, Николай, Иван и Елена.
Старший сын Булгаковых рос страстным книгочеем, причем никаких ограничений на литературу у детей магистра богословия не имелось – в доме были и детские книжки, и русская классика, и зарубежные произведения, включая популярнейших тогда Ибсена, Уайльда и Ницше. В 1900 Булгаковы приобрели в поселке Буча дачу, где дети с позволения родителей «опростились». Они босиком бегали по ближайшему лесу, катались на лодках по Днепру и играли в разные игры. Булгаков, к слову, рос хорошим спортсменом — прекрасно катался на коньках, увлекался теннисом, крокетом и футболом. Одним из любимых развлечений взрослых и детей тех лет были домашние спектакли. Михаил в них, как правило, являлся режиссером, а также блистал в комических ролях. Вообще шутки и смех являлись отличительной чертой семейства. Варвара Михайловна, хоть и любила посмеяться вместе с детьми, однако работать их заставляла – старшие ребятишки смотрели за младшими, мальчики убирали в саду мусор, корчевали с отцом деревья и расчищали дорожки, а девочки чинили одежду братьев.
В 1900 Михаил был зачислен в первую Киевскую гимназию, а в 1907 в его семье случилось страшное несчастье – от болезни почек умер 48-летний Афанасий Иванович. На Варваре Михайловне остались семеро детей, и в первое время она, растерявшись, не знала, что делать. Впоследствии мать не раз говорила детям: «Я не могу дать вам капитал или приданое. Однако я могу дать вам образование – единственный капитал, который будет у вас». И она сумела выучить всех семерых. При этом старшие дети, стараясь помочь, нанимались репетиторами, а Михаил на летних каникулах работал контролером на дачных поездах. Спустя некоторое время, когда Булгаковы только начали приходить в себя, служивший в Японии брат Афанасия Ивановича привез к ним двух своих сыновей – Костю и Колю. Еще спустя год из Люблинской губернии в Киев поступать на женские курсы приехала кузина Лиля Булгакова. В итоге на руках Варвары Михайловны оказалось уже десять детей.
Во время учебы в гимназии Михаил увлекался настоящим взрослым театром и оперой. Кроме того он много времени посвящал естественным наукам – из обихода будущего писателя не выходил микроскоп, юноша мариновал ужей, препарировал жуков, собрал замечательную коллекцию бабочек. В 1909 Михаил Афанасьевич окончил гимназию и оказался на медицинском факультете Киевского университета. Выбор профессии был не случаен – среди его родственников и со стороны отца, и со стороны матушки имелись доктора. Дома повзрослевший Михаил, по-юношески горячечно увлекшийся положениями Дарвина, перестал говеть в пост – это в семействе покойного профессора богословия выглядело нонсенсом.
В это же время Михаил Афанасьевич познакомился с гимназисткой Татьяной Лаппа, прибывшей погостить из Саратова к тетке (подруги матери Булгакова). Тетка ее и познакомила с юношей – мол, он тебе покажет Киев. Молодые люди действительно много гуляли по городу и с каждым днем нравились друг другу все больше и больше. Через год гимназистка вновь приехала к тетке, и Варвара Михайловна, во избежание каждодневных поездок сына с дачи в Киев и обратно, пригласила девушку пожить в Буче. А на Рождественские каникулы 1911-1912 студент-медик Булгаков сам отправился в Саратов. К лету 1912 Михаил Афанасьевич, несмотря на протесты матери, твердо решил жениться. В середине августа Булгаков привез невесту из Саратова, и вскоре Татьяна Лаппа поступила на женские курсы в Киеве. Одна из сестер Булгакова записала в то время в дневнике: «Как же они оба по безалаберности натур друг другу подходят!». В конце апреля 1913 состоялась скромная свадьба – у ничуть не унывающей невесты не имелось ни фаты, ни подвенечного платья, лишь шелковая блузка и полотняная юбка. Венчались, как было положено, в церкви, с образами. По-прежнему считавшая свадьбу «безумным шагом» Варвара Михайловна слегла на другой день с высокой температурой – отразились переживания. Молодые же сняли на Рейтарской улице отдельную комнату.
