какие звуки могут быть в лесу
Звуки леса. Видео HD
В летний период в лесу стоит настоящая благодать. Всё вокруг одето в ярко-зелёное убранство, а воздух пропитан ароматами трав и полевых цветов. По утрам, на листьях деревьев можно заметить капельки росы и услышать невероятные звуки леса.
Летом, в лесу жизнь бьет ключом. Повсюду слышно пение лесных птиц, по траве снуют в поисках чего-то съедобного разнообразные букашки, а в воздухе жужжат трудолюбивые пчёлки. На столбах деревьев бегают цепочкой трудолюбивые муравьи, а в это же время дятел выполняет свою полезную работу.
На полянах под деревьями резвятся дикие зверушки, а им на голову с веток сыпется ореховая шелуха и шляпки перезрелых желудей. Вполне возможно, что это рыжая белка в глубине кроны дерева готовит свои запасы на зиму или же, беззаботно щебечут дрозды, синицы и соловьи.
Где-то недалеко от поляны слышится звук речки, которая ежедневно прокладывает себе дорогу сквозь густые чащи леса и является основополагающим источником его жизни. Около неё собираются на водопой тысячи лесных жителей, а в её глубинах, строят своё будущее бобры и другие водоплавающие.
Каждый житель мегаполиса мечтает окунуться в эту зелёную идиллию, однако, далеко не у каждого есть такая возможность. В этом случае, недостаток времени на отдых в лесу можно восполнить аудиолизацией реалистичных звуков леса. С их помощью, можно вдохнуть свежий лесной воздух и ощутить аромат летних цветов, а также мысленно пробежаться по лесным тропинкам и насладится чудесным пением птиц.
Лесная атмосфера благотворно влияет на психоэмоциональное состояние не только взрослых, но и детей. Ведь звуки природы, леса и летней атмосферы помогают успокоиться, расслабиться и получить огромный заряд энергии на последующие дни.
Описание шума природы из разных книг
Из работы «Милетские постулаты»
Конечно, он вызывает воспоминания, и не просто о конкретных событиях, но незаметно «укладывает» воспоминания в непонятную и успокаивающую протяженность, в какое-то движение, можно сказать, тревожно-спокойное (!). Ловя себя на мысли о том, что ты стараешься что-то осознать, ты думаешь о своих невесомых и всеприсутствуемых мыслях как о венце могучего и природного, бесконечно длительного, тревожно-прекрасного, ибо доказываемого тут же.
При шуме листьев ты отвлекаешься от своей природы, ты отстранен даже от суеты человеческого, от тяжести человеческого, где-то и свое осознание (!) ты словно подсматриваешь со стороны.
Шум листьев. Усиливающийся — верховой, по верхушкам деревьев, до отдельных мягких хлопаний и исчезающий подле тебя, и — напротив, словно уходящий в разные
стороны, ослабевающий, и словно погружаемся мы, наконец, в какое-то единственно «верное» течение, а голубым днем шум листьев чист и прозрачен, а пасмурным лесной шум «спускает» мысли (!). Шум листьев — лучший отдых твой; это связь нашего необъятного внутреннего мира, требующего тем не менее доказательств своего существования по сравнению с миром внешним, и даже по отношению к своему телу (!). Эта связь с миром внешним, может, однако, также в считанные мгновенья буквально захлопнуть¬ся—и также незаметно для остального внешнего, для остальной Вселенной.
Что это за связь? какие миры встречаются, в большинстве случаев и не влияя друг на друга?
Шум листьев или нечто сходное «показывает» масштабы того, что имеет человек: как во Вселенной имеются сгустки материи со сверхплотным веществом, где искажены все физические величины, так и в нашем внутреннем мире, в бесконечно малом «вместилище» (по сравнению с масштаба¬ми Земли), совершенно фантастично (один к одному!) отражается мир весь — со всеми своими необозримыми расстояниями. Природное: цвет ландшафтов, беззащитные запахи земли и дождя, цвет воды и, напротив, зимняя суровость белоснежных пространств, сами соотношения физических величин видимого, — как все связано с нашим внутренним миром?
