какие животные чувствуют боль
Чувствуют ли животные боль?
«— Ой, лапа! — взвизгнул Крот. — Ой, моя бедная лапа!
—И он уселся прямо на снег, обхватив заднюю лапу передними.
— Бедняжка! — посочувствовал Дядюшка Рэт-Водяная Крыса. — Ну скажи, как тебе сегодня не везет, а! Ну-ка, покажи лапу. Конечно, — продолжал он, опускаясь на колени, чтобы получше рассмотреть. — Лапа порезана, никаких сомнений. Погоди, сейчас я достану платок и перевяжу.
— Я, должно быть, споткнулся о сучок или пень, — сказал Крот печально. — Ой, как болит!
— Уж очень ровный порез, — заметил Рэт, внимательно рассматривая лапу. — Нет, никакой это не сучок и не пень. Это порезано острым краем чего-то металлического. Странно! — Он на минуту задумался и принялся исследовать близлежащие рытвины и кочки.
— Какая тебе разница, об чего я порезался, — хныкал Крот, от боли забывая, как надо говорить правильно. — Все равно больно».
А настоящие животные могут испытывать боль или это свойство выдуманных зверей, как персонажей «Ветра в ивах»? Мы можем определенно заявлять, что животные не умеют говорить, но во всем остальном мы не столь уверены.
Ответ на вопрос, чувствуют ли животные боль, и более общий вопрос о сознании у животных имеет прямое отношение к таким насущным проблемам:
Большинство философов согласны, что наличие сознания (особенно способность чувствовать боль) критически важно для определения того, насколько применима к животным мораль. Если мы признаем, что животные чувствуют боль и что причинять боль аморально, мы должны принять и то, что не имеем морального права причинять боль животным. При более подробном рассмотрении вопроса, например в попытках найти возможные оправдания для причинения боли животным, проблема становится почти неразрешимой. Что происходит в головах у животных? Есть ли у животных чувства, мысли, убеждения? Могут ли они рассуждать? К сожалению, о сознании животных мы знаем очень мало. Нам и о человеческом сознании известно не так уж много. Мы даже не знаем наверняка, испытывают ли другие люди такие же чувства, что и мы; не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что другие люди вообще что-либо чувствуют. Неудивительно, что в случае с животными ситуация ничуть не лучше (если не хуже).
«Иногда утверждают: животные не говорят потому, что у них отсутствуют умственные способности. Это равносильно утверждению: «Они не мыслят, поэтому не говорят». Но они всего лишь не говорят. Или, точнее, они не употребляют языка за исключением его самых примитивных форм» Людвиг Витгенштейн, 1953
В обоих случаях — и с разумом животных, и с сознанием других людей — мы лишь можем провести аналогию с нашим собственным разумом. Млекопитающие реагируют на боль примерно так же, как люди: пытаются прервать контакт с источником боли, издают крики боли и ярости и т. д. Физиологически нервные системы всех млекопитающих в общем похожи; найдены генетические и эволюционные параллели. Учитывая все эти сходства, резонно предположить, что и субъективный опыт будет до некоторой степени похож на наш. И чем ближе сходство в физиологии и других аспектах, тем вероятнее сходство субъективного опыта.
Мы можем с достаточной уверенностью предполагать, что и как чувствуют наши ближайшие родственники — человекообразные обезьяны; в случае более дальних родственников — млекопитающих, например, крыс и кротов — наши предположения будут уже не так надежны.
В случае с другими позвоночными (птицами, рептилиями, амфибиями, рыбами) попытка провести аналогию с собственным опытом еще менее убедительна, но все равно правдоподобна; и определенно сомнительна, когда речь заходит о беспозвоночных (насекомых, слизнях, медузах). Это не значит, что такие животные совершенно лишены разума, не чувствуют боли, но пытаться создать представление об их реакциях по аналогии с нашими собственными, по меньшей мере, неосторожно. Проблема в том, что нам не известен способ понять, что происходит у них в голове.
Лингвистический подход
Воспользовавшись методом аналогии, мы способны установить сходство между сознанием человека и некоторых животных, но как далеко мы можем зайти? Субъективный опыт животного наверняка тесно связан с образом жизни и средой обитания, к которой вид адаптировался в процессе эволюции. Как отметил Томас Нагель, мы не имеем ни малейшего представления, каково на самом деле быть летучей мышью или любым другим животным. Эта проблема стала еще очевидней с появлением лингвистического подхода, который доминировал в философии разума в ХХ веке.