Михаил Афанасьевич давал частные уроки, кое-какие средства присылали из Саратова родственники жены. Однако деньги в семье не задерживались, как только они появлялись, молодые брали такси и неслись в театр. Потому не удивительно, что обедать они регулярно ходили в старую квартиру на Андреевском спуске, где по-прежнему было шумно и весело. На Рождество 1913 молодая жена уехала к родителям, а Михаил Афанасьевич дал ей слово, что перестанет бриться. Когда задержавшаяся в Саратове Татьяна снова появилась в Киеве, супруг оброс бородой. Это, к слову, случилось в первый и последний раз в его жизни – писатель всегда предпочитал оставаться франтом.
Война разразилась внезапно, застав Булгаковых в Саратове, куда они выехали на летние каникулы. Вернувшись в Киев, Михаил Афанасьевич пошел доучиваться в университет, а Татьяна вместе с теткой устроилась в госпиталь. Расстояние от Киева до границы составляло всего 300 километров, и когда осенью 1915 немцы подступили к городу, будущий писатель едва не силком отправил супругу в Саратов. Но уже спустя две недели она вновь появилась в Киеве. В апреле 1916 Михаил Афанасьевич окончил университетский курс и, получив звание «лекарь», работал в госпитале, а затем добровольцем отправился на Юго-Западный фронт. В конце лета к мужу выехала и Татьяна. Булгаков встретил супругу в Орше, по дороге в Черновицы (ныне Черновцы), где находился госпиталь, их машина была остановлена. У Булгакова попросили пропуск, которого тот не имел. Недолго думая, Михаил Афанасьевич протянул рецепт, и не знавшие грамоты солдаты, увидев печать, пропустили автомобиль.
Поскольку все опытные земские доктора были отосланы в полевые госпитали, едва окончивших курс молодых врачей стали отправлять на их места. Очередь дошла и до Булгакова – в сентябре 1916 он оказался в Никольской земской больнице, расположенной в 40 километрах от города Сычевка. Супруга, конечно, отправилась вместе с ним. Михаил Афанасьевич проработал в земской больнице больше года – о первых случаях из его практики правдиво и местами с уже по-настоящему булгаковским юмором поведано в «Записках юного врача». Почти анекдотические моменты – вроде налепленных поверх тулупа горчичников или сахара-рафинада, помещенного в родовой канал для выманивания не желающего выходить на белый свет младенца, – соседствовали с реалистически показанным изматывающим трудом провинциального врача. Лирический герой писателя восклицал: «Какие раны я зашивал, какие наблюдал гнойные плевриты, какие пневмонии, раки, тифы, грыжи, саркомы, геморрои. Я, как теперь это выяснилось, был тогда счастлив. Стремительный, вьюжный, незабываемый год».
В Сычевке Булгаков пристрастился к морфию – сделав летом 1917 первый укол, дабы обезопасить себя от аллергии, бывшей побочной реакцией на противодифтерийную сыворотку, Михаил Афанасьевич продолжал колоться. Эта зависимость усугубилась в городской земской больнице Вязьмы, куда в сентябре переломного для страны года был переведен писатель. В это же время Татьяна Николаевна, последовавшая за мужем, была вынуждена из-за его морфинизма сделать аборт. Отчет о ходе болезни оказался впоследствии запротоколирован в рассказе «Ханский огонь», написанном в 1924, лирический герой которого читал дневник другого доктора, застрелившегося от отчаяния. Однако сам писатель сумел преодолеть наркотическую зависимость, полностью избавившись от нее к весне 1918. Никогда больше Булгаков не впускал этого дьявола в свою кровь.
Осенью 1919 Булгаков вступил в Вооруженные силы Юга России и с деникинцами в составе третьего Терского казачьего полка отправился во Владикавказ. По прибытии туда он телеграфировал супруге, и она снова отправилась за ним. Вскоре будущего писателя перевели в полевой госпиталь под Грозным. Татьяна Николаевна вспоминала: «До отряда добирались через высокую кукурузу на тачанке. Я, кучер, и Миша с винтовкой на коленях – ее давали с собой, и она должна была все время быть наготове». В одну из осенних ночей 1919 при свете вставленной в бутылку из-под керосина свечки Булгаков написал свой первый небольшой рассказ. От этого фельетона «Грядущие перспективы», напечатанного в газете «Грозный», Булгаков и вел впоследствии отсчет своей литературной деятельности, хотя, известно, что Михаил Афанасьевич сочинял вечерами после приема больных в Сычевке и в Киеве.