Сознание, как взаимосвязь людей появляется много поз¬же, но не как «шапка», а как итог постепенный, и сознание цементирует свой, меньший объем внутреннего мира, а больший объем, окраинный? и близко не охватывается нашим Я. Вспышки осознания, время от времени озаряющие наш внутренний мир, всегда однонаправлены, как однонаправлен, по сути, даже свет солнца — от себя. Какое единство пронизывает и шум леса, и разговоры людей — мощно и непредвзято? И эстетические оценки наши, и строение Ми¬ра?
Шум листьев, прекрасный и легкий, тревожный и успокаивающий — как следствие, как детали всего течения природы — так нужен нам, людям, и нужно все природное, живое, нужно, чтобы не забываться в своем человеческом, ибо мы, действительно, — венец, да венец только тогда венчает, когда сохраняется вся протяженность многообразия бесконечного и дорогого нам Мира.
Шум природы великий, ненасытный нам: он возвращает к себе — к единственному и правильному соотношению (какому?) с природой всей, возвращает к непосредственности, но и отторгает наше Я, которое становится беспокойным. В этом соотношении какое-то рождение, постоянное: от всех мыслей, от всего тебя словно силой берется кровное твое; но и не иссякает оно! ты словно в течении единственном оказываешься, вечном, куда включен и ты жизнью и природой своей.
Это, конечно, прежде всего шум волн, — шум волн, шум ветра на берегу реки, озера, моря. Шум самого ветра.
Под ослепительно ярким солнцем, под прохладой ветреного воздуха песчаный пляж теплый, даже горячий. Река размыла лесистый берег, и крутой высокий склон его — поодаль: ты оказываешься посреди постоянного шума, сильного, заполняющего все огромное пространство от тяжелой поверхности беспокойной воды, странно ровной, и уходящей так же тяжело к горизонту, до невесомого неба, бегущих недосягаемых и редких облаков.
Ветер продувал это пространство насквозь: запах и шум волн, шум воздуха, даже гул, казалось, исходили из самого дальнего далека.
Странно хорошо тебе было здесь: беспокойство только от того, что найти ты должен был Слова. Ты должен был описать свое состояние.
В сильный мороз сумерки начинались еще до захода солнца: местность тонко синеющим снегом и насквозь пронизываемая звонким холодом летела вверх — навстречу холод¬ной пустоте неба. И слышно было тревожное и стонущее гудение телеграфных проводов вдоль дороги, да и все до горизонта казалось также тревожной и стонущей поверхностью.
А ветер — будто начинающийся подле тебя, слабый, обжигающий.
. Всегда ветер своим едва заметным или заполняющим все и вся шумом пробуждал неясное и счастливое в душе; мы забывались в своей памяти, в своих непритязательных фантазиях. Этот шум листьев в лесу, шум самих деревьев под ветром был до нас, и для природы нашего внутреннего мира он имеет какое-то созидающее значение, или охраняющее, подобно тому, как имеет значение свет, тепло.
Шум, звуки есть следствие какого-то перемещения, движения, впрочем, например, свет был также следствием.
Может быть, действительно, неопределенный, дифференцируемый нами до какой-то известной степени (стадии), шум, остающийся в сущности таинственным, воздействовал
непроизвольно на наши мысли; и наш внутренний мир, формально находясь при какой-то внешней информации, фактически оставался сам по себе: был «монолог» внутреннего мира, без участия Я, монолог безболезненный.
Я любил дождь, его шум, — шум дождевых капель: по земле, крыше, по листьям в лесу, шум ночной дали, шум ветра.
Наступала тишина, осознавали мы ее как бы вдруг, тишина извивалась, была неуловима, она пряталась за каждую точку в пространстве: стучало в висках, слышно билось сердце, за своим дыханием ты ничего не слышал извне.
Огромный мир замирал.
В оглушительной тишине зимнего леса теньканье синиц, деловито осматривающих деревья, — словно противовес громаде небесного зимнего дня. Изящные и миниатюрные птицы своими голосами очерчивали короткими штрихами свое, недоступное нам, пространство, напоминали о том, что мы не одни.
Теньканье синиц, пение и голоса других птиц нам говорят о неожиданности взаимоотношений, поразительно несводимых друг к другу.
