Что было характерно для изучения истории чувашского народа в прошлом веке
Чуваши — тайна происхождения “тихого” народа России
Из исчезнувшей булгарской языковой группы сегодня есть лишь один язык, носители которого продолжают хранить и развивать его. Это — чувашский, принадлежащий уникальному народу, пятому по численности в России — чувашам. Среди представителей чувашского этноса немало известных людей, сыгравших важную роль в истории — как древней, так и современной.
Чувашия стала родиной героя-революционера Василия Чапаева, а сами чуваши утверждают, что среди их предков — шумеры и гунны. Впрочем, вопрос формирования чувашских племён до сих пор немало озадачивает исследователей. Что же скрывает чувашская история? Какие народы можно считать родственниками этих племён? И каким был исторический путь Чувашии?
Появление людей в Чувашии
Первые поселения людей на территории Чувашии появились около 80 тысячелетий тому назад. Это были первобытные племена, которых нельзя причислять ни к одному народу, ныне существующему на чувашских землях.
Становление чувашей начинается с началом нашей эры, когда суварские и булгарские завоеватели начали продвигаться к западным территориям к Семиречью и казахским степям. В этот же период наблюдается тесное взаимодействие кочевых племён со скифами, саками, аланами и прочими ираноязычными народностями, которые значительно обогатили культуру предков чувашей.
Поразительно, но одно только название чувашей открывает взаимоотношения с булгарами и особенности их характера. Как предполагает большинство исследователей, слово это восходит к булгарскому “явас”, что переводится как “тихий, дружелюбный”.
Оно являлось прямой противоположностью “сармас” (слышится в названии сарматов), что значило “воинственный”. По всей видимости, булгарское завоевание на чувашских территориях проходило мягко и спокойно, поскольку местные жители не оказывали сопротивления.
Чуваши верховые. Казанская губерния, Цивильский уезд. Начало 20 века.
Формирование чувашей как народа
Происхождение чувашей вызывает немало вопросов, ведь, как уже отметила, их язык является единственным живым из всей булгарской группы. Этот факт подтверждается в работах историка А.А.Чеченова:
“Все тюркологи-компаративисты, вплотную занимавшиеся этой проблемой, в настоящее время признают чувашский язык единственным живым языком булгарской (или огурской) группы тюркских языков”
Становление чувашского этноса объясняется несколькими основными теориями, что бытуют в научном мире. Одна из самых популярных принадлежит исследователям А.Б.Булатову и В.Д.Димитриеву. Согласно ей, предками современных чувашей были булгаро-сувары.
Это же в некоторой степени подтверждает поздняя чувашская легенда о двух братьях Болгаре и Суваре, которые увидели на реке лодку с красавицей Хунтеслу. Им было велено выбрать что-то одно, и в итоге Болгар взял лодку, а Сувар сделал своей женой прекрасную царевну, став основателем народа.
Впрочем, существуют и “самостоятельные” теории, называющие предками чувашей либо булгар, либо сувар. Причиной таких предположений являются общие черты в культуре и языках, многие особенности ведения быта, что были приняты у этих народов.
Другие гипотезы происхождения
Не менее логичной мне кажется и автохтонная теория, которой придерживаются именитые учёные: П.Н.Третьяков, В.Г.Егоров, А.П.Ковалеский. В своей книге “Этногенез чувашей по данным языка” В.Г.Егоров отмечает следующее:
“Чувашский народ формировался на нынешней территории постепенно путём смешения аборигенов местного края с пришлыми, более культурными булгарами. Местное автохтонное население, с незапамятных времен обитавшее в Волжско-Камском крае… очень легко поддалось смешению с пришлыми булгарами-тюрками”.
Мой интерес вызвали и последние современные генные исследования, которые показали преобладание в чувашах гаплогруппы I, в несколько меньшем проценте — гаплогруппы К и N. Что же это значит? Представленные преобладающие гаплогруппы указывают на территориальную принадлежность предков чувашей — Ближний Восток, Сибирь и даже ряд стран Средиземноморья.
Подобное странное сочетание указывает на объективность автохтонной гипотезы происхождения. Более того, у русских или татар признаков смешения наций гораздо больше, чем у чувашей, а значит, некий аутентичный элемент народа сохранился до наших дней.
Крестьянки за лощением холста / Источник Кунсткамера
История Чувашии в России
За счёт местности, на которой располагались их земли, чувашам довелось пережить немало бедствий. Поскольку Чувашия некогда находилась между Московским княжеством и Казанским ханством, её жители часто оказывались на линии огня при столкновениях русских и казанских войск. При Иване Грозном происходит масштабное завоевание Казани, а вместе с нею и Чувашии. С той поры чувашские земли стали частью Российского государства.
После отмены крепостного права в России происходят заметные перемены и в чувашском обществе. Наблюдается заметное социальное расслоение, выделяется торгово-промышленная буржуазия, хотя в сравнении с центральными регионами Российской империи подобные процессы происходили крайне медленно. Революционные настроения затронули и Чувашию, но в этих краях они были выражены менее, чем в крупных городах России.
Чуваши
Долгое время одной из проблем чувашского народа оставалось образование. Не так давно, в 2010 году было проведено исследование, результаты которого оказались неутешительными. Оно выявило, что уровень образования чувашей значительно ниже, чем в среднем по РФ.
Далеко не все представители этого народа имели возможность получить высшее или среднее профессиональное образование. Сегодня решение этого вопроса является одним из приоритетов властей.
Несмотря на многие трудности и проблемы, с которыми чувашам пришлось столкнуться за свою долгую историю, этот народ сохранил свою самобытность. Языков, подобных чувашскому, сегодня не найти в мире, и это — ещё одна заслуга чувашей. Эти люди не только искренне любят свою малую родину, но и всячески стараются сберечь старинные обычаи и традиции предков, что даёт силы для нового этапа национального возрождения.
Чуваши. Часть 1: Поволжские потомки Аттилы
Чуваши всегда оказывались на перекрестке народов и цивилизаций. Это сформировало их культуру, но не раз приводило на край гибели. Определяло дружбу с соседями и, вместе с тем, вражду. Побудило создать государство, чтобы затем многократно воссоздавать его из пепла. Судьба этого народа трудна. Равно как путь самой России и других её этносов.
«Чувашское племя до сих пор является нераскрытой страницей истории», – в этих словах известного татарского писателя ХХ века Зарифа Башири схватывается вся суть сложного и даже загадочного происхождения чувашского народа.
Занимательный квест: болгаро-суварские предки
Этногенез по степени запутанности напоминает игру в напёрстки: «кручу-верчу – запутать хочу». Попробуй найти зерно в глубине веков, не перепутав археологические слои исторического пирога. Сегодня мы отправимся вслед за представителями чувашского народа, чтобы познакомиться с их прародителями и проследить жизненный путь этноса.