В соответствии с ним наше сознание определяется или регулируется в основном языком, а мысли обязательно выражаются, даже не будучи высказанными в словесной форме. С этой точки зрения у не-говорящих животных вообще не может быть никаких мыслей. В последние годы позиция сторонников лингвистического подхода несколько смягчилась, и многие философы допускают, что у некоторых животных могут быть мысли, пусть и простые.
Собака Хрисиппа
В Древнем мире философы также не могли прийти к единому мнению о наличии сознания у животных. Одним из аргументов в этом споре стала притча о собаке Хрисиппа. Приписываемая философу-стоику III в. до н. э. Хрисиппу, притча рассказывает об охотничьей собаке, которая, преследуя добычу, добежала до перекрестья трех дорог. Не почуяв запаха добычи на первых двух, собака не задумываясь выбирает третью, очевидно следуя силлогизму «А или В или С. Не А и не В, следовательно, С». Такие случаи проявления животными способности к логическому мышлению не убедили позднейших философов, многие из которых утверждали, что именно способность мыслить отличает человека от животных.
Декарт особенно пренебрежительно относился к животным, считая их примитивными биологическими машинами, лишенными всякого подобия интеллекта. Один из основателей утилитаризма Иеремия Бентам первым предложил считать, что способность испытывать страдания является критерием разумности и помещает животных в область морали, — именно этот аргумент чаще всего используется в дискуссиях о правах животных. Согласно Бентаму, «вопрос не в том, «могут ли они думать?» или «могут ли они говорить?», а «могут ли они страдать?»».
Опыты над животными: допустимы ли они и есть ли в них смысл?
Вопрос о допустимости с точки зрения морали экспериментов над животными может быть рассмотрен с двух сторон. Во-первых, правильно ли обращаться с животными как со средствами для достижения наших целей; этично ли причинять животным страдания (если они вообще могут их испытывать) и ущемлять их права (если у них вообще есть права), чтобы помочь развитию человеческой медицины, проверить действенность новых лекарств и так далее. Это лишь один из аспектов серьезной проблемы — моральной позиции, которую мы должны принять по отношению к животным.
Другой подход, более практичный: проверять токсичность продукта на мышах стоит (если признать, что это вообще допустимо с точки зрения этики), только если мыши и человек достаточно близки физиологически, чтобы результат такой проверки был актуален для человека. Проблема в том, что второй, практичный, подход оправдывает и стимулирует использование более развитых животных, таких как человекообразные обезьяны и другие приматы, поскольку физиологически они определенно ближе к человеку; но именно опыты над такими животными и являются самой сложной этической проблемой.
Чувствуют ли животные боль как люди?
Часто можно услышать мнение, что животные имеют больший болевой порог и не так чувствительны к боли, как люди. Однако это ложное убеждение! Любое животное может испытывать боль так же, как и человек. У наших питомцев есть те же механизмы восприятия боли, как и у нас, поэтому при заболеваниях, травмах или после операций они так же страдают от боли.
Наши питомцы не могут говорить, поэтому они не могут вслух пожаловаться на неприятные ощущения. Многие виды животных (например, кошки, грызуны и кролики) хорошо скрывают признаки дискомфорта и болезни, которые могли бы сделать их уязвимыми для врагов. Эта черта унаследована ими от диких предков, которые вынуждены были скрываться от хищников. В природе любое животное, проявляющее признаки болезни, привлекает внимание хищников и легко может стать их жертвой.
Что может вызвать боль у животных?
Она может возникать при любом повреждении тканей и органов:
При воспалениях (отиты, воспаление кожи, артриты, перитонит и др.) появляется боль разной степени тяжести — от умеренной до мучительной (это зависит от тяжести воспаления и его локализации). Увеличение размера внутренних органов (вздутие кишечника, переполнение мочевого пузыря, увеличение размеров печени или почек) также может вызывать сильную боль, в наружной оболочке органов (капсуле или серозной оболочке) расположено большое количество чувствительных нервных окончаний.
Какая бывает боль?