Почему-то более приходят на память голоса птиц: в утоляющей жажду прохладной синеве неба слышим мы прощальные крики журавлей, наконец находим мы в небе знаменитый и немногочисленный клин, быстро удаляющий¬ся, с периодическими криками, долетающими до земли как миганье бортовых огней самолетов.
В этих звуках, журавлей ли, синиц ли, звуках других ли птиц, мы слышим недоступную большинству из нас чистоту, однозначность. Парадоксально, что ее мы никак не можем определить, но пытаемся всякий раз. И всякий раз нас словно возвращают к некоей отчужденности, свойственной нам, отчужденности от остального мира, да и от других людей.
. колония грачей, галок, ворон обосновалась на больших деревьях во дворе областной больницы; постоянные и резкие крики, как ни странно, успокаивали: с того далекого детства, когда все я услышал и запомнил, я понял это.
Это был природный фон. Как и запах тополиных почек, запах мокрых деревьев; как и шум листьев и ветвей. Но и крики птиц заставляли следить за характером самого крика и далее — за характером поведения птиц. Мы начинали домысливать.
Звуки жизни напоминали о той или другой жизни, именно напоминали, ибо без звуков мы не можем верить реальности происходящего. Как будто шум природы, звуки жизни, голоса людей действительно есть доказательство (решающее?).
Беззвучному миру мы не верим (?), во всяком случае воспринимали бы его настолько искаженно, что в конце концов как люди мы не состоялись.
Мир света без мира звуков — обрубленный мир; это сплошное Начало — без продолжения. Целостность мира не может быть без природного шума, более того, слыша только шум, воспринимая только «продолжение», мы легко додумываем
«Начало».
Нам легче прочесть прошлое, чем предвидеть будущее. (Наверное, слепые и глухие люди подвержены разным специфическим расстройствам психики.)
И давно для нас звуки жизни неотделимы от природного шума: свистит ветер, запутываясь в ветвях дерева, — что это? Звуки жизни уже давно символизируют общее состояние дня, времени года: в конце мая многоголосое пение лягушек на пруду — это долгие вечерние сумерки; в июне эхом в низкой и прохладной ночи раздается пение соловья; перед быстрой наступающей ночью в сентябре с пруда доносится частый говор гусей, да чрезмерно-громкие и деловито заканчивающиеся выкрики уток.
Звенит в сумерках зеленый овраг, заполненный до отказа стрекотом кузнечиков, со свистом рассекают в вышине день проносящиеся стайкой стрижи: как «отделить» звук от света?
Из книги «И звук, и свет»
Летом древесные листья отвечают малейшему движению воздуха; под ветром ветви и даже сами деревья раскачиваются; потому лес весь всегда переполнен
случайными звуками, ожидаемым шумом. Звуки в лесу — как линии, как ажурные сплетения, тонкие, изящные, цветные, теплые, звуки в лесу уютны, теснят пространство; а шум лесной — как крыша, как защита, как естественная граница, шум незаметно для тебя сохраняет в тебе же какое-то правильное соотношение, какую-то дистанцию между опасным, ненужным тебе, даже враждебным и твоим поиском, твоими мыслями и заботами. Лесной шум возвращает к таинственным, но земным истокам, лесной шум разрушает эгоцентрические построения: к тебе прикасается единственно возвышенная родная природа. невесомым и задумчивым, независимым направлением.
Что без нас природа? какую тревогу прочитываем мы в звуках и шуме всей этой прекрасной земли, породив¬шей нас?
А вокруг то усиливающийся, то затихающий «хор» тонких и всегда прохладных листьев, то отдаленный, то близкий, отчетливый: мелодия шума не вмещается в твои представления о ритме и рифме, она непредсказуема, неожиданна, протяжна; редкие звуки падающих ветвей, тонко и сухо ломающихся еще до земли и редкие звуки-стоны где-то внутри стволов и ветвей, — отчетливы, словно раздаются в тишине; вся звуковая картина объемна, огромна, живительна.
Ты же оказываешься сильнее: оставляешь тревогу, более того, ищешь и находишь ее там, где остаешься. один на один с природой.