На северных склонах отрогов Тянь-Шаня, Алтая и в Верховьях Иртыша в III-II веках до н.э. появились племена билу, бугу, чеши и пулей. Они относились к этнической общности огуро-онуров. Эти протобулгарские племена, в свою очередь, являлись представителями западного крыла племён хунну.
Гунны. Да, именно от них ведут свою родословную древние булгары/болгары, сувары и некоторые другие этнические группы – предки чувашского народа. (Напоминаем, что в синонимах «булгары/болгары» мы пользуемся традиционной транскрипцией русских летописей, имея при этом в виду именно «наших», волжских болгар, а не балканских).
В пользу того, что искать знакомые чувашские черты стоит в «европеоидных лицах с незначительной монголоидной примесью» поволжских болгар говорит сходство языка, хозяйства, быта и культуры. Кстати, чувашский – единственный сохранившийся язык болгарской ветви – отличается от всех других тюркских. Он настолько не похож по общим характеристикам, что некоторые учёные вообще считают его независимым членом алтайской языковой семьи.
Центральная Азия
Восток хлынул в Европу. Массовый исход начался с гуннов, увлёкших за собой на запад другие народности. К началу I века н.э. огурские племена воспользовались моральным «правом нации на самоопределение» и пошли своим путём – на запад, отдельно от гуннов. Путь этот оказался не прямым, а зигзагообразным: с севера на юг и обратно на север. Во II веке н.э. огурские племена вторглись в Семиречье (юго-восточная часть современного Казахстана и северного Киргизстана), где и получили в прозвище от местных ираноязычных земледельческих племен этноним сабир (от перс. савар, сувар «наездник»). В результате взаимной ассимиляции с ираноязычными усунями сформировалась протоболгарская этническая общность.
Некоторые исследователи считают, что именно там, в Центральной Азии, в языке предков чувашей закрепляются древнеиранские слова (в современной речи их порядка двухсот). Под влиянием зороастризма формируется язычество народа, а древнеиранское культурное влияние находит отражение в чувашской материальное культуре, например, женских головных уборах, узорах вышивки.
Кавказ и Приазовье
Во II-III веках н.э. болгарские и суварские племена расселяются на правом берегу Нижней Волги, занимают территории Северного Кавказа и Приазовья.
Но, строго говоря, впервые название «болгар» упоминается только в 354 году – в анонимном «Хронографе», писанном на латыни. Широкое распространение получает во время создания «Великой Болгарии» – их первого государственного образования. Этнос уверенно раскручивает новый виток развития – оседлость и становление государственности.
Так волжские болгары впервые обрели родные просторы, где построят первое государство. Но от географического приложения до становления народа ещё почти семь веков испытаний. И не одно «государственное строительство».
Издалека долго – текли они к Волге
В 40-х годах V в. во главе гуннов на 20 лет стал воинствующий предводитель Аттила, объединивший под своей властью племена от Рейна до Волги. Проживавшие в то время в Поволжье предки чувашей оказались в составе «кочующей империи», данником которой была даже Римская. Однако со смертью Аттилы империя распалась.
Оказавшись сначала под властью Западно-Тюркского каганата, болгарские племена продолжили борьбу за независимость. В первой четверти VII века их правитель Кубрат объединил свой народ вместе с суварскими и другими тюркоязычными племенами в союз, получивший название «Великая Болгария». «День независимости» всё-таки наступил – правителю удалось добиться автономии от Тюркского каганата.
Великая Болгария расположилась на территории между Азовским и Каспийским морями. А столицей стал город Фанагория.
Государство 2.0
Смерть правителя Великой Болгарии Кубрата привела к расколу на западную и восточную часть – на два союза племён. Первые, теснимые хазарами, во главе с Аспарухом двинулись на запад, где позднее создали Болгарское царство.
Часть восточных болгар (т.н. «серебряные») в 70-х годах VII века переместилась сначала в верховья Дона, а затем в Среднее Поволжье. Оставшиеся на месте подчинились хазарам.
Теорию о захвате пришлыми восточными болгарами земель местных финнов современные историки оспаривают. Археологи вторят, что к приходу болгар земли и так практически пустовали – именьковское население (славяне, переселившиеся со Среднего Днепра) исчезло ещё в VII веке, а оказавшиеся ближайшими соседями поволжские финны жили изолированно. Среднее Поволжье стало местом активного взаимодействия волжско-финского, пермско-финского населения с проникавшими из Западной Сибири угорскими племенами.
Со временем болгары заняли на Средней Волге господствующее положение, сумев объединить в союз и частично ассимилироваться с местными финно-угорскими племенами (предками современных мари, мордвы и удмуртов), а также башкирами.
К VIII-IX векам у новопоселенцев утверждается плужное земледелие, происходит переход к оседлым формам хозяйствования. Ещё в Х веке знаменитый арабский путешественник Ибн-Фадлан упоминает о том, что булгары активно занимаются возделыванием земли: «Пища их – просо и мясо лошади, но и пшеница и ячмень у них в большом количестве, и каждый, кто что-либо посеял, берет это для самого себя».
В «Рисалии» Ибн-Фадлана (Х век) отмечается, что болгарский хан Алмуш ещё живет в шатре.
Оседлость, земледелие и даже некая экономическая организация… Скорее всего, в конце IX столетия государство Волжская Болгария уже существовало. Оно создавалось в условиях непрекращающейся борьбы с хазарами, что способствовало укреплению единовластия в государстве. В трудные времена правитель опирался на вечную схему: объединить народ общей целью выживания и твёрдой рукой держать основные властные рычаги, в том числе финансовые. Ещё в первой четверти Х века хан Алмуш сосредоточил в своих руках сбор и уплату дани хазарам с подчинённых ему племен Среднего Поволжья.
Вопрос веры
Ещё в первой четверти Х века Алмуш для борьбы с хазарами обратился за поддержкой к багдадскому халифу Мухтадиру, который в 922 году направил в Волжскую Болгарию посольство. Как следствие – большая часть болгар приняла ислам.
Однако племена суваз отказались. Они и сохранили прежнее название «суваз» – чуваш, тогда как оставшиеся в дальнейшем ассимилировались с болгарами.
В то же время нельзя преувеличивать масштабы распространения ислама в Волжской Болгарии. В 1236 году венгерский монах Юлиан называл его могущественным царством с «богатыми городами, но все там язычники». Поэтому до XIII столетия говорить о разделении булгарской этнической общности на мусульман и язычников рано.