В октябре 1919 Булгаков участвовал в сражениях с горцами в аулах Шали-аул и Чечен-аул. Затем был Беслан, где Михаил Афанасьевич вместе с супругой обитал в теплушке поезда, делая там операции и леча раненых. Питались они, по воспоминаниям Татьяны Николаевны, одними арбузами. На том же поезде Булгаковы возвратились во Владикавказ. А в самом начале 1920 ездивший в Пятигорск Михаил Афанасьевич подхватил возвратный тиф. Татьяна Николаевна едва нашла умиравшему писателю врача. Пока Булгаков валялся с температурой под сорок, белые оставили Владикавказ, и в «паузе» между красными и белыми город подвергся разграблению черкесами. После выздоровления ходивший с палкой Булгаков сказал жене: «С медициной отныне покончено».
Занявшие город красные упорно искали в нем белогвардейцев, Татьяна Николаевна писала: «До сих пор не понимаю, как в тот год Михаил остался жив – десять раз его могли опознать!». Весной 1920 Булгаков познакомился с писателем Юрием Слезкиным, который содействовал его принятию на место заведующего литературной, а затем и театральной секцией во Владикавказском ревкоме. Писатель вспоминал, что театр выдавал ему зарплату огурцами и постным маслом. Жили они на золотую цепочку Татьяны Николаевны, отрывая от нее по кусочку и продавая. Во Владикавказском театре поставлены были первые пьесы Михаила Афанасьевича, однако уже в мае 1921 театр закрыли.
Из Владикавказа Булгаковы отправились в Тифлис, где на деньги, вырученные от продажи обручальных колец, прожили целый месяц. Продать обручальные кольца считается плохой приметой, однако делать было нечего – золотую цепь они уже проели. Затем супруги оказались в Батуми. В августе 1921 Булгаков отправил Татьяну Николаевну в Москву, сказав напоследок: «Где бы ни оказался я, тебя, как всегда, вызову». Опечаленной супруге казалось, что они расстаются навек. Согласно ее воспоминаниям, Михаил Афанасьевич задержался в городе, надеясь попасть на какое-нибудь судно и покинуть Россию: «С кем-то вел переговоры, хотел, чтоб его спрятали в трюме». Однако жюль-верновские планы не удались, и уже в сентябре месяце писатель без денег и без вещей, прошагав от Воронежа более двухсот километров по шпалам, добрался до Москвы. Помаявшись по друзьям и знакомым, Булгаков написал письмо Надежде Крупской, при содействии которой волшебным образом получил комнату в коммуналке в доме номер 10 на Большой Садовой.
Долгое время Михаил Афанасьевич не ощущал в столице «твердой почвы под ногами». Он едва устроился на должность секретаря Литературного отдела Главполитпросвета, как Лито было ликвидировано. Он писал об этой работе: «В Лито не имелось ни столов, ни стульев, ни лампочек, ни чернил, ни читателей, ни писателей, ни книг. Часами я сидел с печальной барышней. Она за столом, я за конторкой. Я читал «Трех мушкетеров» Дюма, которых обнаружил в ванной на полу. ». После этого писатель пошел в «Торгово-промышленный вестник» заведующим отдела хроники, но спустя месяц «скончалось» и это издание. Весь март Булгаков проработал репортером газеты «Рабочий», но не сложилось и тут. Михаил Афанасьевич писал в Киев: «Могу сказать коротко, тут идет яростная борьба за существование». А в начале февраля 1922 от тифа скоропостижно скончалась его мать Варвара Михайловна – новость эта потрясла Булгакова. Только в апреле 1922 писатель нашел «стабильное» место – им стала газета «Гудок».
Волею судьбы в печатном издании железнодорожников в то время работали Ильф с Петровым, Олеша, Катаев – проще говоря, весь цвет тогдашней литературы. Тридцатидвухлетний Михаил Афанасьевич почти на десять лет был старше остальных и держался особняком. Остальные гудковцы воспринимали его как старика, отмечая, «что даже недоступные им тщательно повязанный галстук и ослепительно свежий, гипсово-твердый воротничок» выделяли писателя из их блузочной братии. Кроме того Булгаков целовал дамам руки, церемонно кланялся, и, смешно сказать, не мог в трамвае сидеть, если рядом стояла женщина. Говорить Михаил Афанасьевич предпочитал «ерсами» – «как вам угодно-с» или «извольте-с». Весь облик и вся повадка этого «железнодорожного» газетчика сразу показывали, из какой он вышел среды.