Ветер трогал верхушки деревьев: этот отдаленный — едва слышимый шум, где сопротивлялись, трепеща, не¬подвижные листья, где порывы ветра сгибали в разные стороны ветви, и листья полоскались в воздухе, порождая шелест, хлопки и общий шум; шум этот нарастал, по отдельным листочкам спускался едва ли не к земле,
и гудел. теплой и шероховатой зеленью, шум дополнял световые и теплые коридоры в лесу, окружал их.
Этот лиственный шум отвечал нашему подсознанию, открывал ему. требуемые им возможности, подобно то¬му, как третье измерение требовалось для объема.
Создавал звук пространство! новые возможности, но¬вые горизонты: ум нехотя отпускает нас, наше разумное устанавливает запреты. Предчувствия недоступны анализу, даже чувства осознаются не полностью.
Между тем, подсознательное для нас — золотое дно; шум листьев, например, шум деревьев обнажает «прииски», заставляет их работать.
Тревогу — очистительную! возвышенную! — лесной шум вызывал осенними днями, солнечными и ветреными, когда тепло тонким налетом проявлялось на лесных по¬лянах, опушках, на твоей одежде, лице, а покрытая травами и немногими опавшими листьями земля оставалась неподвижно холодной.
Тревожна свобода твоя, свобода мыслей тревожна. а лес спасал.
«Слушать в мире ветер» — значит освободить напряжение на ситуацию, дать волю мыслям, значит быть в естественном круговороте собственного внутреннего мира.
Шум ветра понятен без слов: заново ты переживаешь виденные ранее картины, утверждаются в тебе какие-то оценки, связи, вся память перед тобой словно обнажает свои подробности — без усилий, ненавязчиво. Открыт ты внешнему, ты забываешься, прекрасно забываешься в земной природе; внешнее, как ключ, открывает забытые тобой кладовые. Ветер вольный: звуки, вызываемые ветром, овевающие,то есть, предметы, строения, деревья на ветру со звуковым ореолом. В голубом или сером небе, но объемном, прозрачном, воспринимаешь невидимую ин¬формацию — удивительно, таинственно. Какая она для тебя, «вольная» информация?
На всех препятствиях своих ветер «находит» обходные или сквозные пути, и — возникают невидимые новые границы. Всего лишь навсего — движение, и такое многообразие шума и звуков!
Совершенно особенные ошущения твои под ветром на просторе — в поле, вообще на открытом месте: без меры тебе предлагается свобода, без меры тебе — свет, звуковое сияние — ореол, предлагается тебе направление ( — самой жизни?); да, утверждаются в тебе сила и жажда жизни. от физических основ, существовавших и до человека. Ветер, овевающий тебя, напоминает. о чем? О каких глубинах в себе ты и не догадываешься? лишь как бы со стороны открываешь их.
. И ореол этот слышимый, действительный, самым нежным образом возводит земная природа, дарит его. утверждается смелость твоя. В жаркие летние дни готов ты птицей лететь сквозь эту ненасытимую свободу воз¬духа. До каких, например, температурных границ смелость твоя? то есть, возможность? Но в любое время года и суток ты любишь этот звуковой шлейф движения. Удивительно, что есть звуки, шум, удивительно, что ты их воспринимаешь с оценкой новой, неожиданной, неожидаемой.
А зимнее метельное время под завыванье и стоны тяжелого и морозного ветра воспринимаешь ты как течение, как сон, — оно, это время, не в тебе, оно чужое: все жесткое и холодное для тебя чужое, ты лишь можешь приспособиться к нему.
Ты — момент, ты мгновенен в мыслях, но твои глубины памяти, невесомые и безграничные, вдруг оживают, развертываясь странным вневременным состоянием. В тебе ведь просыпаются переживания разных лет, воскресают несбывшиеся надежды, и рядом боль от осознания их недостижимости.
Шум ветра — в старом строении, в ветвях деревьев, гул ветра в телеграфных проводах — все знак нам, все ключ, ведь ответ в нас уже давно: «лишь слова не звучат».
Наш Дух «читает» нашу Душу, а душа — весь мир, и где — внешний, где внутренний?
Именно звук приоткрывает тайны наших связей с природой.
Из книги «Этюды о сознании»