Распознавание и оценка боли у животных
Часто сложно распознать незначительные признаки боли индивидуальных особенностей каждого животного. Наши питомцы не могут говорить и неспособны пожаловаться на боль ветеринарному врачу, поэтому на владельце животного лежит большая ответственность по распознаванию необычного поведения, которое может быть связано с болью. Владелец проводит со своим любимцем большое количество времени, наблюдает его в обычной домашней среде, во время прогулок и кормления, поэтому хозяину животного значительно легче обнаружить необычное привычках и поведении.
» title=»Боли у животных» />
Важно, чтобы Вы хорошо знали обычное индивидуальное поведение и привычки своего животного, тогда Вам будет гораздо проще уловить их изменение.
Признаками боли могут быть:
Любой из перечисленных признаков может быть вызван болью, поэтому если Вы заметили их у своего питомца, следует обратиться к ветеринарному врачу.
Борьба с болью у питомца
Во время проведения осмотра животного ветеринарный врач может оценить присутствие и степень боли, пользуясь специально разработанной для животных шкалой оценки боли. Так же в распоряжении врача есть научные данные о выраженности и длительности болевых ощущений при различных заболеваниях или после проведения операций. В целом, даже после простых операций животные могут страдать от боли в течение 3 дней! Обширные операции, например остеосинтез при переломе или удаление большой опухоли, могут потребовать назначения обезболивающих препаратов на несколько недель.
Чем же опасна боль и почему с ней нужно бороться?
Для борьбы с болью (при заболевании или после операции) ветеринарный врач назначит Вашему питомцу подходящий для конкретной ситуации обезболивающий препарат или комбинацию из нескольких препаратов. Однако нужно помнить, что при сильной боли (например, при множественных травмах, после обширных операций, привоспалении поджелудочной железы или желчного пузыря) требуется введение сильнодействующих обезболивающих препаратов.
Во многих случаях обезболивающие препараты необходимо вводить внутривенно с постоянной скоростью в течение нескольких часов или даже суток, естественно это невозможно сделать в домашних условиях. В этом случае ветеринарный врач порекомендует Вам поместить животное в стационар ветеринарной клиники. При стационарном лечении каждого пациента несколько раз в день осматривает специалист (анестезиолог или реабилитолог), оценивает общее состояние животного и степень выраженности боли и на основе этих данных выбирает протокол обезболивания.
В заключение хочется рассказать о немедикаментозных способах борьбы с болью, которые Вы можете самостоятельно использовать дома, это
По согласованию с ветеринарным врачом после ортопедических операций или травм Вы можете к поврежденной области тела прикладывать холод (лед или хладоэлемент, завернутые в полотенце). Это поможет уменьшить боль и отек.
Также Вы можете обсудить с ветеринарным врачом возможность проводить плавание или несложный массаж для животного с ортопедическими заболеваниями. Часто эти процедуры можно проводить в домашних условиях.
Подытоживая сказанное:
Любое животное может испытывать боль так же, как и человек. Эту боль можно распознать и своевременно лечить, чтобы обеспечить животному выздоровление и комфортную жизнь. Для обеспечения обезболивания ветеринарный врач может назначить препараты для использования дома, однако в тяжелых случаях для эффективного контроля боли необходимо стационарное лечение. Ветеринарный врач так же может посоветовать, какие меры Вы можете предпринять дома, чтобы помочь своему питомцу справится с болью.
Желаем здоровья Вам и Вашим любимцам!
Анестезиолог клиники раденис Григорьева Екатерина Юрьевна.
Чувствует ли улитка боль: почему наше восприятие других живых существ так ограничено
Я использую в своей научной работе моллюсков, и на этот вопрос мне приходится отвечать регулярно. Как и любые эксперименты на животных, особенно касающиеся их мозга, опыты над морским зайцем Aplysia californica — дело порой брутальное. Аплизия — брюхоногий моллюск, вырастающий за год из небольшой улитки в толстого слизня размером с котенка. Конечно, мы усыпляем своих аплизий раствором магниевой соли перед тем, как проводить над ними какиелибо эксперименты, но человеку в принципе сложно смотреть на вскрытие животного за пределами собственной тарелки и не видеть, что кромсают его самого.