С 965 г., после разгрома Русью Хазарского каганата, начинается новый этап развития Волжской Болгарии. Активно идёт территориальная экспансия, в результате которой болгарский этнос «подчинил себе все соседние…» (Аль-Масуди). К концу XII века северная часть государства доходила до реки Казанки, восточная – до берегов Яика и Белой, южная – до Жигулей, а западная включала правобережье Волги. Центром Волжской Болгарии до середины XII века был город Болгар (Булгар), а со второй половины XII до начала XIII столетия – Биляр. Некоторые исследователи отказываются называть эти города столицами, предпочитая именовать их «центры», т.к. считают, что Волжская Болгария была скорее союзом независимых княжеств с отдельными столичными городами.
Сближаются болгарские племена (собственно болгары и родственные сувары), а также интегрируются финно-угры. В итоге ещё до монгольского нашествия в Болгарском государстве формируется более-менее единая народность со своим общим языком чувашского типа.
Русь: только дело и ничего личного
С конца Х века и вплоть до монгольского завоевания наиболее активные отношения развиваются между Волжской Болгарией и Русью. Она ещё не Русь-матушка – отношения не по любви, а вполне себе товарно-денежные. Через Болгарию проходил Волжский торговый путь. Играя роль посредника, она обеспечивала себе приличную выгоду.
Однако партнёрские отношения чередуются с периодами военного противостояния, что было вызвано в основном борьбой за территории и влияние на различные племена.
Сплотиться в военном союзе перед лицом врага-ордынца им так и не удалось, но государства заключают мир.
«Незолотой век» Орды
Настоящим испытанием для Волжской Болгарии стало нашествие Золотой Орды. Вначале мужественное сопротивление народа остановило вторжение. Первое столкновение болгар с монголами произошло после битвы на реке Калка в 1223 году. Тогда монголы отправили в Болгарию пятитысячный отряд, который потерпел поражение. Также успешно были отбиты наступления в 1229 и 1232 годах.
Победа волжских болгар над монголами, по мнению историка Хайри Гимади, имела далеко идущие последствия: «До середины 30-х годов ХIII столетия было задержано монгольское нашествие на Европу». Что касается самих болгар, то они не сомневались, что следующее нашествие будет более серьёзным, беспощадным и ждать его недолго. Поэтому начинаются усиленные работы по укреплению городов. В 1229 году на шесть лет был продлён мирный договор с Владимиро-Суздальской Русью.
В 1241 году монголы превратили Волжскую Болгарию в Булгарский улус Золотой Орды. Причём занятые территории имели особое для них значение: город Булгар до строительства Сарая являлся столицей Золотой Орды, а в дальнейшем стал летней резиденцией ханов улуса Джучи.
Казанские татары
Монгольское владычество вынудило население уйти на север. Одновременно шло усиленное проникновение в Волжскую Болгарию кыпчаков, которые занимая важнейшие посты в управлении улусом, постепенно переходили к оседлой жизни. Уцелевшая болгарская элита благодаря религиозной общности – многие ещё в IX-X веке приняли ислам – постепенно сближалась с пришлыми кыпчаками-татарами в результате чего к XV в. сформировалась народность казанских татар.
В составе дряхлеющей Золотой Орды Булгарский улус подвергался многочисленным набегам. В 1391 и 1395 годах территории была разорены войсками Тамерлана, новгородскими разбойниками и русскими князьями. Довершил опустошение Мангытский юрт князя Едигея (позднее – Ногайская орда). В итоге болгарские предки чувашей как этнос оказались на грани исчезновения, потеряв свою историческую родину, государственность, элиту и этническое самосознание. По подсчётам историков, не менее 4/5 населения было уничтожено.
Чувашская даруга Казанского ханства
После распада Золотой Орды в Среднем Поволжье Улу-Мухаммедом в 1438 году было создано Казанское ханство с центром в Казани. Кроме кыпчако-татар, которые служили опорой правителю, значительную часть населения составляли чуваши, марийцы, мордва и удмурты, являвшиеся основным податным сословием. Также в состав Казанского ханства входила часть башкирских земель.
Большинство чувашей, оказавшихся в составе Казанского ханства, обитала на горной стороне Волги (север современной Чувашии), а также на её левобережье. Поэтому территория восточнее Казани, где они жили, называлась «Чувашская даруга» («даруга» – административная единица в Казанском ханстве).
Поскольку значительная часть феодалов и знати, исповедующих ислам, оставалась в Казани, влияние татарского языка и мусульманского духовенства в этом районе было невелико. На территории бывшей Волжской Болгарии на основе болгарской этнокультуры к концу XV века завершается формирование двух этносов – татарского и чувашского. Если в первом болгарская этничность была практически замещена кыпчако-татарской, то чуваши, по мнению этнографа Раиля Кузеева, «сохраняя архаичный тюркский язык, в то же время развивали культуру, во многих отношениях близкую к культуре финно-угорского народа».
33 несчастья
В составе Казанского ханства чуваши обрели место для жизни. Но жизнь эта была нелёгкой ввиду налоговых тягот. Потомки некогда могущественной Волжской Болгарии обязаны были платить обременительный ясак, привлекались к строительству крепостей, выполняли ямскую, дорожную, постойную и военную повинности.
Продолжение следует
Об историзме в изучении истории чувашского народа
Под историзмом принято понимать философию и методологию исторической науки. В настоящей статье предпринята попытка дать общую характеристику философии и методологии чувашской исторической науки.
Рождение и становление чувашского историзма происходило в 10—20-х гг. XX в. Именно к этому времени относятся первые попытки научного систематического обобщающего изложения истории чувашского народа. Основоположником чувашского философско-исторического миропонимания можно считать Г. И. Комиссарова (Вантера), который в 1917—1918 гг. написал и в 1921 г. опубликовал в Казани книгу «Чӑваш халӑхӗн историйӗ» (История чувашского народа), где охарактеризовал болгарский и золотоордынский периоды истории чувашей.
Возникновение чувашской разновидности историзма связано и с юмановским вариантом исторического мировосприятия. Д. П. Петров (Юман) в своих трудах «Чувашский народ в борьбе за национальное освобождение» (Казань, 1921), «Чувашия. Историко-политический и социально- экономический очерк» (М.; Л., 1926) на основе архивных и опубликованных документов дает общее, но в целом верное осмысление философского хода чувашской истории. Однако едва перешагнувший двадцатилетний рубеж, но уже знаток «идейного климата» в Чувашии, историк-марксист И. Д. Кузнецов усмотрел в этих работах изложение «националистической концепции» истории Чувашии. Справедливости ради отметим, что и в предисловии коллегии чувашского отделения Госиздата к брошюре «Чувашский народ в борьбе за национальное освобождение» подчеркивалось, что ее автор — «не марксист и принадлежит к старому поколению чувашских революционеров 1905 г., исповедовавших принципы национализма и полных веры в спасительность демократии».