На жизнь Булгаков зарабатывал, сочиняя ядовитые фельетоны и подписывая их, подобно юному Чехову, забавными псевдонимами, вроде «Крахмальная манишка». Свои сатирические фельетоны мастер печатал не только на страницах «Гудка», но и «Красного перца», и «Крокодила». Писал он их, к слову, «одним духом»: «Сочинение фельетона отнимало у меня, включая посвистывание и курение, восемнадцать-двадцать минут». Фельетоны нового автора привлекли внимание москвичей, однако со временем газетная поденщина стала раздражать Булгакова. Писателю казалось, что его вкус «резко упал», что «все чаще в писаниях стали проскакивать истертые сравнения и шаблонные словечки». «Свое» же Михаил Афанасьевич творил в ночное время суток. С осени 1921 он по два-три часа вечером надиктовывал свои произведения машинистке. Она рассказывала, что писатель «много импровизировал», «рукописей как таковых не было», были только отдельные листочки и записные книжки.
К сожалению, в отношениях Булгакова с женой после их прибытия в Москву стала все больше и больше наблюдаться прохлада. Их сосед по коммуналке вспоминал: «Высокая и худая Татьяна Николаевна держится так ненавязчиво, так неприметно будто ощущает себя в его жизни посторонней». Окончательная точка в их отношениях была поставлена весной 1924. В начале года на вечере встречи с вернувшимися из Берлина «сменовеховцами», возглавляемыми Алексеем Толстым, Михаил Афанасьевич познакомился с дворянкой по происхождению Любовью Белозерской. Они поженились в апреле 1925. Писатель Юрий Слезкин писал, что Любовь Евгеньевна была очень «практической женщиной» и «приглядывалась ко всем мужчинам, могущим помочь построить ее будущее». После второго брака жизнь Булгакова особо не изменилась – супруги встречались с приятелями, ездили отдыхать в Крым, ходили в оперу и на драматические спектакли. Как и раньше Булгаков продолжал писать по ночам. Любовь Евгеньевна на паях с подружкой содержала на ипподроме лошадь и в качестве жокея принимала участие в соревнованиях. Детей у них не было, зато постоянно жили кошки, коты, а также рыжий пес, названный в честь слуги Мольера Бутоном.
За период с 1922 по 1926 годы Михаил Афанасьевич написал такие известные произведения, как «Дьяволиада», «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Кабала святош», «Александр Пушкин» и ряд других. В 1923 писатель начал работу над «Белой гвардией» – романе о сестре и братьях, о защите дома и о чести, о войне и ожидании мира. На сотрудников «Гудка», взыскующих новизны языка и формы, произведение не произвело впечатления, однако Максимилиан Волошин, подарив автору одну из акварелей, написал на ней: «Первому запечатлевшему душу русской усобицы». Литературовед Викентий Вересаев утверждал, что «настолько блестяще у нас начинал лишь один Лев Толстой». Действительно, «Белая гвардия» стала своего рода «Войной и миром» двадцатого века и по ее тексту можно изучать гражданскую войну на юге страны.
Первая и вторая часть романа были опубликованы в 1924. С трудом, частично векселями, получив за роман деньги, Булгаков заказал себе выходной костюм и смокинг. После долгих и трудных поисков он заимел и монокль. Дело было за шляпой-котелком – подобных «изысков» в столице уже не выпускали. Наконец, один из приятелей писателя, у которого с 1913 залежался миланский котелок, презентовал его Михаилу Афанасьевичу. Писатель при этом «обрадовался, словно ребенок, и все восклицал: «Отныне я могу импонировать!».
«Белая гвардия» была разобрана в Художественном театре, и в итоге там приняли решение сделать по роману пьесу на современную тематику, каковых в те дни практически не имелось. В 1925 писателя пригласили в МХАТ и сообщили ему об этом. Булгаков, с детства обожавший театр и сам давно вынашивавший замысел пьесы, не смог отказаться. Так родился спектакль, который (с трехлетним перерывом) прошел на мхатовской сцене с 1926 по 1941 годы более тысячи раз. Для Художественного театра «Дни Турбиных», главным режиссером которых значился Константин Станиславский, стали второй «Чайкой». Спектакль поразил зрителей, совсем недавно прошедших через те же трудности, что и герои пьесы. Нередко в зрительном зале случались «обмороки и истерики», «людей увозили на скорой помощи».