Что на самом деле хочет понять человек, когда спрашивает, больно ли улитке? Ему хочется знать, что бы он чувствовал, если бы сам в этот момент был улиткой. Он представляет себя проснувшимся в теле этого животного, как герой повести «Превращение» Франца Кафки, в полном сознании,но без дара речи. Он пытается увидеть в движениях улитки крик о помощи. Ему чудится страшный экспериментатор со шприцем и ножницами, злорадно хохочущий над его несчастным склизким телом.
Человеческая боль — это сложное субъективное ощущение, и интересует нас не то, как улитка физически реагирует на боль, а то, что она при этом испытывает внутри.
Нет никаких сомнений, что улитка не испытывает ощущений подобных нашим. Она не может пытаться издать крик о помощи, потому что у нее нет голосовых связок, лингвистических центров в мозге и представления о том, что такое помощь. Она не может пугаться экспериментатора, потому что она его не видит, не слышит и не ощущает иначе как в форме набора осязательных стимулов. Ее глаза — два мелких пятнышка, способные максимум отличать свет от темноты. Она не в курсе, как выглядит человеческий мир. Она не понимает, где находится, в привычных человеку пространственных или временных категориях. Наше понятие боли к ней неприменимо, как неприменимо понятие оперативной памяти к утюгу.
Но что-то же улитка испытывает? Она реагирует на то, что с ней делают, именно так, как будто ей больно. Убегает, если ее ткнуть, извивается, если ее держать в руке, выпускает облако фиолетовой слизи, если ее долго дергать или вытащить из воды. Значит, все эти опасные стимулы так или иначе в нее проникают. Что бы я чувствовал, если бы ощущал все эти стимулы?
Фундаментальное ограничение восприятия человеком любых других существ состоит в том, что мы стремимся с помощью наблюдений понять о них то, что наблюдению недоступно. Мы можем судить о других только потому, что они делают. Но интересуют нас не закономерности движения («если столкнуть Серегу в канаву, он издаст громкий звук»), а скрытый от нас мыслительный процесс («если столкнуть Серегу в канаву, он сильно разозлится»). Мы не можем наблюдать внутреннее состояние других людей, зато можем наблюдать внутреннее состояние себя. Поэтому мы представляем, что будет, если в канаве окажется не Серега, а мы сами, и какие при этом мы будем издавать звуки. Проделав такую мысленную операцию, мы осознаем, что Серегу, наверное, не надо толкать в канаву.
Но как быть, когда другое живое существо — не Серега, по всем статьям похожий на меня и, вероятно, размышляющий сходным образом, а морской заяц?
Интуитивно человеку кажется, что тело — оболочка, внутри которой сидит независимое от нее сознательное существо. Мы смотрим из своих глаз, как из перископа, слушаем своими ушами, как микрофонами, наблюдаем за сигналами собственных нервных клеток, как будто сидим в театре и смотрим на сцену. Представляя себя Серегой, человек представляет свою личность в его теле. Точно так же, представляя себя улиткой, человек представляет, что сознательное существо из его мозга переехало в новую оболочку и смотрит другой спектакль — но при этом остается самим собой. Испытывает те же ощущения, думает те же мысли, только ничего не может по этому поводу сказать или сделать. Разумеется, от этого человеку становится страшно.
Но если тело улитки — оболочка, в которую принципиально можно установить человеческое сознание, то почему тогда нас не нервирует убийство бактерий? Те, как и улитки, реагируют на то, что с ними делают: избегают опасных веществ и температур, двигаются в сторону света или, наоборот, от него прячутся и так далее. Но если убегающая от укола улитка наводит нас на мысль о том, что она испытывает боль, то убегание бактерии от кислоты мы объясняем просто особенностями ее строения. На каком именно основании мы решаем, у кого есть взгляд изнутри, а у кого нет?
Раньше люди этот гордиев узел рубили с плеча: человек имеет душу, потому что он подобие Бога, а все остальные живые существа — просто механические устройства. Но мне сложно представить современного здравомыслящего человека, который может посмотреть на шимпанзе или даже собаку и решить, что это роботы, которые не испытывают хотя бы отчасти тех же самых ощущений, эмоций и мотиваций, что и мы. В масштабах всего живого мира эти млекопитающие по своему внутреннему строению от нас почти неотличимы. Нет никаких причин полагать, что они не могут бояться или радоваться, страдать или веселиться, что им не может быть больно или приятно, и что эти чувства они испытывают как-то принципиально иначе, чем человек.
Но где именно пролегает эволюционная граница, на которой механические реакции становятся субъективными ощущениями? Каких животных мы можем понять с помощью своего мышления, а какие нашему воображению принципиально недоступны? У кого из животных есть «первое лицо», точка зрения, понятная сидящему у нас в голове человеку?
Когда студенты спрашивают, больно ли улитке, которую я на лекции тыкаю в жабры, я обычно отвечаю, что нет, потому что иначе она бы выпустила свои фиолетовые чернила. Но это просто отговорка. На самом деле, чтобы понять, больно ли улитке, нужно представлять, откуда берется сознание и в чем оно состоит — а это, возможно, самый неоднозначный вопрос, который вообще стоит перед человечеством.
Исторически считалось, что сознание, оно же субъективность, оно же душа, есть особая материя, независимая от материального тела. Такая философская позиция называется «дуализм», то есть двойственность: есть материальное, а есть сознательное. Главной фигурой в истории дуализма считается Рене Декарт с его знаменитым утверждением: «Мыслю, следовательно, существую». Вышеупомянутую метафору «сцены», на которой сознание наблюдает происходящий в мозге «спектакль», придумал неистовый критик дуализма Дэниел Деннет и назвал именно в честь Декарта «картезианским театром» (Картезий — латинизированное имя Декарта).
Типичный аргумент против дуализма довольно простой. Если сознание независимо от материи, то как оно может на эту материю влиять, заставляя нас что-то делать? Если оно все же влияет на материю, то не означает ли это, что на материю при этом должны действовать материальные силы? А если на материю со стороны сознания действует материальная сила, то разве не делает это материальным и само сознание? Если же сознание никак не влияет на тело, то зачем оно вообще нужно? Если нет влияния, то сознание никак не отражается на работе мозга, никак не меняет хода мыслей, не влияет на память, эмоции, мотивации и движения — ведь сегодня мы хорошо понимаем, что все эти вещи имеют материальную природу. Если сознание ни на чем не отражается, говорят дуалистам их оппоненты, то как вообще оно могло возникнуть в процессе эволюции?
Противоположность дуализму — физикализм, заявляющий, что никакой двойственности нет. Все материально и все состоит из физических объектов, которые двигаются и взаимодействуют друг с другом физическими силами по физическим законам. Сознание, по мнению типичного физикалиста, — это особый, конкретный, физический признак мозга, верховный главнокомандующий, который у разных животных может там быть или не быть, и благодаря которому мозг этого животного может контролировать сам себя. Главная проблема физикализма — это объяснить, как из движения материальных объектов в мозге возникает субъективное ощущение этого мозга. Многие философы считают эту проблему принципиально неразрешимой и называют ее «трудной проблемой сознания».
Я придерживаюсь точки зрения, пограничной между дуализмом и физикализмом, которая ближе всего к философской школе эпифеноменализма (по части изобретения »-измов» философам нет равных). Эпифеноменалисты считают, что сознание — это не отдельно существующее свойство живого, а побочный продукт какого-то другого свойства. Сама работа мозга в определенных обстоятельствах порождает сознание, которое ни для чего конкретного не нужно, а просто есть. Эпифеноменалистов обычно относят к дуалистам, потому что для них сознание и мозг — это разные вещи, и в этом я с ними согласен. Но, на мой взгляд, «дуализм» должен заключаться не в разделении материи и сознания, а в разделении материи и информации*. Это же касается и всей биологии.
Кусок ДНК и нуклеотиды, из которых он состоит, — это материя. Ген, записанный в этом куске, — это информация. На мой взгляд, это то же самое, что дуализм мозга и сознания. Но разве скажет кто-нибудь, что ген не влияет на ДНК? Только благодаря конкретной последовательности нуклеотидов ДНК может исполнять свою функцию, производить белки, копироваться, распределяться между клетками. Только благодаря своей конфигурации материя приобретает осмысленное направление движения. С точки зрения истории жизни на земле конфигурация первична, а материальная форма вторична — ведь до появления ДНК гены жили в другом носителе, РНК, но точно так же заставляли этот носитель двигаться и размножаться. Информация определяет функцию.
Точно так же и мозг приобретает осмысленность и направление движения за счет своей конфигурации. Причем если конфигурация ДНК — это просто буква за буквой, то конфигурация мозга — это почти бесконечное пространство возможностей. Как мы увидим, на эту конфигурацию влияет каждое событие, происходящее с мозгом за время его существования. Конфигурация мозга, с моей точки зрения, и есть сознание в самом общем смысле, и при желании это понятие можно применять к кому угодно. Вопрос в том, что в силу различий в строении мозга, а значит, и в его конфигурации, у разных животных сознание очевидно ощущает себя по-разному. Это и требует объяснения. Объяснять нужно не что такое сознание, откуда оно взялось и где оно живет (оно живет везде и нигде конкретно), а почему именно наша конфигурация мозга ощущает себя так, как она ощущает, и что вообще значит, что некая система «ощущает себя».
Я согласен с дуалистами в том, что сознание, то есть конфигурацию мозга, можно рассматривать отдельно от самого мозга. Теоретически его можно даже перенести в другой носитель, если только создать искусственный мозг адекватной сложности. Я согласен с физикалистами в том, что, помимо материи, в мозге нет никаких «особых субстанций», как нет никаких особых «генных» субстанций, витающих между нуклеотидами ДНК. С эпифеноменалистами я согласен в том, что решения мозга достигаются физическими способами, а наши субъективные ощущения естественным образом «вырастают» из этих решений.
Но и «картезианский театр» дуалистов, и «трудная проблема сознания» физикалистов мне кажутся надуманными, а в эпифеноменализме мне не нравится полное отрицание какой-либо роли сознания в материальном мире. По-моему, если воспринимать мозг как материю, движимую информацией сквозь время, то меняется само понятие сознания и все вопросы отпадают. Взаимодействуя с окружающим миром, мозг постоянно усваивает информацию, то есть меняет свою конфигурацию. Эта информация не есть сама материя мозга, но неразрывно с ней связана. Вся совокупность этой информации определяет то, что мозг делает в дальнейшем. Наша субъективность тоже продукт этой информации. Как информация в ДНК — это то, что, строго говоря, живет и эволюционирует, так и информация в мозге — это то, что думает и осознает.
Испытывают ли боль беспозвоночные?
Представление боли в картине Пабло Пикассо. Герника. 1937
Ни для кого не секрет, что позвоночные практически во всей своей массе могут испытывать боль. Исключениями могут быть всякие там рыбы и примитивные хордовые, но даже и для них существуют доказательства, что всё-таки и они имеют какой-то там слабый аффективный компонент боли [4].
Рисунок показывает сложные траектории плавания взрослых рыбок данио, которым сделали больно. Так у рыбок данио, подвергнутых анестезии, но не испытывающих предполагаемую боль поведение не менялось, а у рыбок данио, получивших повреждение для плавника, или укол уксусной кислоты наблюдалось короткое аффективное состояние боли, которое устранялось анестезией и измерялось значениями в диапазоне от нормального (1,15) до низкого (0,83), демонстрируя снижение сложности реакции на стрессовое или болезненное лечение, с произвольными точками, указывающими на воздействие стресса в виде легкой, умеренной и сильной боли.
Участки коры головного мозга человека ответственные за восприятие негативного аффективного и тонического состояния боли.
Так называемые дискретные циклы боли в центральном мозге производят два различных компонента переживания боли:
«различительный» компонент, охватывающий локализацию, качество и интенсивность боли.
«аффективный» компонент, охватывающий негативное эмоциональное состояние.
Поэтому если мы хотим найти наличие хотя бы одного состояния боли у беспозвоночных, нам надо найти хотябы наличие ноцицепоторов, а потом уже думать, что делать. И они таки и обнаруживаются среди многих таксонов беспозвоночных. Ноцицепторы есть у всех головоногих и у некоторых прочих моллюсков, у насекомых, ракообразных и даже нематод. Однако обнаружение этих элементов «программного обеспечения» боли всё ещё недостаточно, чтобы поставить 100% вердикт о существовании физического страдания у беспозвоночных животных. Чтобы это доказать учёные используют общепринятые поведенческие критерии, которые используются для предположения наличия аффективного состояния, выходящего за рамки простого ноцицептивного рефлекса. В качестве основных таких критериев обычно используют:
сложные поведенческие реакции (хромота, «зализывание ран», укрывание больного места) которые могут модулироваться обезболиванием,
мотивационные компромиссы, которые заключается выборе между двумя «стульями страдания»
ассоциативное изучение различных ситуаций, которые так или иначе сигнализируют о вредных ощущениях.
Сложная нервная система некоторых ракообразных показывающая наличие ноцицепоторов
Такие поведенческие исследования, демонстрирующие наличие этих способностей доказывающие аффективный компонент боли, наиболее широко были продемонстрированы на ракообразных. Так, например, раки отшельники предпочитали страдать от тока в раковине, нежели быть съеденными хищниками вне раковины, а если им давали новую раковину, где током били меньше, то они выбирали новую раковину. Креветки, которым наносили увечья, ухаживали за повреждённым органом с помощью конечностей или ротового аппарата, а крабы, которых травили ядами пытались избегать ущерба, как существа, которые чувствуют боль. Т.е. они предоставляли те участки тела к «уничтожению», которые были более защищены от внешнего воздействия, или они покидали то место где их варварски угнетали [1].
Влияние дофамина на пчёл делает их счастливыми. Нервные центры отвечающие за разные эмоции сходны [2]
Доказательства сложных эмоциональных состояний подобных боли были обнаружены и у некоторых насекомых [2]. Всё это показывает нам, что эмоциональная обработка сенсорных переживаний у беспозвоночных может быть, как сложной, так и широко распространенной. Однако на подобного рода доказательства всё равно найдётся очередной «Илон Маск» с козырем в рукаве в виде распространенного аргумента против возможности аффективного состояния боли у беспозвоночных.
Данный аргумент состоит в том, что мозг беспозвоночных недостаточно сложен, чтобы включать в себя цепи, производящие эмоциональную валентность. Однако, что «Илон Маск» сможет сказать на следующее?
Рак-отшельник вне панциря пытается защитить свой мягкий и беззащитный животик от хищников. Данная шутливая фотография с википедии не является контраргументом «Илона Маска». Контраргумент ниже.
Головоногие моллюски, «друзья Лавкрафта» достигшие эпичной крайности в эволюции мозга среди беспозвоночных. Они, в отличие от всех других беспозвоночных, имеют внушительный размер мозга, когнитивные способности и поведенческая гибкость которого, превосходят таковые у некоторых позвоночных с меньшим мозгом, включая земноводных и рептилий. Их нервная система устроена принципиально иначе, чем у позвоночных, с обширным периферическим контролем чувств и движений, который, по-видимому, происходит в значительной степени независимо от центрального мозга.
Их большой мозг и сложное поведение привели к растущему беспокойству об их благополучии, что даже вылилось в ужесточении норм биоэтики по отношению к данным животным. Ужесточились правила по регулированию инвазивных процедур, выполняемых на головоногих моллюсках в исследовательских лабораториях.
Определение ПП в документах ЮНЕСКО
Эти правила основаны на «принципе предосторожности», который утверждает, что если мозг животного обладает нервной и когнитивной сложностью, то этого уже достаточно, чтобы предположить, что животное может испытывать боль, даже если не существует этому убедительных доказательств. Кто-то может сказать, что это ненаучно и Поппер в гробу переворачивается от таких догм, но догмы догмами, а у нас всё-таки аксиома, а потому, что у нас там с доказательствами?
А спонсором требуемых доказательств является исследование от 2020 года опубликованное в журнале ISCIENCE, на котором и базируется весь мой текст [3]. Суть данного исследования заключается в том, что к объектам исследования, тобишь осьминогам применялась методика оценки аффективных аспектов боли, применяемая до этого практически только к позвоночным, в частности к млекопитающим.
(A) Осьминог в стартовой камере. (B) Схема устройства с рисунком на стенках камеры представлена только для ясности. В ходе экспериментальных испытаний визуальные подсказки покрывали все четыре стены. (C) График эксперимента, показывающий последовательности избегания камер. В этом примере осьминог продемонстрировал первоначальное предпочтение в комнате с точками [сеccия 1] после введения уксусной кислоты осьминог ретировался в камеру с полосками [cессия 2] и возвращался обратно в предпочтительную камеру после анестезии [cессия 3].
Одним осьминогам под кожу вводилась разбавленная уксусная кислота, а другим обычный физиологический раствор (плацебо). Осьминоги, получившие подкожную инъекцию разбавленной уксусной кислоты в одну руку, продемонстрировали явное избегание первоначально предпочтительной камеры, в которой они были заключены до и после инъекции. Животные, которым вводили физиологический раствор, не показали изменений в предпочтении камеры ни до и не после тренировочных испытаний. Изменение времени, проведенного в первоначально предпочтительной камере, фиксировалось по тесту Богферонни обычно применяемого к млекопитающим.
Тест показал, что время, проведённое в предпочтительной камере, сильно различалось у группы которой вводили уксусную инъекцию, от плацебной группы, указывая на демонстрацию когнитивного и спонтанного поведения, свидетельствующего о переживании аффективной боли. Животные в «уксусе» возвращались в предпочтительную камеру лишь спустя очень большой промежуток времени.
Рисунок показывает соотношение во времени, при котором разные осьминожки ухаживали за больным местом без анестезии и с анестезией. В исследовании принимали четыре взрослые особи. О том, почему мы биологи используем малое количество животных в опытах я рассказывал здесь [https://habr.com/ru/post/543428/]
Далее осьминогам в двух группах вводился препарат, который обеспечивает облегчение тонической боли у позвоночных выражающееся в соответствующем поведении. Поэтому, если тонической боли нет, то и соответствующего поведения облегчения от тонической боли быть не должно. Проверка облегчения боли, связанной с анальгетиком, считается убедительным доказательством наличия боли у позвоночных животных. Данный эксперимент показал, что осьминоги с предполагаемой индуцированной тонической болью получившие локализованную инъекцию лидокаина и помещённые в камеры, которые они избегали в первом тесте из-за боли, вновь получили предпочтение находиться именно в этих камерах, т.е. они перестали их избегать.
Схематичное изображение того как выглядит боль.
Осьминогам же из группы плацебо было совершенно всё равно на инъекцию лидокаина. Данный эксперимент показал, что инъекция лидокаина была полезна животным только в том случае, если они испытывали постоянную боль. Далее, чтобы подтвердить наличие тонической боли у осьминогов, у нескольких особей были взяты электрофизиологические записи с плечевых соединительных элементов, которые соединяют нервные связки руки с мозгом и являются центральными по отношению к основным ганглиям руки, расположенным в межпозвоночной комиссуре.
(A) Примеры спонтанной (продолжающейся) и вызванной активности в соединительной ткани плеча после уколов уксусом и болюсом. Боль прекращалась после анестезии. (B) Непрерывное самопроизвольное возбуждение в соединительной ткани плеча усиливается после инъекции болюса и блокируется инъекцией лидокаина (C) Сводные данные, показывающие реакцию на прикосновение к руке в четырех местах (обозначены заштрихованными синими кружками на контуре тела осьминога).
Осьминогам удалили маленькую часть соединительной ткани разорвав её по центру межплечевой спайки, оголив центральную нервную систему, для того чтобы было удобно получать эти самые электрофизиологические записи. После чего в руку особи вводилась инъекция болюса, которая приводила к постоянной и очень сильной активности нервной системы более 30 минут. Эта активность гасилась постепенным введением лидокаина, тем самым успокаивая нервную систему особи. Электрофизиологические данные убедительно подтвердили существование длительного негативного аффективного состояния у осьминогов, являющимся первым свидетельством боли в этой неврологически сложной кладе беспозвоночных. Более того данные из всех трёх экспериментов над осьминогами абсолютно доказали, что осьминоги испытывают состояние постоянной (тонической) боли, что ранее считалось возможным только у млекопитающих. Поэтому по-моему мнению принцип предосторожности с такими животными категорически необходим.
Данное исследование в полном объёме представляет собой первый пример вероятной продолжающейся боли у любого животного, не являющегося млекопитающим, что собственно заставляет с одной стороны задуматься, например, на сколько сильно, страдает живой рак, кипящий в котле, а с другой стороны радоваться, что реинкарнация существует только в буддизме. P.s. А вы варите раков живыми?
Данная статья написана мной и опубликована в нашем научно-популярном сообществе Фанерозой.