К числу реформаторов чувашского философско-исторического мироощущения относится и М. П. Петров (Тинехпи), который в 1928 г. издает в Чебоксарах оригинальную монографию «Чӑваш историйӗ ҫинчен. Кӗскен каласа кӑтартни. Малтанхи пайӗ. Тӗп историйӗн йӗрӗсем» (Краткие очерки из чувашской истории. Ч. 1. Следы древнейшей истории). В своем исследовании Михаил Петрович впервые сформулировал и попытался решить широкий круг вопросов по древней истории чувашского народа, составляющих и поныне существенное содержание исторической науки. На наш взгляд, это одна из лучших работ в местной историографии, сумевшая выйти на философско-историческое осмысление процесса исторического развития
Обвиняя Петрова-Тинехпи и его единомышленников в «плохом подражании русским буржуазным историкам», И. Д. Кузнецов, постоянно апеллируя к Марксу и Ленину, оказался самым реакционным представителем марксистского историзма в Чувашии, задушившим либеральное развитие чувашской исторической мысли 1920-х гг., которая шла за лучшими образцами русской и западной историко-философской мысли. Радикальный
историзм И. Д. Кузнецова, наиболее ярко представленный в статье «Против национа-листической концепции чувашской истории», отличался реакционным (грубым, проработочным, ниспровергающим) характером. Его работы оказали наибольшее влияние не столько на теоретическую мысль, сколько на широкие круги населения. И. Д. Кузнецов возглавил лагерь историков, считавших себя марксистами, основал в Чувашии марксистскую школу. В свете нынешнего нового исторического мышления работы Кузнецова, специально посвященные критике немарксистской историографии, совершенно себя изжили. К сожалению, в течение длительного времени мы дружно клеймили работы Д. П. Петрова (Юмана), М. П. Петрова (Тинехпи) и других, занесенных И. Д. Кузнецовым в «антиленинские» блоки, группировки и течения.
Каждая историческая эпоха культивировала доминирующую идею, питающую духовную жизнь, — античную Красоту, христианского Бога, ренессансную Природу, энциклопедический Разум, утопическое Равенство, апокалиптическое Неверие. Великие немецкие историки Моммзен и Трейчке руководствовались идеей национального единства; Гегель — разумным действительным; чувашские историки 20-х гг. — национальным развитием, бережным сохранением чувашской самобытности.
не только «теоретически», за письменным столом, утрачивали профессиональную квалификацию в том случае, если теряли работу и тем самым доступ к архивам, а иногда даже к библиотекам. Так что корни современного кризиса исторического сознания в 1917 г. Без 17-го не было бы 37-го.
К сожалению, за И. Д. Кузнецовым стояла страшная сталинская тоталитарная система, которая позволяла Кузнецовым делать с незаурядно мыслящими людьми все что угодно (в 1928 г. Сталин провозгласил начало классовой войны и объявил всех ученых-немарксистов врагами революции). Поэтому участь Тинехпи и его соратников была предрешена: реакционный марксистский историзм при поддержке авторитарного государства погубил самобытную чувашскую позитивистскую историческую школу. Демократия сменилась тоталитаризмом. Антиисторизм победил историзм. Это была трагедия.
Драматизм в ходе истории идей временами столь же потрясает, как и драмы людей, их создавших и отстаивавших. Именно в конце 20-х гг. в результате научного погрома, грубого подавления политическо-полицейскими методами интеллектуальной и просто человеческой свободы закатилось солнце подлинного чувашского национального историзма, и пришло марксистское понимание историзма, догматизированное историческое мышление. Прогресс в историософии уступил место регрессу. Но при всем том каждый народ имеет тот историзм, какой заслуживает. Кузнецовы появляются именно там, где они могут появиться. Историческая необходимость в том и состоит, что возникновение тирании невозможно без глубинного и массового согласия с рабством. Еще Вольтер знал, что хорошо писать историю можно только в свободной стране: чем свободней — тем лучше.
Почти 70 лет самобытные чувашские историки 20-х гг. носили на себе ярлык «националистов», «буржуазных националистов» (видимо, намекали им на «вражеский буржуазный историзм»), «чувашских мелкобуржуазных националистов». Им, загубленным национальным самородкам, и их гонителям и душителям настала пора воздать должное. Справедливо будет впредь называть первых историками-позитивистами, представителями позитивистского историзма — прогрессивного в свое время историко-философского течения; вторых — историками-марксистами, проводившими в Чувашии линию Сталина и представлявшими воинствующий марксистский историзм.
С конца 20-х гг. началось активное и планомерное вытеснение историков старого поколения интеллигенции выходцами из низших слоев общества (историками-марксистами), т. е. проводилась целенаправленная пролетаризация гуманитарно-образованного слоя России. Процесс этот не имеет однозначной оценки, однако один из его результатов — снижение общего интеллектуального уровня людей с высшим историческим образованием — достаточно очевиден.
Система контроля за историческими умонастроениями в обществе включала в себя так называемую систему внутреннего контроля. Выражением последнего стала организация интеллигенции в творческие союзы (для историков этот процесс вылился в создание в августе 1930 г. Чувашского
Итак, в 30-х гг. реакционный марксистский историзм победил либеральный чувашский позитивистский историзм. Далее на протяжении 60 лет господствующее положение в Чувашии занимали марксистская философия и социология, влияние которых сказывалось и в конкретной историографии; историческая идея поступила на службу правительству. Библией марксистского историзма являлись труды классиков марксизма- ленинизма. Направление чувашской исторической мысли в период социализма было до тошноты однообразно, однобоко, «ясно и непогрешимо» и, естественно, неразумно. Для этого периода характерна борьба с инакомыслием, «национализмом» (И. Д. Кузнецов всю свою жизнь и энергию посвятил травле «националистической» концепции чувашской истории), буржуазным историзмом, вытеснение истории чувашского народа историей Чувашской АССР, отказ от изучения исторической психологии, истории привилегированных сословий, национальной элиты; гипертрофированный интерес к классовой борьбе.
Историческое развитие выводилось из одного корня — хозяйственной деятельности. Марксизм преувеличивает роль экономического базиса, что равносильно недооценке роли господствующего класса как «этико-политической» силы нации. В то же время, абсолютизируя экономическую историю, советские историки обходили некоторые ее важнейшие проблемы, например, фактически не рассматривалась история торгово-промышленной буржуазии — чувашского купечества. Социалистическое экономическое истолкование истории подвергается суровой критике со стороны профессиональных историков. Увлечение историков массовыми движениями, общими социально-экономическими процессами, несколько отодвинуло самое высокое в истории — жизнь личности, мир человеческих чувств. Оценка поведения человека, т. е. вопросы этики, практически не давалась; не изучалась «история детства», динамика изменения восприятия «нормы» и выходящего за ее рамки, девиантного. История же — это нравственный мир человека, а также, и даже в первую очередь, «политика прошлого, подобно тому как сама политика есть история настоящего». Большим недостатком советских историков является то, что они практически не исследовали чувашское общество с точки зрения развития его коллективного разума, а ведь история — это прежде всего наука о развитии человеческого разума, а не только история экономики и классовой борьбы. У марксистских историков отбор фактов подчинен заранее принятой схеме, печать классовых
предубеждений лежит на всех выводах и обобщениях. Наука оказала на некоторых наших историков столь незначительное влияние, что они зачастую шествовали в рядах наиболее одержимых поборников марксистских воззрений.
Советские историки показали полное непонимание целого ряда исторических явлений. Достаточно сказать, что они «убедительно доказывали» добровольное вхождение чувашского народа в состав Московского царства, кризис чувашской национальной экономики в первой половине XIX в., рассматривали Великую Октябрьскую социалистическую революцию как закономерное следствие всего предшествующего капиталистического развития России и социалистического движения как в этой стране, так и в Чувашии в том числе. Показательно, что в последние десятилетия возросла лишь ученость, но не объективность историков. Исследователям, жившим в 20-е гг., этот идеал (т. е. подлинный исторический подход) представлялся в большей чистоте, чем нынешним. Сочетание величайшей учености с величайшей предвзятостью стало для нас обычным делом. Откровенно тенденциозные сочинения занимают первые места в нашей историографии.
Созданные при Сталине научные учреждения стабилизировались и бюрократизировались только в 50-е гг. Политический и идеологический контроль над историками приобрел с середины 50-х гг. иные формы, поскольку использование террористических методов прекратилось. Теперь лояльность обеспечивалась через участие в деятельности КПСС и иных общественных организаций. ЧНИИ по-прежнему оставался бюрократической организацией, не способствовавшей созданию оптимальных условий для творческой деятельности, хотя ему принадлежало первое место в разработке национальной истории. В институте существовала отработанная система поощрений и санкций, первостепенной целью которых были не трудовые достижения, а благонадежное поведение. Наблюдалось тесное взаимопроникновение политики и сословно-профессиональных интересов. Несмотря на то, что монолитный фасад советского историзма всячески выставлялся напоказ, конфликты среди ученых-гуманитариев свидетельствовали об идеологическом плюрализме. Помнится, какие трудности необходимо было преодолеть и какие баталии выдержать, чтобы «протолкнуть» через догматические препоны рукописи историка Т. Г. Григорьева, педагога Г. Н. Волкова, литературоведа А. В. Васильева (Вазана) и др. Политическое руководство, опираясь на функционеров, организовывало настоящие преследования, тяжесть которых в недавнем прошлом испытал на себе и автор этих строк за то, что попытался усомниться в «буржуазном национализме» чувашских историков 20-х гг.
В послевоенное время был сделан поворот от истории народов к истории республик. На глазах у нашей историографической учености появляется надуманная история для народного употребления, главный научно-популярный труд — «История Чувашской АССР» (1-е изд. Чебоксары, 1966—1967. В 2-х т.; 2-е изд. 1983. Т. 1), — написанный на марксистско-ленинском методологическом учении, претендовавший на
истину в последней инстанции и на «подлинно научное» освещение истории чувашей, совершенно не отвечающий требованиям сегодняшнего дня, нуждающийся в пересмотре теоретических положений и существенном дополнении новыми фактами. История диаспоры им почти не охватывалась. Некоторые страницы сжатой, отрывочной, официальной истории излагались тенденциозно, избирательно, что-то замалчивалось, о чем-то преподносилась полуправда (например, односторонне, только в черных красках, трактуются последствия монгольского завоевания; поддерживается завоевательная политика Московского государства против якобы агрессивного Казанского ханства; не раскрывается сложный, противоречивый характер присоединения чувашей к Московскому царству и пр.). Ряд новейших достижений русской дореволюционной, чувашской и западной историографии игнорировался. Социальным конфликтам отводится очень большое место. Однако при всей своей важности они все-таки эпизоды, моменты в историческом развитии, нельзя чуть ли не весь исторический процесс сводить только к ним. Периодизация «Истории Чувашской АССР», основанная на марксистско- ленинском учении об общественно-экономических формациях, морально и научно устарела, тем более что она исходит из общей периодизации истории СССР, плохо учитывает особенности развития чувашей. Все это отражает низкий уровень научных представлений «недавнего времени», когда историки были жертвами коммунистической веры в Неумолимые Законы Исторической Неизбежности.
Давно пора чувашской школе исторической науки проявить «искусство историописания», подлинный исторический подход к национальной истории. Исторический подход в лучшем смысле слова означает критическую объективность в отношении событий далекого и недавнего прошлого. Причем речь идет не о косметическом ремонте фасада, не об изменении и уточнении отдельных формулировок, а о коренном переломе в изложении этнической истории, о качественном обновлении методологии научного познания. Под подлинной историей мы понимаем политическую историю, историю событий. Все прочие разделы истории — история хозяйства, права, культуры, религии и т. п. — должны считаться вспомогательными дисциплинами. Для написания нового фундаментального многотомного труда по истории чувашского народа необходимо привлечь лучшие умы историков, философов, археологов, этнографов, антропологов, лингвистов, фольклористов, искусствоведов. Материал должен подаваться по проблемному или тематическому принципу и не «суконным», а живым языком (в этом плане исследования западных историков выгодно отличаются от большинства работ советских ученых). Авторы должны показать плюрализм мнений, существующих по ключевым проблемам истории Чувашии и России в отечественной и зарубежной историографии (фальшива сама попытка марксистской историографии свести все историческое многообразие к некоей одной фундаментальной идее, например классовой), поэтому так важно мыслить категориями многовариантности истории. Плюрализм мнений заставит читателя искать истину, научит самостоятельно мыслить. Следует уделить самое пристальное внимание проблеме общего и особенного в историческом
процессе чувашей, марийцев, мордвы, удмуртов, татар, Чувашии и России. Острее надо поставить вопросы, связанные с особенностями чувашского национального характера, ментальности и культуры, чувашских традиций, с изучением истории «бессознательного», т. е. возродить чувашскую «историю духа», идущую от историков 20-х гг. Помимо хорошей библиографии и подробной хронологии, книга должна быть снабжена добротными предметным, географическим и именным указателями.
Здесь надо прямо сказать о роли, какую сыграла марксистско-ленинская методика познания истории в ослеплении наших историков. Возможно, некоторые историки попытаются ныне оправдать себя тем, что методика (в частности марксистский принцип историзма) не несет ответственности за идеологию: они, мол, послушно следовали за постулатами официальной науки и лишь старались их доступно претворить в жизнь в своих работах. Нельзя с этим согласиться, ибо во все времена от позиции самого историка тоже многое зависело.
Нет, не соблюла невинности наша историческая наука и тем более методика познания осознанного прошлого. С каким рвением некоторые историки, считавшиеся в республике передовыми, старались наполнить котел знаний до самых краев сомнительными истинами. Постоянно раздавались призывы: «изучать законы», «больше внимания формированию мировоззрения», «вести контрпропаганду» и т. п. В конечном счете многие исторические работы, особенно относившиеся к современной истории, сводились к овечьему блеянию, как в притче Дж. Оруэла «Ферма животных»: «Выучив это наизусть, овцы очень полюбили его. Лежа на лугу, они часто начинали блеять хором: «Четыре — хорошо, два — плохо. ». Так получалось зачастую и в наших исторических исследованиях: «У нас — хорошо, а у них — плохо».
Долгое время автор этих строк утешал себя мыслью, что феодализм — очень далекая эпоха, а потому здесь можно писать работы, избавленные от каиновой печати всеобщего долдонства. Увы, под бдительным оком корифеев чувашской исторической науки приходилось постоянно винить во всех бедах феодально-крепостнический способ производства, царизм, помещиков, священников и т. д. и т. п. Сейчас пришла пора «раскрепостить» феодальную историю И. Д. Кузнецова и В. Д. Димитриева. Прежде чем говорить о фальсификаторстве немарксистских авторов, следовало бы разобраться с собственным фальсификаторством.
Среди многочисленных методологических слабостей марксистского историзма особо следует выделить монизм его философских основ, фактологизм, признание закономерности исторического движения, выбрасывание из истории таких важнейших факторов, как воля, свобода, случайность, идеи и представления людей; занижение исторической роли отдельных личностей, обращения их в каких-то безжизненных призраков. История человеческая — это история не бездушных камней, а «живых людей», наделенных эмоциями, волей, разумом.
В области истории чувашская наука заявила себя чрезвычайным фактологизмом и доведенной до крайности дробностью тематики. Фактографизм, измельчение тематики можно приписать влиянию советской
системы (в основном разрешалось писать не монографии, а научные статьи, причем объем их не должен был превышать 1,0 а. л.). Это явление непосредственно вытекало также из провинциализма чувашской общественно-политической жизни, узости и замкнутости местных интересов. Лишь в период перестройки ученые С. Р. Малютин, А. К. Салмин и др. стали выступать против «микрологии», т. е. загромождения исторической литературы массой мелких и мельчайших тем.
Все чувашские историки советского периода давали в своих трудах не философское осмысление исторического процесса, а теорию исторического познания в духе диалектико-материалистического историзма. В университетском преподавании и в стандартных учебниках по методологии и философии истории о «буржуазном» историзме говорилось редко и скупо. Кстати, вопрос о приобщении к зарубежной исторической литературе чувашских студентов до сих пор не решен. Необходимо на исторических отделениях ЧГУ и педуниверситета ввести курс немарксистской историографии истории России и Чувашии.
Относительно положительными чертами марксистского историзма являются: а) признание причинно-следственных связей; б) генетический принцип исследования исторических фактов и явлений; в) обращение к «биографии массы»; г) внимание к экономическим фактам.
истории умонастроений, истории повседневной жизни. В научный оборот вводятся неизвестные ранее документы и факты, воскрешаются забытые имена. Однако новое представление еще не сложилось в целостную концепцию национальной истории.
Сегодня кризис марксистско-ленинского историзма налицо. Советский историзм — это проявление кризиса историзма, сейчас идет возрождение подлинной философии истории. Единственным выходом из кризиса философско-исторической мысли, жестоко опровергнутой развитием самой чувашской истории, является отказ от марксистской философии истории как отжившей свой век (разумеется, с сохранением всего положительного, что в ней было наработано). С претензией марксистского историзма быть единственно научным пора покончить.
Антимарксизм самих чувашских историков (без столичных коллег) проявляет себя пока еще слабо; мало выходит книг и статей, направленных против ошибок марксистско-ленинского историзма. Но на передовых чувашских историков с философским уклоном западный историзм оказывает все возрастающее влияние. Они освобождаются из тисков комментаторства и догматизма. Передовые историки отвергают марксистские идеи — диктатуры пролетариата, классовой борьбы, творческой роли народных масс в истории, ликвидацию капитализма революционным путем, детерминизм, закономерность развития общества и возможность предвидения общего направления исторического процесса.
«Перестройка» произвела «переворот» в чувашской исторической науке. До сего времени исторические произведения, проникнутые марксистским историзмом, не были в состоянии отображать реальную действительность. Сегодняшний историзм чувашских историков во многом возник и развивается как антитеза советскому историзму. Современный демократический историзм выступает как духовная контрсила, направленная против догматических, идеологических и исторических конструкций материалистической историософии, вызвавших ее застой.
Современный историзм переживает, с одной стороны, кризис, ибо прогрессивная часть общества отрекается от марксистского историзма, не выносит историю старого (социалистического) типа, требует истории нового типа, живой и увлекательной, а с другой стороны, проявляется интерес к древней истории чувашского народа. В современной Чувашии, как и в 1920-е гг., проявился такой культурный феномен, который можно назвать «бумом этногенеза». Все бросились изучать предысторию появления чувашей на свет. Чем дальше в историю — тем лучше. И где обрывается чувашская «историческая память»? Разумеется, строго исповедуется плюралистический подход к прошлому народа, усиленно преодолевается «узкий» взгляд «марксистской школы» на этническую историю. Правда, в чем мы, к сожалению, преуспели, так это в размножении непрофессиональных текстов. За рубежом они публикуются в особых околонаучных изданиях, которых избегают серьезные ученые. Надеюсь, наша образованная публика отличает профессиональные и ответственные исследования от любительских историософем «непризнанных гениев». Последние и раньше осаждали
научные учреждения и забрасывали жалобами «вышестоящие инстанции». В целом, самое отдаленное прошлое чувашского народа требует более пристального внимания «чистых историков».
Отдельные представители современного чувашского историзма признают субстанцию, образующую сущность конкретно-исторических процессов. Они считают, что некий «дух» наполняет жизнью все формы исторической действительности, побуждая главным образом явления культуры к дальнейшему развитию. Чувашский этнограф А. К. Салмин не единожды повторяет, что история неотделима от сферы религии, история может быть понята во взаимосвязи с теологией, в свете опыта предшествующих религиозных образов, обычаев, обрядов. Выступая против материалистического «прочтения истории», он считает, что исторический подход возможен лишь на иррационалистической почве мистического по преимуществу «переживания священного», вживания историка в «религиозный опыт». Конечно, каждый историк по-своему дает характеристику истории: через религию, философско-этические учения, культуру и сопричастные с ними духовные сферы.
Сейчас чувашская историческая наука переходит от исторического к антиисторическому образу мыслей. Все доступное историческому познанию имеет для разных людей различный смысл — и понятие философии истории, и отдельные события всемирной истории; иначе говоря, историческая истина есть понятие чисто субъективное, ибо если для каждого история имеет свой смысл, то она в общем лишена объективного смысла.
Наблюдается рост исторического пессимизма, скептицизма в отношении возможности установить в истории подлинную истину о событиях далекого и даже близкого прошлого, сомнения в ценности исторического знания для жизни, падение престижа чувашской исторической науки, т. е. рост антиисторизма. Недоверие к возможностям исторического познания порождается разным пониманием фактов в разных исторических схемах. Если для 1920-х гг. в целом был характерен неизменно высокий социальный статус чувашской историографии, то в наши дни ее положение оказалось гораздо менее устойчивым. И дело здесь не только в кризисе теоретико-методологических основ исторической науки. Место, традиционно принадлежавшее истории в системе социалистического истеблишмента, стали занимать новые дисциплины — политология и социология, более эффективно выполняющие «социальный заказ» властей.
Разобщение философии и истории, отрицание научности истории, отрицание способности историка установить объективную историческую истину и даже приблизиться к ней — все это не упадочничество историзма, а наоборот, трезвый взгляд на историю.
Философия истории в Чувашии — «забытая область» знания, так что необходимо прежде доказать, что философия истории вообще здесь существует. Даже само словосочетание «философия истории» редко встретишь в работах чувашских историков, а не то чтобы какие-то их статьи или книги носили бы это название. Будто бы удел чувашской историографии — плестись в хвосте западной и столичной российской
философско-исторической мысли. Теоретическими проблемами чувашской исторической науки никто не занимается, о научной продукции по методологии истории, философии истории и историографии можно только мечтать. В Чувашии в принципе немало историков, но большинство их никогда не размышляло о природе исторической науки: они ограничиваются главным образом установлением и описанием фактов под шаблонные теории. Конечно, историкам советской эпохи можно сослаться на то, что вся философия истории была предопределена для них догматами Маркса—Энгельса—Ленина. Между тем XX в. произвел уже огромное число философий истории.
Положение философии истории в Чувашии катастрофическое. В вузах она не изучается, для одних профессиональных историков она больше философия, чем история, поэтому они ею не занимаются; философы же в Чувашии совершенно не интересуются историей, они отошли от нее, редко кто затрагивает философско-исторические проблемы. Вот почему надо «историзировать» чувашскую философскую мысль. Необходимо провести симпозиум на тему «История и Философия в Чувашской Республике». Хочется, чтобы дискуссии по проблемам философии истории стали регулярным явлением в среде чувашских историков. Данная статья пишется и с целью содействовать сближению историков с философами.
История у чувашских историков до недавнего времени была главным образом социально-экономической, культурной, в меньшей степени политической; в исторических трудах редко имелся отчетливо выраженный философский элемент — размышления о ходе человеческих дел, о направлении и смысле исторических событий — то, что носит название «философии истории». За годы тоталитаризма философия истории пострадала едва ли не больше, чем любая другая область культуры. Это самым серьезным образом сказалось и продолжает сказываться на уровне развития чувашской исторической науки, практически опустившейся до исторического краеведения. Можно с уверенностью сказать, что невозможно возрождение чувашского народа без восстановления и приумножения его философско-исторических ценностей. Конечно, чувашский историзм не назовешь «вершиной исторической мысли», как, например, немецкий или французский; ему еще учиться и учиться. Отрадно, что интерес к западному и американскому историзму среди чувашских ученых-обществоведов в последние годы быстро растет. К примеру, известный германский исследователь, профессор Кёльнского университета Андреас Каппелер является крупным авторитетом для чувашских историков.
Сегодня, в условиях свободного творчества, чувашские историки не вправе отдаваться полностью своим узко специальным изысканиям: необходимы и философско-исторические обобщения, воздействующие на общественное настроение, разумеется, и в определенном национальном духе.
У чувашских историков и по сей день нет своего журнала философско-
исторической и методологической мысли, отсутствует практика организации симпозиумов по теоретическим вопросам истории, нет книжной продукции по тем же вопросам; нет процесса «перекачки мозгов», т. е. высококвалифицированных специалистов из других регионов России. Чувашия была и во многом и сейчас остается окраиной и захолустной провинцией российской историко-философской культуры. В этом плане гораздо выше научный уровень чувашских филологов А. П. Хузангая и Н. И. Егорова, искусствоведов А. А. Трофимова и М. Г. Кондратьева, литературоведов В. Г. Родионова, Ю. М. Артемьева и Ю. В. Яковлева, этнографа A. К. Салмина.
Сейчас мы можем констатировать сильное отставание чувашской историко-теоретической, историко-философской мысли от таких научных центров России, как Томск, Саратов, не говоря уже о западноевропейской и американской исторических науках. Некоторые новейшие идеи в общественных науках достигают Чувашию только через 50—100 лет после их возникновения в Европе и Америке. О. Конт, Б. Кроче, К. Поппер, П. Азар, B. Дильтей, Р. Дж. Коллингвуд, Ф. Мейнеке, А. И. Марру, Л. Ранке, Г. Риккерт, Ш. Сеньобос, П. Сорокин, Г. Спенсер, А. Тойнби, Э. Трельч, О. Шпенглер, К. Ясперс, Д. Дьюи и др. представители западноевропейского и американского историзма становятся известными у нас только теперь, да и то многие их труды еще не переведены на русский (не говоря уже на чувашский) язык, а в оригинале их штудировать затрудняется большинство чувашских историков. Сегодня мы расплачиваемся за 70-летнюю изолированность от зарубежной науки, за пренебрежение к тому, что писали о нашей истории «по ту сторону баррикад».
Чувашская нация, находящаяся на иной стадии культурного развития, должна освоить интеллектуальные и материальные достижения развитых стран. Разумеется, это не означает раболепно следовать чужим путем. До сих пор позитивные результаты освоения вершин западного историзма в России и в Чувашии оказались весьма ничтожными, ибо царский и большевистский режимы не допускали широкой либерализации российской политической и социальной жизни. В 30-е гг. Сталин провел коллективизацию сельского хозяйства, обобществление промышленности, а также обобществление мысли, интеллектуального труда. Сегодня наряду с приватизацией в промышленности и сельском хозяйстве необходимо провести и «приватизацию» интеллектуального труда, «раскрепостить» ученого, ибо без свободы научного творчества нет подлинного творчества.
Не может не вызывать протеста практика отдельных ученых, оставляющих историческое исследование на низшей стадии научной работы — установлении фактов, вместо того чтобы завершить его объяснением фактов. В лучшем случае факты организуются в виде серий, составленных по принципу хронологических и причинно-следственных связей. Но отсюда еще далеко до объяснения и понимания исторического процесса. Философское осмысление истории не сводится к причинному объяснению событий (что так характерно для чувашских историков). Между тем чувашская история может и должна стать наукой и, прежде всего, в стенах Чувашского
государственного гуманитарного института — главном факторе-условии развития и распространения чувашской исторической мысли.
На сегодняшний день имеется явный разрыв между возрастающим общественным интересом к чувашской истории, спросом на новые и смелые научные идеи и способностью историков его удовлетворять. Наши ученые, за редким исключением, слабо занимаются популяризацией исторических знаний, довольно редко выступают на страницах газет и журналов. Некоторые историки до сих пор боятся субъективных истолкований. Неблагополучное состояние «известной отдаленности от запросов жизни» объясняется недостаточной теоретико-методологической зрелостью чувашской исторической науки, равно как и слабым профессиональным мастерством историков, можно сказать, и «неповоротливостью» их. Теоретические трудности, перед лицом которых оказалась современная чувашская историография, заставляют ее снова и снова обращаться к подлинному историзму.
Итак, мы попытались рассмотреть, каким образом осуществлялось познание происшедшего чувашского общества, иначе говоря, ответить на вопрос, что такое чувашская история как наука. История есть важное орудие народа в ходе национального возрождения. Обращение к истории, стремление к историзму, углубление исторических знаний продиктованы не только естественным интересом к прошлому, но и попыткой понять, что же брать на вооружение из нашей далекой и близкой истории, какие ценности, какие принципы в ходе национального строительства оправдали себя? Сама проблема обновления ставит вопрос о глубоком и точном представлении того пути, которым шел чувашский народ.
Эволюция чувашского историзма в течение XX в. весьма поучительна. Мы воочию убедились, что историческое сознание народа задается все тем же субъективным фактором. Чувашский историзм, на обозримом нами пути движения исторического знания, в 1920-е гг. прошел-пережил «расцвет», в 1929—1980-е гг. — упадок, а в 1990-е гг. — вновь интеллектуальное торжество и возрождение после многолетнего перерыва, вызванного повсеместной прививкой исторического материализма, опиравшегося на суровые идеологические клише.
Работы чувашских историков 20-х гг., выразившие душу чувашской культуры и носившие оригинальный характер, заложили хорошие основы для создания фундаментального труда по национальной истории. Их историзм подлинен, а потому сокровенен. Чувашскую историю в 20-х гг. творили честные, критически мыслящие личности, которым было чуждо сознательное стремление ко лжи, целенаправленному фальсификаторству; их жизненный порыв поднял национальный историзм до высот, которые покорили далеко не все сегодняшние историки. У каждого из представителей чувашского историзма 20-х гг. присутствует индивидуальность исторического восприятия и философско-образная выразительность. Озаренные светом общей исторической теории, опаленные жаром современных им социально- политических конфликтов и идейной борьбы, они определяли и могут
определять облик чувашской исторической науки. Главная заслуга чувашских историков 20-х гг. состоит, пожалуй, в том, что они сумели доказать и показать «историчность» чувашского народа, опровергнуть господствовавшие представления о нем как о народе «неисторическом». К сожалению, основоположникам научной истории Чувашии не дали возможности развернуться, их имена и труды были преданы марксистами забвению, определениям и толкованиям бранного характера вроде «буржуазных националистов» и т. п.
С конца 1920-х гг. в Чувашии начали выходить работы, свидетельствующие о переходе к воинствующему марксистскому историзму (символ — И. Д. Кузнецов). Последний резко противопоставил себя позитивистскому историзму (символ — М. П. Петров) и при поддержке государственной машины добился полного господства в науке. Основными чертами чувашской советской историографии можно считать преобладание в исторических трудах истории классовой борьбы и экономического строя. Марксистский историзм удивительно однотонен и однотипен, являет собой разительное выражение снижения уровня теоретического осмысления прошлого.
История развивается плюралистично, методом проб и ошибок, подъемов и спадов, рождений и смертей. В последние годы произошло переоткрытие чувашского философско-исторического мировоззрения начала XX в. Чувашский историзм 1920-х гг. и современный историзм 1990-х гг. имеют между собой много общего. В концепциях современного чувашского исторического сознания проступает смутная ностальгия по утраченному прошлому. Требуется скорейшее возвращение к национальной (в хорошем смысле слова) концепции чувашской истории.
Литература и источники
1 Кузнецов И. Д. Очерки по истории и историографии Чувашии. Чебоксары, 1960. С. 309.
2 Цит. по: Вайнштейн О. Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX-XX вв. Л., 1979. С. 203.
3 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 139.
4 Там же. С. 141. Н. И. Кареев (1850—1931), замечательный российский ученый, почетный член Академии наук СССР (1929 г.), до 1917 г. был широко известен в России и за ее рубежами, особенно во Франции, как первоклассный исследователь новоевропейской истории стран Запада, один из основателей знаменитой Русской исторической школы, как выдающийся социолог, философ истории, общественный и политический деятель. К. Маркс, прочитав подаренный ему экземпляр книги Кареева «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века» (М., 1879), назвал ее превосходной, а Ф. Энгельс констатировал: «Лучшая работа о крестьянах — Кареева».
Неприятие начавшегося в нашей стране после 1917 г. обобществления мысли, шедшего рука об руку с обобществлением промышленности, послужило причиной гонений на Кареева. Затравленный в периодической печати и на всякого рода «проработках», он скоропостижно скончался в Ленинграде 18 февраля 1931 г. с пушкинскими словами на устах: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Н. И. Кареев оставил огромное научное наследие, включающее около 500 названий различных исследований. Президиум Российской академии наук установил, начиная с 1994 г., присуждать премию Н. И. Кареева в области исторических наук // Отечественная история, 1994. № 2. С. 136—137.
6 Кузнецов И. Д. Указ. соч. С. 311.
8 Цит. по: Сапов В. И. Историзм и современная буржуазная историография. М., 1977. С. 87.
9 Александров Г. А. Чувашская интеллигенция: истоки. Чебоксары, 1997. С. 171.
10 Симулин А. М. Нереализованные замыслы //Их имена останутся в истории. Чебоксары, 1994. Вып. 2. С. 115—121.
11 Изоркин А. В., Горшков А. Е. Центр гуманитарных наук Чувашии. Чебоксары, 1987. С. 27.
12 Димитриев В. Д. М. П. Петров: жизнь и научная деятельность // Историко-этнографические исследования в Чувашской ССР. Чебоксары, 1990. С. 20; Иванов В. П. Концепция государственной национальной политики Чувашской Республики. Чебоксары, 1998. С. 8.