После успеха «Дней Турбиных» в гости к Булгакову пожаловали работники театра имени Вахтангова с просьбой сочинить для них комедию. Писатель согласился и вскоре, просматривая газетную колонку о происшествиях в городе, наткнулся на заметку о том, как московская милиция обнаружила работавший под вывеской пошивочной мастерской игорный притон. Содержала притон некая Зоя Буяльская. Так у Булгакова родилась идея невероятно актуальной и сегодня пьесы «Зойкина квартира», премьера которой состоялась осенью 1926.
Вообще стоит отметить, что после выхода «Дней Турбиных» на Михаила Афанасьевича ополчилась вся критика. Не остались в стороне и товарищи по литературному цеху. Пьеса истолковывалась как белогвардейская диверсия, постановку обсуждали на диспутах, причем некоторые говорили, что «МХАТ – змея, которую советское правительство понапрасну пригрело на своей груди». Театр, разумеется, как мог, оправдывался – мол, «с этих позиций и «Три сестры» нужно изучать как армейскую пьесу». Осаф Литовский, бывший председателем Главреперткома, окрестил пьесу Булгакова «Вишневым садом» белогвардейщины», а нарком просвещения Анатолий Луначарский обозвал сочинение «полуапологией «белого движения». Но особенно неистовствовал рапповец Орлинский, сделавший на травле писателя имя. В «Мастере и Маргарите» Михаил Афанасьевич вывел всю эту свору на суд читателя в образе критика Латунского.
«Бег» еще только начали репетировать, а распаленные цепные псы пролетарской литературы уже стали рвать Булгакова на части. В журналах и газетах того времени постоянно печатались статьи под такими заголовками: «Ударим по булгаковщине», «Бег должен быть приостановлен», «Тараканий набег». Педантичный автор тщательно вырезал все ругательные выступления и вклеивал их в специальный альбом, распухавший на глазах, – всего набралось около трехсот отрицательных отзывов и всего три положительных. К слову, Михаил Афанасьевич, державшийся вначале стоически, затем начал сдавать, стал раздражительным, плохо спал, боялся оставаться один, у него начался нервный тик.
Наступивший 1929 оказался для Булгакова насыщен событиями. Вскоре после запрета пьесы «Бег», в декабре 1928 в Камерном театре прошла премьера его «Багрового острова». А в конце февраля Михаил Афанасьевич встретил Елену Шиловскую. Случилось это так – художники братья Моисеенко организовали на масленицу блины, и в числе прочих гостей, туда были приглашены Булгаков и Елена Сергеевна. Михаил Афанасьевич не хотел идти, как, впрочем, и Шиловская, однако в последний миг оба передумали. За столом они случайно оказались рядом, у Елены Сергеевны на рукаве развязались какие-то завязочки, и она попросила Булгакова их завязать. Впоследствии Михаил Афанасьевич утверждал, «что тут было какое-то колдовство», и Елена Сергеевна, у которой, к слову, был муж и двое детей, привязала его. Сама Шиловская говорила, что с ее стороны «это была быстрая, необыкновенно быстрая любовь на всю жизнь». Они стали тайно встречаться – Елена Сергеевна даже подружилась со второй женой Булгакова, дабы «проникнуть» в их дом.
В это же время было опубликовано постановление Главреперткома о снятии всех пьес Михаила Афанасьевича с репертуара. Для писателя, которого уже давно не печатали, это оказалось тяжелым ударом. В один момент Михаил Афанасьевич даже решил написать для школьников учебник по истории. Вероятно, это было от полного отчаяния. Не зная, на какую поставить карту, писатель думал, что после создания учебника о нем станут думать иначе, и все тучи, наконец, рассеются». Однако открывшиеся у него сильнейшие головные боли положили конец этой работе.
Меж тем роман литератора с Еленой Шиловской продолжался. В начале 1931 о связи жены с Булгаковым проведал ее муж Евгений Шиловский. По воспоминаниям очевидца, он «прибегал на Большую Пироговскую, где жил Булгаков с Белозерской и грозил писателю пистолетом». Заявив, что в случае развода он не отдаст детей, Шиловский тем самым вынудил супругу порвать на время с Михаилом Афанасьевичем. Почти два года они не виделись, она не отвечала на его звонки, не принимала писем, одна не выходила на улицу, однако, когда все-таки вышла, то первым увидела Булгакова, сказавшего: «Я без тебя не могу жить». Несмотря ни на что они решили соединиться, брак был зарегистрирован в октябре 1932, детей Шиловских поделили – старший остался с отцом, а младший с матерью.
Свой главный роман, имевший более десятка вариантов названий и множество редакций, Булгаков задумал в 1928 и работал над ним до конца жизни. Написать в атеистической России произведение о Понтии Пилате и Иешуа Га-Ноцри, о сатане и его обаятельной свите, наводящей порядок в Москве тридцатых годов, о любви затравленного критиками Мастера, о Маргарите, ставшей от бедствий и горя ведьмой, и надеяться, что его напечатают, было чистым безумием. Таким же, как сочинить в стране, где победила Красная армия, произведение о Белой гвардии и верить, что его издадут. Но ведь напечатали же! Это стало чудом, еще большим чудом явилась постановка «Дней Турбиных» в лучшем театре страны.
Первая версия «романа о дьяволе» была сожжена автором в 1930. Впоследствии Михаилу Афанасьевичу приходилось постоянно отрываться от написания произведения, дабы добывать на хлеб насущный в театре. В 1936 после критической статьи в газете «Правда» спектакль Булгакова «Мольер», показанный семь раз при аншлаге, сняли со сцены. Булгаков покинул МХАТ и устроился либреттистом в Большой театр. Третья редакция романа, имевшая в 1936 название «Князь тьмы», уже через год обрела окончательный вариант – «Мастер и Маргарита». Произведение писалось в промежутках между сочинением пьесы о Пушкине и либретто оперы «Петр Великий». В мае-июне 1938 рукопись перепечатали на машинке, однако правка по сути готового романа (разночтения в изданиях появились из-за потери одной из последних тетрадей) продолжалась до последнего дня жизни писателя.
В 1939 Михаил Афанасьевич, прекрасный рассказчик, разыгрывавший перед товарищами уморительные сценки-импровизации, обмолвился о том, что живет последний год. Причем подано это было как юмористическая реприза, и так же всеми воспринималось, включая жену. Однако в сентябре стало не до шуток – у Михаила Афанасьевича, отдыхавшего в Ленинграде, внезапно ухудшилось зрение, и доктора поставили ужасный диагноз его отца – нефросклероз. Писатель срочно вернулся в столицу, где диагноз подтвердил консилиум светил науки. Один из медиков сообщил больному, что жить ему осталось не более трех дней. Доктор ошибся, Михаил Афанасьевич прожил еще полгода, но страшное известие подкосило его. Будучи медиком, он знал, как болезнь развивается и находил у себя один симптом за другим. В начале болезни Булгаков, по словам его друга, сценариста Сергея Ермолинского, «помолодел», однако чем дальше, тем тяжелее становилось. К середине февраля 1940 ослепший, исхудавший Булгаков уже не мог вставать с постели, надиктовывая жене последние фразы правки «Мастера и Маргариты». Вскоре после этого Михаил Афанасьевич потерял речь, связно говоря только начала или концы слов. 10 марта 1940 писатель после страшных мучений скончался на руках у Елены Сергеевны. Тело его было кремировано.
Елена Сергеевна дала супругу клятву, что обязательно напечатает «Мастера и Маргариту». Когда Михаил Афанасьевич умирал, уже началась Вторая мировая, а затем наступил страшный 1941 год. В пожарище войны гибли не только бумажные рукописи, но целые деревни и города. Отправляясь в эвакуацию, Елена Сергеевна, опасаясь за судьбу произведения, сдала рукопись в Ленинскую библиотеку на хранение. Несмотря на то, что Москву бомбили, рукопись, к счастью, выжила. После окончания войны вдова Булгакова вновь предприняла титанические попытки опубликовать «Мастера и Маргариту» и лишь шестая из них увенчалась успехом – с купюрами роман вышел в журнале «Москва» в 1966-1967. Однако и в таком виде произведение произвело фурор, подобный тому, как если бы, веком ранее, после сожжения воскрес второй том «Мертвых душ». Романом заразились все – от интеллигента до пролетария, от мала до велика.
А на могиле самого автора двенадцать лет не было ни камня, ни плиты, ни креста. В 1952 Елена Сергеевна увидела в глубокой яме на кладбище огромную черную глыбу. Местные гранильщики рассказали ей, что этот камень под названием «Голгофа» стоял ранее на могиле Николая Гоголя в Даниловом монастыре. Елена Сергеевна купила камень, и он был установлен на могиле Михаила Афанасьевича. Любопытно, что великий литератор двадцатого века как-то написал, обращаясь к своему земляку-классику: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью».